23 июня в Москве скончался ветеран российского правозащитного движения, математик Александр Павлович Лавут. Ему было 83 года.
Александр Лавут – из тех правозащитников, о которых говорят: "Они были первыми". В самом деле, Александр Павлович вошел в самую первую правозащитную организацию Советского Союза – "Инициативную группу защиты прав человека в СССР". 28 мая 1969 года 15 человек подписали и отправили письмо с жалобой на нарушения гражданских прав в Советском Союзе. Но если раньше письма активистов отправлялись в советские инстанции, то письмо пятнадцати – впервые – адресовывалось Организации Объединенных Наций. Среди подписавших были Татьяна Великанова, Наталья Горбаневская, Сергей Ковалев, Виктор Красин, Александр Лавут, Анатолий Левитин-Краснов, Юрий Мальцев, Григорий Подъяпольский, Татьяна Ходорович, Петр Якир, Анатолий Якобсон.
А.П. Лавут стоял у истоков "Хроники текущих событий", был ее постоянным автором, одно время даже руководил ее выпуском.
В течение многих лет Александр Павлович был известен как помощник и защитник крымских татар в их борьбе за свои права, а после изгнания в 1977 году из Советского Союза генерала Григоренко стал главной опорой крымских татар в Москве. Лавута арестовали в апреле 1980-го по 190-й статье, приговорили к трем годам лагеря. Его ссылка завершилась еще позже – в 1986-м.
Человеком Александр Павлович был исключительно скромным, не искал ни славы, ни почестей. На таких, как говорится, земля держится.
Говорит Александр Лавут (из радиопрограммы "Грани времени" Владимира Кара-Мурзы, 28 октября 2011 г.): "В 74 году, когда первый раз отмечался этот день (День политзаключенного, 30 октября), <идеологический> смысл был довольно определенный. Тем, кто был в Москве, на воле, не только в Москве, он был ясен не меньше, чем тем, кто его организовал. Организовали сами политзэки в мордовских лагерях, в пермских, кажется, была открыта 35-я зона, во Владимирской тюрьме. Инициаторами были Кронид Любарский и кто-то из "самолетчиков". Затеяли они это еще весной, правильно рассчитав, что для того чтобы выступить всем вместе, разом, нужно время, чтобы передать по всем точкам зоны. Это было замечательно организовано. Начальство кое о чем догадывалось, но точно не знало. Если бы знало, они бы нашли способ это пресечь. Оно отчасти помогло, перетасовывая зеков из одной зоны в другую, кто-то попадал на больничку – это само собой, они способствовали тому, что довольно скоро все узнали, что намечен такой день 30 октября – день политзаключенного. И через волю. Жены со свидания всеми доступными способами увозили сообщения, а другие жены привозили в другие зоны. Весной это началось, и к октябрю было много материала. Были заявления самих политзаключенных, их требования. Пожалуй, можно выделить основное – они требовали статуса политзаключенного.
(…) Кроме сопротивления в лагерях, которые были сконцентрированным образом выражены первый раз 30 октября 74 года и в этот день было объявлено, что происходит в лагерях, и поддержка со стороны тех, кто на воле, – это была пресс-конференция в квартире Сахарова, ее проводил Ковалев. (…) В то время какая-нибудь группа, если было человек 30-40 – это считалось довольно много, – заявляя свой протест по поводу очередного ареста, суда неправосудного, как суд над Буковским, – это распространялось самиздатом, машинописные копии размножались, их могло быть сто-двести, но не больше. Нынешние возможности гораздо шире, и они используются. Доходит ли это до всех людей? Я думаю, до всех, кто сколько-нибудь заинтересован в том, чтобы у нас было нормальное общество, доходит, может дойти без особых трудов. Доходит ли это до нашей власти? Я думаю, тоже доходит, но они используют эту информацию вовсе не для того, чтобы исправить, улучшить положение, а для того, чтобы думать, как бы половчее подавить, чтобы выглядеть поприличнее.
(…) Я не исключаю, что они (власти) в самом деле так думают, что эпоха массовых репрессий нанесла большой ущерб народу, может быть. Но на самом деле они, я думаю, присматриваются вот к чему, что репрессии все-таки достигли цели. Что такое репрессии – это террор, репрессии – это все-таки наказание, террор – это запугивание. Чтобы каждый знал, что с ним может быть, почти независимо от того, что он делает или говорит, он должен бояться. И тогда можно хорошо всеми управлять. Я думаю, это наука, что страх помогает, как это по-новому, вертикали, я думаю, учитывается.
(…) Победа пришла, может быть, несколько неожиданно. Кто бы мог подумать в 1974 году или позднее, что пройдет чуть больше 10 лет, чуть больше срока, как предсказывал Амальрик, и рухнет советская власть. Является ли это победой того сопротивления, которое было? Это были не только диссиденты, были национальные движения, у которых свои были задачи, и Прибалтика, Украина и другие, были религиозные группы очень мощные. Меня смущает немножко слово "победа". Была победа, но вместе с тем было поражение, чем дальше, тем это яснее становится, поражение того режима, того строя, той организации, которая была. Советский Союз разрушался, разрушался на глазах политически, экономически, многие это видели – это не было массовым видением, но видели, но все-таки неожиданно, что это случилось так быстро. То есть это была победа, которой были обязаны и те, кто участвовал в этом сопротивлении, но и поражение, которое независимо от этого.
(…) Надежды в первые годы освобождения от советской власти были, у кого-то больше, у кого-то меньше. Я бы себя отнес к умеренным оптимистам. По отношению к тому времени я бы сказал, что если бы тогда мне кто-то сказал, как это будет через 15 лет, я бы, наверное, удивился и засомневался. Но это так, что же делать. Теперь мне надо быть умеренным пессимистом".
Александр Лавут – из тех правозащитников, о которых говорят: "Они были первыми". В самом деле, Александр Павлович вошел в самую первую правозащитную организацию Советского Союза – "Инициативную группу защиты прав человека в СССР". 28 мая 1969 года 15 человек подписали и отправили письмо с жалобой на нарушения гражданских прав в Советском Союзе. Но если раньше письма активистов отправлялись в советские инстанции, то письмо пятнадцати – впервые – адресовывалось Организации Объединенных Наций. Среди подписавших были Татьяна Великанова, Наталья Горбаневская, Сергей Ковалев, Виктор Красин, Александр Лавут, Анатолий Левитин-Краснов, Юрий Мальцев, Григорий Подъяпольский, Татьяна Ходорович, Петр Якир, Анатолий Якобсон.
А.П. Лавут стоял у истоков "Хроники текущих событий", был ее постоянным автором, одно время даже руководил ее выпуском.
В течение многих лет Александр Павлович был известен как помощник и защитник крымских татар в их борьбе за свои права, а после изгнания в 1977 году из Советского Союза генерала Григоренко стал главной опорой крымских татар в Москве. Лавута арестовали в апреле 1980-го по 190-й статье, приговорили к трем годам лагеря. Его ссылка завершилась еще позже – в 1986-м.
Человеком Александр Павлович был исключительно скромным, не искал ни славы, ни почестей. На таких, как говорится, земля держится.
Говорит Александр Лавут (из радиопрограммы "Грани времени" Владимира Кара-Мурзы, 28 октября 2011 г.): "В 74 году, когда первый раз отмечался этот день (День политзаключенного, 30 октября), <идеологический> смысл был довольно определенный. Тем, кто был в Москве, на воле, не только в Москве, он был ясен не меньше, чем тем, кто его организовал. Организовали сами политзэки в мордовских лагерях, в пермских, кажется, была открыта 35-я зона, во Владимирской тюрьме. Инициаторами были Кронид Любарский и кто-то из "самолетчиков". Затеяли они это еще весной, правильно рассчитав, что для того чтобы выступить всем вместе, разом, нужно время, чтобы передать по всем точкам зоны. Это было замечательно организовано. Начальство кое о чем догадывалось, но точно не знало. Если бы знало, они бы нашли способ это пресечь. Оно отчасти помогло, перетасовывая зеков из одной зоны в другую, кто-то попадал на больничку – это само собой, они способствовали тому, что довольно скоро все узнали, что намечен такой день 30 октября – день политзаключенного. И через волю. Жены со свидания всеми доступными способами увозили сообщения, а другие жены привозили в другие зоны. Весной это началось, и к октябрю было много материала. Были заявления самих политзаключенных, их требования. Пожалуй, можно выделить основное – они требовали статуса политзаключенного.
(…) Кроме сопротивления в лагерях, которые были сконцентрированным образом выражены первый раз 30 октября 74 года и в этот день было объявлено, что происходит в лагерях, и поддержка со стороны тех, кто на воле, – это была пресс-конференция в квартире Сахарова, ее проводил Ковалев. (…) В то время какая-нибудь группа, если было человек 30-40 – это считалось довольно много, – заявляя свой протест по поводу очередного ареста, суда неправосудного, как суд над Буковским, – это распространялось самиздатом, машинописные копии размножались, их могло быть сто-двести, но не больше. Нынешние возможности гораздо шире, и они используются. Доходит ли это до всех людей? Я думаю, до всех, кто сколько-нибудь заинтересован в том, чтобы у нас было нормальное общество, доходит, может дойти без особых трудов. Доходит ли это до нашей власти? Я думаю, тоже доходит, но они используют эту информацию вовсе не для того, чтобы исправить, улучшить положение, а для того, чтобы думать, как бы половчее подавить, чтобы выглядеть поприличнее.
(…) Я не исключаю, что они (власти) в самом деле так думают, что эпоха массовых репрессий нанесла большой ущерб народу, может быть. Но на самом деле они, я думаю, присматриваются вот к чему, что репрессии все-таки достигли цели. Что такое репрессии – это террор, репрессии – это все-таки наказание, террор – это запугивание. Чтобы каждый знал, что с ним может быть, почти независимо от того, что он делает или говорит, он должен бояться. И тогда можно хорошо всеми управлять. Я думаю, это наука, что страх помогает, как это по-новому, вертикали, я думаю, учитывается.
(…) Победа пришла, может быть, несколько неожиданно. Кто бы мог подумать в 1974 году или позднее, что пройдет чуть больше 10 лет, чуть больше срока, как предсказывал Амальрик, и рухнет советская власть. Является ли это победой того сопротивления, которое было? Это были не только диссиденты, были национальные движения, у которых свои были задачи, и Прибалтика, Украина и другие, были религиозные группы очень мощные. Меня смущает немножко слово "победа". Была победа, но вместе с тем было поражение, чем дальше, тем это яснее становится, поражение того режима, того строя, той организации, которая была. Советский Союз разрушался, разрушался на глазах политически, экономически, многие это видели – это не было массовым видением, но видели, но все-таки неожиданно, что это случилось так быстро. То есть это была победа, которой были обязаны и те, кто участвовал в этом сопротивлении, но и поражение, которое независимо от этого.
(…) Надежды в первые годы освобождения от советской власти были, у кого-то больше, у кого-то меньше. Я бы себя отнес к умеренным оптимистам. По отношению к тому времени я бы сказал, что если бы тогда мне кто-то сказал, как это будет через 15 лет, я бы, наверное, удивился и засомневался. Но это так, что же делать. Теперь мне надо быть умеренным пессимистом".
