Владимир Тольц: Напомню, в конце предыдущей передачи на сцену выступила агент-связник Лона Коэн, который в августе 1945 было поручено выехать в курортный городок Альбукерке, неподалеку от Лос-Аламоса, получить там от Теда Холла (оперативный псевдоним "Млад") секретные материалы по американскому атомному проекту и доставить их в нью-йоркскую резидентуру. Леонтина Тереза Коэн (оперпсевдоним в ту пору "Лесли") – один из самых чтимых ныне в России "героев невидимого фронта". В 1996 она вслед за своим мужем Морисом была посмертно награждена званием Героя России. Как и многие ее шпионские подвиги, включая арест в 1961 году в Англии и последовавшую затем 8-летнюю отсидку в британской тюрьме, история о том, как 32-летняя Коэн, вывозя атомные секреты из Альбукерке, хитроумно обманула фебеэровца, многократно и цветисто описана в российских публикациях и телепередачах. В шифровках, полученных в Москве из Нью-Йорка, поездка Лесли в Альбукерке (напомню, его кодовое обозначение – "Серноводск"), на первый взгляд, выглядит куда менее драматично. Смысловое ударение в них приходится на тревогу ожидания.
8 августа, через день после взрыва бомбы над Хиросимой, Нью-Йорк телеграфирует Центру:
“Лесли” задерживается в районе Серноводска, т.к. “Млад” предупредил, что он не мог явиться на встречу и просил перенести ее на 18 августа. Об этом Лесли была информирована и поэтому ее приезд ожидается в 20-х числах этого месяца.
Владимир Тольц: На следующий день была сброшена вторая бомба, на Нагасаки. И нью-йоркская резидентура, и московский ЦЕНТР напряженно ждут информации. 18 августа Москва выражает свое гневное недоумение по поводу отсутствия сообщений агентуры о взрывах в Японии. Все, чем там пока располагают – опубликованные сообщения о пресс-конференции генерала Маршалла по этому вопросу.
Нью-Йорк – Центру: Антон сообщил, что агентурными материалами по результатам взрыва атомной бомбы в Японии резидентура пока не располагает, т.к. Лесли, которая должна была привести материалы по этому вопросу, задержалась в Серноводске, а встреча с "Чарльзом" и "Калибром" состоится только в середине сентября. Антон считает, что передавать материалы по телеграфу, опубликованные в печати, нецелесообразно, т.к. они могут быть получены по линии ТАСС.
Владимир Тольц: Еще одно напоминание: "Антон" – это Леонид Квасников – резидент по научно-технической разведке; "Калибр" – Дэвид Грингласс. А "Чарльз" еще один псевдоним Клауса Фукса.
Напряженность спала после того, как "Лесли" привезла из Альбукерке свой секретный груз. Но вообще говоря, я склонен разделить мнение Александра Васильева и современных американских исследователей проблемы: не стоит преувеличивать роли Леонтины Коэн в атомном шпионаже. Главный ее вклад в историю разведки все-таки в другом. При этом не стоит, как это часто бывает, приуменьшать и роль "Алексея", то есть куратора шпионской работы Теда Холла ("Млада"), которым он руководил через Севилла Сакса ("Стара"). И ведь этим его вклад в атомный шпионаж отнюдь не ограничивался, не так ли? – обращаюсь я к бывшему сотруднику Первого главного управления КГБ СССР Александру Васильеву.
Александр Васильев: Да, это верно. Мне кажется, что Александр Феклисов среди атомных шпионов более раскрученная фигура. Я не хочу умалять его заслуги, но Яцков заслуживает особого упоминания. Он работал с четырьмя атомными агентами в Соединенных Штатах. Он лично работал с Расселом Макнатом (псевдоним "Перс"), через Гарри Голда он руководил работой Клауса Фукса, через Сэвила Сакса (псевдоним "Стар") он руководил работой Теодора Холла (псевдоним "Млад"). В 1945-м году он лично встречался с Дэвидом Гринглассом. То есть Яцков заслуживает особого места в этой истории.
Владимир Тольц: Позвольте еще один вопрос: вот вы уже не первый раз упоминаете "Перса" (Рассела Макната). Но разве не с легкой руки того же Яцкова в позднесоветских, а затем и российских публикациях пошло описание некоего нерасшифрованного американцами "агента Персея", которого сразу стали ошибочно, как мы теперь понимаем , отождествлять с Тедом Холлом?
Александр Васильев: Вы знаете, "Персея" отождествляли не только с Тедом Холлом, но и с кучей других физиков, которые никакого отношения к советской разведке не имели. Вообще эта история про "Персея" появилась в конце 80-х — начале 90-х годов, и родилась она в таких странных кругах околоразведывательных. Может быть это были ветераны разведки. Это было своего рода активное мероприятие. Идея была в том, чтобы запустить этот тезис, что был такой агент "Персей". Американцы, которые расшифровали секретную переписку советскую, выявили, что был агент "Перс", они не знали, кто это, но псевдоним они определили точно – "Перс". Идея этого активного мероприятия была в том, чтобы показать, что никакой это не "Перс", а "Персей", и американцы ошиблись при расшифровке телеграмм, и вообще у них все неправильно, доверять этим материалам, которые потом стали известны, как "материалы Веноны", доверять этим материалам нельзя. Но надо просто помнить об этом, что никакого "Персея" не было, был "Перс". И "Перс" – это Рассел Макнат, один из агентов Яцкова.
Владимир Тольц: Ну, а теперь я попрошу вас поделиться своими собственными впечатлениями о Анатолии Антоновиче Яцкове. Вы ведь встречали его?...
Александр Васильев: Да, мы с ним познакомились в 1986 году при необычных обстоятельствах. Он был моим дедом, но не родным дедом. Я тогда учился в Краснознаменном институте ГБ имени Андропова, у нас были практические занятия по вербовке агентуры и по работе с завербованными агентами по получению от них информации. Это были такие ролевые игры. И на таких занятиях роли "иностранцев", которых надо было вербовать и от которых надо было получать информацию, играли ветераны разведки, у которых был большой опыт вербовочной работы, агентурной работы. Мы называли этих ветеранов "дедушками". И моим "дедушкой" был Анатолий Яцков. Мы с ним встречались в Москве, он разыгрывал из себя иностранца, я разыгрывал из себя оперработника, мы вели беседы. Потом он писал обо мне отчеты моим руководителям в Краснознаменном институте. Но поскольку историю разведки мы, как ни странно, не изучали, я не знал, кто такой Анатолий Антонович Яцков, я знал как его зовут, что это его настоящее имя. То, что он сделал, этого я не знал. Тогда я обратил внимание на то, что у него такие веселые, смешливые глаза и подумал, что этот дед в молодости был веселым прикольным парнем. И только когда я начал работать в архивах — это 93-й год уже, я понял, какую роль сыграл мой "дед" в истории разведки и вообще в истории 20-го века. А про веселые глаза я вспомнил, когда нашел документы о том, как Анатолий Яцков хотел найти женщину для Клауса Фукса.
Владимир Тольц: Да, этот документ, надеюсь, мы позднее прочтем. Раз уж мы перешли к личным воспоминаниям, позвольте и мне поведать вам то, что причудливо связало меня более 10 лет назад с незнакомым мне Яцковым. (Ради экономии усилий я просто включу сейчас фрагмент одной из моих давних передач 2004 года).
В 1992 году в Мюнхене, где располагалась тогда штаб-квартира Свободы, я встретился с двумя российскими физиками, которые рассказали мне следующее: в начале года в московский Институт истории естествознания и техники пришел ветеран КГБ Анатолий Яцков. Яцков предложил опубликовать в журнале "Вестник истории естествознания и техники" (сокращенно ВИЕТ) некоторые документы, связанные со своей прошлой деятельностью. На них красовался гриф "совершенно секретно" и автографы Лаврентия Берия, Михаила Первухина (в 1940-44 и в первой половине 50-х он был заместителем председателя СНК и СМ СССР и одним из "кураторов" атомных разработок в Союзе), Виктора Абакумова, министра госбезопасности в 46-51 годах, в ведении которого находилась и внешняя разведка и академика Игоря Курчатова.
В журнале с энтузиазмом стали готовить публикацию. Однако вдруг, среди ночи, главному редактору Борису Козлову позвонил один из "отцов" первой советской атомной бомбы академик Юлий Борисович Харитон и сказал, что яцковские документы публиковать нельзя: по ним де можно сделать настоящую бомбу!.. Позднее выяснилось, что он уведомил о том же и Минатом. Членам редколлегии стали внушать, что по подготовленным ими к публикации описаниям и чертежам из "бумаг Яцкова" Саддам Хусейн, например, может начать создание собственного атомного оружия. В сентябре из Минатома пришла бумага, в которой содержалась высокая оценка исторического значения материалов разведки, предложенных Яцковым к публикации (они к тому времени уже были набраны) и, вместе с тем, выносился им смертный приговор:
"...Разработчики ядерного оружия считают, что достаточно полное описание конструкции первого успешного испытания ядерного заряда, приведенное в документах №12 и 13, является нарушением Договора о нераспространении ядерного оружия 1968 г., по которому ядерные державы обязались не публиковать в открытой печати информацию, которая может способствовать неядерным странам создавать ядерное оружие. <...>
С учетом изложенного Министерство Российской Федерации по атомной энергии считает необходимым исключить документы " 12, 13 из материалов публикации, в том числе и в уже разосланных материалах журнала.
Заместитель Министра А.Г.Мешков".
Владимир Тольц: "Исключить документы" из готового уже (мизерного, правда – менее 1300 экземпляров) тиража означало для редакции ВИЕТа знакомую с советских времен процедуру – так называемую "выдирку". Но, во-первых, по новому Закону о СМИ полагалось, чтобы на место выдранного из журнала материала была вложена информация о том, кто принял решение о "выдирке" – требовалось решение экспертной комиссии. Во-вторых, редакция продолжала ждать, что скажет свое слово Служба внешней разведки – ведь "почетный чекист" Яцков не мог своевольно передать для публикации секретные материалы! А в-третьих, и это, м.б., главное, почти половина тиража уже оказалась разосланной подписчикам – в Сибирь, на Дальний Восток, в Питер... Только москвичи еще не получили. Однако в начале октября 1992 года они могли прочесть в "Московских новостях" статью, посвященную запрещенной публикации. Один заголовок ее многого стоил: "Секреты Лос-Аламоса, раскрытые советской разведкой, оказались неоценимыми для Курчатова и его команды". Еще через неделю редакцию уведомили, что вице-премьер Владимир Шумейко распорядился (с запозданием, правда) "остановить рассылку тиража журнала". А за 2 дня до этого глава пресс-бюро Службы Внешней разведки Юрий Кобаладзе официально подтвердил, что материалы, переданные Яцковым в ВИЕТ рассекречены "в соответствии с существовавшим в КГБ СССР порядком", но вместе с тем "их появление в открытой печати представляется <...> нецелесообразным". Обладавший профессиональными навыками трактовки секретных документов истолковал это примерно так: рассекречивали при недолгом начальнике "органов" Шебаршине, а теперь в "ведомстве" другие начальники (т.е. Примаков, дружески, кстати, общавшийся с Саддамом), – "теперь порядки иные".
Вот в кутерьме-то всех этих событий и встретился я в Мюнхене с двумя российскими физиками. И несколько лет спустя упоминание об этой встрече я, будете смеяться, нашел в солидном российском издании "ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО АТОМНОГО ПРОЕКТА: ДОКУМЕНТЫ, ВОСПОМИНАНИЯ, ИССЛЕДОВАНИЯ". В статье ""Атомный след" в ВИЕТ (как запрещали наш журнал)" заместитель главного редактора "Вопросов истории естествознания и техники" Наталия Кузнецова вспоминала:
"Как потом рассказывали, ВИЕТ был первым после начала перестройки запрещенным изданием! Замечу в скобках, что, к счастью для нашей прессы и всех россиян, это событие было уже непривычно и потому привлекало всеобщее внимание, даже Запада. Сообщение о запрете нашего журнала попало в передачу радиостанции "Свобода" (материалы для этого лично редактору программы Владимиру Тольцу вручили Дмитрий Баюк и Алексей Кожевников). Коллеги-журналисты заявляли: "Свободу журналу "Вопросы естествознания и техники"!
Это, кажется, был наш звездный час...".
Владимир Тольц: Ну, примерно так! Справедливости ради следует отметить, что наши российские коллеги-журналисты не отставали. В октябре "Независимая газета" опубликовала статью под хлестким заголовком "СССР все-таки украл ядерную технологию у американцев". Публикация была проиллюстрирована фрагментом документа, запрещенного к печати в ВИЕТе. А главное, выяснилось, что гораздо раньше в открытом чекистском издании "Курьер советской разведки" (приложение к "Ежемесячнику КГБ СССР") запрещенный Минатомом к публикации документ из бумаг Яцкова был напечатан стотысячным тиражом!
И тогда, и еще несколько лет спустя сведущие люди спорили: что же побудило академика Харитона, одного, кстати, из тех немногих, кто вместе с Курчатовым допущен был к чтению некоторых сообщений советских атомных шпионов в США (Курчатов читал все!), что заставило его быть "большим католиком, чем Папа" – требовать запрета публикации того, что разрешил даже КГБ? Действительно ли он опасался, что Россия может нарушить подписанный еще Брежневым Договор? (А ведь Юлий Борисович даже в США нашел себе в этом весьма почтенных союзников!) Сколь серьезны были его опасения, что по сворованным у американцев советскими агентами чертежам 1945 года можно собрать новую бомбу? – В одном из своих интервью, опубликованном в 1993 году, Харитон утверждал прямо противоположное:
"Что касается первой атомной бомбы, я считаю, что ее можно показать широкой публике – более того, ее даже возможно публично разобрать, и с моей точки зрения, вреда не будет. Я имею в виду договор о нераспространении ядерных технологий".
Владимир Тольц: Замредактора "Вопросов истории естествознания и техники" Кузнецова высказала в своей статье предположение, что в основе занятой Юлием Борисовичем позиции – стремление отстоять свой "приоритет на раскрытие секрета об атомном шпионаже 1945 года". Другие утверждали, что причиной тут многолетняя привычка к тотальной секретности, третьи рассуждали об опасениях Харитона, что публикация разведматериалов может умалить в глазах соотечественников значение научно-технических достижений советских атомщиков...
Весной 1994-го разразился новый скандал, связанный с другой публикацией на атомно-шпионскую тему. – В США опубликовали книгу одного из крупнейших деятелей советских шпионских диверсионных и террористических операций Павла Судоплатова. В ней утверждалось, что знаменитые физики, работавшие над созданием американской атомной бомбы, – Роберт Оппенгеймер, Нильс Бор, Энрико Ферми, Лео Сциллард выдавали ее секреты Советскому Союзу. В Соединенных Штатах ученые и журналисты стали спорить и рассуждать, были ли выдающиеся участники "Манхэттенского проекта" предателями, и можно ли верить Судоплатову и его соавторам – сыну-чекистскому историку и чете американских журналистов. А в России вновь заговорили о том, что великие советские атомщики – не такие уж великие, и еще неизвестно, чей вклад в создание советской бомбы значительнее – ученых или шпионов... (Кстати, когда через 2 года судоплатовские "мемуары" были изданы в России, почти все обвинения в адрес американских физиков русском издании исчезли).
Но кроме скандальных реплик в средствах массовой информации и "арестованная" публикация Яцкова, и разноречивые мемуары Судоплатова имели куда более серьезные последствия. – И в Соединенных Штатах, и в России началось куда более основательное, чем раньше исследование истории создания советской атомной бомбы. В частности в 1995-96 гг. в США под редакцией Роберта Л.Бенсона вышло 2 сборника документов и материалов, посвященных сверхсекретной американской разведывательной программе "Венона" – радиоперехвату советских разведдонесений 1939-1957 гг., значительная часть которых касалась атомного шпионажа. В 1997 появилась интереснейшая работа Джозефа Олбрайта и Марсии Канстел о советских атомных шпионах, в частности, о тех, чьи имена остались для людей "Веноны" неразгаданными. С другой стороны – фундаментальная монография Дэвида Холлоуэя "Сталин и бомба" (она была переведена на русский). В России появилась целая серия основательных коллективных исследований и публикаций материалов по истории советского атомного проекта. Стали публиковать серьезные работы о Научно-технической разведке (в частности, ее ветерана Владимира Барковского) Воздали, наконец, должное и советским атомным шпионам – посмертно сделали Героями России некоторых из них, в т.ч. и Яцкова (он скончался весной 1993 г.)
А в июле 1994-го сняли арест с номера журнала ВИЕТ, в котором была помещена его публикация добытых советской разведкой за рубежом документов, которые помогли создать 55 лет назад "бомбу для Сталина". Понадобилось полвека, чтобы этот грандиозный проект, сбросив с себя шелуху секретности, стал, наконец, историей.
Владимир Тольц: Это был фрагмент одного из выпусков программы "Разница во времени" 2004 года. Вообще-то, как я теперь понимаю, настоящей историей, созданной на основе скрещивания достижений советских разведки и науки, "грандиозный проект бомбы для Сталина" до сих пор не стал. Как не стала им и ненаписанная пока никем полная и честная эпопея советского атомного шпионажа.
Первым центральным героем сегодняшней передачи из этой серии является Анатолий Яцков – в 1941-46 годы сотрудник нью-йоркской резидентуры НКГБ, работавший в США под дипломатическим прикрытием (должность генконсула СССР в Нью-Йорке) и фальшивым именем "Яковлев" (оперативный псевдоним того времени "Алексей").
Яцков Анатолий Антонович, 1913 г.р., уроженец г.Аккермана Бессарабской губернии. В 1937 окончил Московский полиграфический институт. В 1938 в порядке партнабора на вакансии в разведке, образовавшиеся в ходе массовой чистки органов от "шпионов, предателей и вредителей", направлен на учебу в Школу особого назначения (ШОН) НКВД. Окончил ее в 1940 (специализация "французское направление"). Поскольку в июне 1940-го войска Третьего Рейха захватили Париж, планы засылки туда Яцкова под легальным прикрытием были отменены, и он оставлен на работе в Центре. В следующем году направлен в Нью-Йорк без знания английского, который успешно освоил уже по месту назначения
Владимир Тольц: Поначалу в Нью-Йорке молодой Яцков-Яковлев был занят руководством группой агентов, унаследованных им от Семена Семенова ("Твена"). В 1942 его первая самостоятельная вербовка – специалист по радиоэлектронике в области авиации и ПВО. По российским публикациям, в которых имя этого агента не называется, ему был присвоен оперпсевдоним "Блок". Но, сопоставив то, что пишут о "Блоке" в России с американскими публикациями, я начинаю догадываться, что речь идет о Мортоне Собелле – главном радиоинженере компании "Дженерал электрик", возглавлявшем там научно-исследовательскую группу по радиолокаторам сантиметрового диапазона. Кстати, именно от Собелла поступили в Москву первые сведения о создании американцами системы управления ракетами носителями атомных боезарядов. И именно он в качестве подельника супругов Розенберг предстал позднее перед судом.
Вопросы Александру Васильеву: скажите, я верно догадался? Если верно, то можно понять позднее высказывание Яцкова о том, что у него на связи было 4 "атомных шпиона" так: Холл, Фукс, Розенберг и Собелл. Или в эту четверку надо включить "открытого" вами Рассела Макнатта, а кого-то выкинуть? Или вообще не верить названному Яцковым числу "4"? (Шпионы ведь всегда профессионально врут. Кстати, это – один из мотивов недоверия Сталина к разведывательной информации и одна из причин организованного им отстрела советских разведчиков в период Большого террора.)
Александр Васильев: В эту четверку Яцкова, я думаю, входят Клаус Фукс, Теодор Холл, Рассел Макнат и Дэвид Грингласс. Теперь про Собелла. Его псевдоним "Сеня". Он работал в компании "Дженерал электрик" и входил в агентурную группу Юлиуса Розенберга. "Блок" – это другой агент по научно-технической линии, его настоящее имя Стивен Юревич, он работал в компании "Вестерн электрик" и был завербован Яцковым в ноябре 1942-го года. Потом с ним работал Феклисов. Родители Юревича эмигрировали в США из Белоруссии. Но он не был коммунистом, он симпатизировал Советскому Союзу, но работал за деньги, получал 75 долларов в месяц. То есть еще один агент, который был завербован Яцковым, помимо атомных.
Владимир Тольц: Возвращаясь к Яцкову. В прошлой передаче мы приводили документ о его связи с Теодором Холлом и полученным им из Москвы нагоняем за ошибку агента "Млада". Сейчас еще один документ, вызвавший гнев Центра – сообщение Яцкова о встрече с "Арно" (Гарри Голдом), связником между ним и Клаусом Фуксом (псевдоним "Чарльз"). Документ датирован 22 января 1945 г. Упоминаемый в нем "Заповедник" – кодовое обозначение Лос-Аламоса.
Я спросил “Арно”, знает ли он, каково положение Чарльза в отношении женщин. Имеется ли у него невеста или просто девушка, с которой у него более или менее близкие отношения. Арно сказал, что никогда не распространялся с ним на эту тему и что ему даже казалось, что Чарльз неохотно идет на такой разговор.
Я объяснил, что спрашиваю это из-за того, что считаю все это важным для разработки системы постоянной связи с Чарльзом без прибегания к излишнему риску. Например, если Чарльз сейчас ни с кем из женщин более или менее не связан, было бы весьма неплохо подобрать для него девушку, которая играла бы роль официальной “свитхарт”. В этом случае она могла бы регулярно ездить к Чарльзу и встречать его без боязни вызвать подозрение у властей в случае обнаружения их связи. При некоторых обстоятельствах они могли бы иметь легальные причины для содержания их отношений в тайне и таким образом тот факт, что они встречаются конспиративно, мог бы быть объяснен чисто житейскими обстоятельствами, такими же, какие заставляют многие связи между мужчинами и женщинами держать в секрете от общества. Например, эта девушка может быть женой человека, находящегося в армии или вообще замужней женщиной, что, конечно, будет являться достаточной причиной для невозможности устройства их совместной жизни открыто и для необходимости сохранения их связи в тайне. Здесь могут быть различные вариации.
Арно обещал на будущей встрече обсудить с Чарльзом женский вопрос в данном аспекте. Я подчеркнул, что он должен будет также узнать, каковы инструкции получают холостяки, проживающие в Заповеднике, по вопросу их отношений с женщинами. Есть ли у них какие-нибудь особые правила в этой области, должны ли они рапортовать о каждом контакте с женщиной, даже если “контакт” носит совершенно случайный характер и т.д.
Если практически ничего их такого разговора с Чарльзом не разовьется, все же сведения эти полезно будет знать.
Я лично считаю, что при наличии подходящего женского материала такой путь организации регулярной связи с Чарльзом может явиться вполне приемлемым
Владимир Тольц: На это донесение подполковник госбезопасности Андрей Григорьевич Граур – начальник 3-го (англо-американского) отдела 1-го управления НКГБ наложил такую резолюцию:
Укажите Антону на недопустимость со стороны А[лексея] вести такой разговор с Арно. Почему А[лексей] начал применять такую терминологию, тем более в официальном донесении о встрече?
Владимир Тольц: "Антон", как я уже говорил, начальник "Алексея", т.е. Яцкова – Леонид Квасников. Яцкову пришлось оправдываться. ("Дом" в его объяснительной – обозначение московского Центра):
В ответ на замечание Дома (телеграмма № 2421) считаю нужным дать следующее объяснение:
1. Разговор с Арно, в котором обсуждалась возможность осуществления связи с Чарльзом через девушку, выступающую под видом любовной связи Чарльза, имел место по крайней мере за три месяца до очередной встречи Арно с Чарльзом и не влек за собой никаких практических действий (т.е. никакого фактического вмешательства) до урегулирования этого вопроса с Домом. Имелось также в виду, что девушка будет являться фиктивной связью и поэтому данная связь никак не должна была фактически затронуть интимных сторон жизни Чарльза.
2. Обсуждение самого вопроса с Арно (как и вообще мои отношения с ним) велось в чисто деловом, совершенно чистоплотном и недвусмысленном тоне, и по форме не напоминало тот несколько развязный стиль, которым было написано мое донесение.
3. Все это произошло потому, что первоначально мои сообщения о встречах с Арно писались как текущие отчеты т. Антону и не предполагались к отправке Домой. Позже, однако, они были сведены в одно сообщение и посланы домой в необработанном виде.
Замечания дома принимаю к руководству. Алексей.”
Владимир Тольц: Это потом, много спустя , уже в позднесоветское время коллеги стали писать об Яцкове лишь в восторженных тонах и превосходной степени. В 1940-50 гг. все было не так однозначно. И надо отдать должное Леониду Квасникову – он несмотря ни на что сумел тогда уже высоко оценить и шпионский потенциал и размах работы своего починенного. Да и другого оперсотрудника Александра Феклисова ("Каллистрата") тоже.
Вот еще один документ того времени. Подпись Квасникова на нем отсутствует, но авторство легко определяется по тексту. ХY в нем — научно-техническая разведка. "Контора" — нью-йоркская резидентура. "Гусь" — еще один псевдоним Гарри Голда (до "Арно"). "Город Гуся" — Филадельфия (Голд там жил).
"Калистрат" – по приезде в Контору я слышал только плохое мнение о нем, как о неспособном и безответственном человеке. По этой причине, никаких заданий, тем более серьезных, ему не давалось и использовался он, грубо говоря, на побегушках, без достаточного роста для себя. По этой причине мне легко было получить согласие на переключение его на ХY. Соответствующая работа с “Каллистратом" показала, что сейчас он уже освоился как с задачами, стоящими перед ним, так и стал здраво разбираться в оперативных вопросах. Он со всей ответственностью относится к даваемым поручениям и болеет за свое звено работы. Из него вырабатывается хороший оперативник, на которого можно опереться в работе.
"Алексей" – мнение об А[лексее] было тоже не из хороших. Следует отметить, что в течение последнего года он значительно больше работает над опер. вопросами и не без успеха. Отрицательной его стороной является некоторая разбросанность и порою недостаточная ответственность. Он может опоздать на встречу, не проверить аппарата перед съемкой, забыть данное поручение и др. Так, после передачи ему "Гуся" он пару раз терял его, забывал место назначенной встречи, пропускал явки и вынужден был после этого ехать в город Гуся и налаживать контакт с ним.
Алексей может хорошо работать, но для этого необходима ежедневная проверка его работы и представление ему точно оговоренного участка работы. Отрицательно на его работу влияла частая перемена участка работы, по существу, он работал на всех линиях."
Владимир Тольц: Очередной вопрос Александру Васильеву: скажите, что означает в данном тексте последняя фраза– "частая перемена участка работы, по существу, он работал на всех линиях"?
Александр Васильев: Вообще в резидентуре дел много и не только вербовка агентуры и встречи с агентами. Допустим, надо искать места для тайников, места для надежной проверки от наружного наблюдения, значит надо много ходить по городу, изучать город. Не будем забывать, что советские оперработники в Нью-Йорке находятся в гостях, а ФБР у себя дома. То есть они по идее должны знать свой город лучше, чем советские разведчики. Поэтому разведчикам тоже надо было изучать город, в данном случае Нью-Йорк. Надо обрабатывать агентурные материалы в резидентуре. Анатолий Яцков, в частности, обрабатывал материалы, которые добывал нелегально резидент Исхак Ахмеров. У Ахмерова не было личной связи с центром, вся его информация проходила через резидентуру в Нью-Йорке. Как раз ее обрабатывал Яцков — это была одна из его обязанностей.
Владимир Тольц: Программа "Разница во времени", а в ней 6-я передача нашей "шпионской" серии "Розенберги и другие. Интерьер с бомбой". В создании этого цикла принимает участие Александр Васильев – живущий в Лондоне писатель, бывший сотрудник "Комсомольской правды" и Первого главного управления КГБ СССР, раздобывший и опубликовавший в США более тысячи страниц ранее секретных документов и записей о советском шпионаже в Америке. Эти малоизвестные в России документы из архивов Службы внешней разведки РФ, а также материалы "Проекта Венона" – секретной программы американской контрразведки по декодированию советских шифрованных донесений вместе с материалами ФБР, документами суда над супругами Розенберг и мемуарами советских и американских разведчиков положены в основание нашего цикла, имеющего целью дать "групповой портрет" героев и жертв советского атомного шпионажа.
Итак, пришло время рассказать о втором главном герое сегодняшней передачи – человеке уникальной даже по меркам шпионских историй судьбы – об Исхаке Абдуловиче Ахмерове. Вначале общеизвестное, с включением информации, которую я нашел лишь в "тетрадях Васильева".
Родился 7 апреля 1901 г. в Троицке (нынешняя Челябинская область). Татарин. Отец умер, когда младенцу было полгода. До 12 лет воспитывался дедом-скорняком, жившим неподалеку от Царевококшайска (Казанская губ). После смерти деда батрачил, служил "мальчиком на побегушках" в галантерейной лавке, работал в типографии, пекарне, учился на электромонтера… В Февральскую революцию приказчик в мануфактурном магазине. В 1918 окончил курсы счетоводов в Москве и вернулся в Казань служить в Наркомпроде. В 18 лет записался в ВКП(б), вскоре был избран депутатом горсовета и два года служил начальником по снабжению. В 1921 по набору "представителей нац. меньшинств" направлен на учебу в Коммунистический университет народов Востока, (штудирует турецкий). В 1922 г. переведен в 1-й государственный университет (МГУ) на факультет международных отношений (изучает английский и французский). В 1925 принят на работу в Наркоминдел. После недолгой службы дипагентом в Бухаре в 1926-м выезжает в Турцию секретарем генконсульства СССР в Стамбуле и Трапезунде. Одновременно был доверенным лицом Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, выполнял задания резидента в Константинополе. С 1930 г. после получения диплома МГУ сотрудник ИНО. В 1931 слушатель факультета мирового хозяйства и мировой политики Института Красной профессуры в Москве. В 1932 под именем "турецкоподданного" Мустафы Тогмач (оперпсевдоним "Голд") – студент Американского колледжа в Пекине. Там и в Харбине занимается сбором информации о политике Японии на Дальнем Востоке. В начале 1934 г. отозван в Москву. Решено направить его в одну из нелегальных резидентур в США. С этой целью с фальшивым турецким паспортом выехал в апреле 34-го в Женеву…
Владимир Тольц: Давайте остановимся здесь в чтении этой "объективки" в телеграфном стиле и послушаем Александра Васильева, хорошо знакомого с биографией Исхака Ахмерова.
Александр Васильев: Когда Ахмеров прибыл в Женеву, то там выяснилось, что нужна въездная американская виза. Он пошел в Генконсульство США, тогда было значительно легче, чем сейчас. От Ахмерова потребовали рекомендации швейцарцев. Ахмеров в то время жил на частной квартире, и назвал имя своего хозяина. Но не успел его предупредить, что он сообщил имя американским дипломатам. Позвонили из американского консульства на квартиру. Потом хозяин им рассказал, что он и фамилию Ахмерова не знал точно, не фамилию Ахмеров, а ту фамилию, под которой Ахмеров тогда скрывался. Но раз американцы спросили про какого-то турка, то хозяин квартиры решил, что речь об Ахмерове, и подтвердил хозяин, что Ахмеров жил у него на квартире. На следующий день Ахмеров получил американскую визу.
Владимир Тольц: В Нью-Йорк Ахмеров прибыл 23 апреля 34 года. Приобрел при помощи легальной резидентуры документы уроженца США Билла Грейнке, родители которого были немцами. Для совершенствования английского языка устроился на учебу в Колумбийский университет.
20 лет спустя, уже вернувшись в Советский Союз, он прочел перед чекистами секретную лекцию о работе в нелегальный условиях. Вот отрывок из ее стенограммы, выявленной Александром Васильевым:
Переход с положения иностранного студента на положение американца в таком большом, многомиллионном городе, как Нью-Йорк, оказался делом не особенно трудным. В Колумбийском университете меня хорошо знали лишь преподаватель английского языка и девять-десять студентов, в большинстве иностранцы, которые почти все после окончания университета намеревались вернуться в свои страны. Во время регистрации в университете, которую обычно проходят тысячи людей, было также маловероятно, чтобы меня запомнили. Поэтому хорошо меня могли знать только один из преподавателей и хозяин квартиры, у которого я тогда проживал, еврей по национальности. Таким образом, особого риска не было. Если бы я потом случайно встретился с этими людьми, мы могли бы лишь сказать друг другу "здравствуй" и "до свидания". Поэтому я считал, что, переходя на другие документы, я не особенно рискую.
Зная о том, что предстоит перейти на другие документы, я намеренно не расширял круг знакомых, а когда стал проживать по документам американца, то не ограничивал себя в установлении связей. Перейдя на местные документы, я некоторое время сохранял прежнее прикрытие: посещал курсы, где читались лекции по экономическим, культурным и общественно-политическим наукам. С какой-либо другой работой я не был связан и поэтому располагал свободным временем, чтобы хорошо изучить язык, интересоваться общественно-политическими науками, читать журналы, ходить в библиотеки и т.п."
Владимир Тольц: Что представляла в ту пору из себя нелегальная резидентура советской разведки в Штатах? – спрашиваю я у Александра Васильева. Ее, как я читал, возглавлял тогда бывший поручик времен Первой мировой, а затем офицер у Деникина и Врангеля Борис Шпак (Базаров). А легальным резидентом был Петр Гутцайт (оперпсевдоним "Николай"). Их потом расстреляли обоих. Как шпионов, разумеется. И разумеется, не в Штатах, а в Москве…
Александр Васильев: Да, это действительно так, оба были расстреляны. Но если мы говорим о нелегальной резидентуре в Нью-Йорке, то в разное время там дела обстояли по-разному. Вообще надо начать с того, что первым нелегальным резидентом в Нью-Йорке был Валентин Маркин (псевдоним "Дэвис"). Он погиб в 1934-м году при неясных обстоятельствах. По одной версии он был убит в драке в каком-то баре, а по другой версии погиб в автомобильной катастрофе. В резидентуре было тогда несколько человек, одним из них был Ахмеров. Потом резидентом стал Борис Базаров. Это, напоминаю, 30-е годы. Конец 30-х годов характеризуется тем, что резидентуры легальные и нелегальные были уничтожены сталинскими репрессиями. Оперработники были отозваны в Москву и большинство из них были расстреляны, включая обоих резидентов. Ахмеров выжил, в 40-е годы он вновь работал в Соединенных Штатах. Но тогда его резидентура состояла из двух человек — из него самого и его жены, американки Хелен Лаури. С Хелен Лаури он познакомился еще в 30-е годы. Причем она не просто член компартии США — она племянница лидера коммунистической партии Эрла Браудера. Они познакомились, и у них завязался роман.
Владимир Тольц: 9 ноября 1937 г. Ахмеров ("Юнг") – Центру:
Что касается его ["19-го"] контакта ко мне, предлагаю провести следующее мероприятие: Бетти дал мне свою связистку Елен Лаури (кличка будет “Мадлен”). Рекомендовал ее с лучшей стороны. Мадлен, видимо, Вам известна, если нет, Бетти даст Вам ее характеристику. Она очень серьезная, спокойная, вдумчивая девушка. По словам Бетти, она предана нам всей своей душой. Мадлен работала в Нью-Йорк секретарем в одной торговой фирме. Она знает стенографию и машинопись. По договоренности с Бетти я снял Мадлен со службы здесь и в конце ноября переселяю ее на жительство в Вашингтон. Там она вначале будет учиться в одной из коммерческих школ, а затем поступит на работу. Если Вы не возражаете, я дам 19-му адрес и телефон Мадлен и познакомлю ее с 19-м. Она не будет знать настоящую фамилию 19-го. Когда у 19-го имеется время, он может зайти к Мадлен и продиктовать ей важные срочные сообщения. Мадлен будет иметь связь ко мне. Если 19-й сможет встретить меня между нашими регулярными встречами, то он позвонит к ней, и она поставит меня в известность. Иногда наши встречи с 19-м можно будет проводить в квартире Мадлен.
Владимир Тольц: В этой шифровке 19-й — Лоренс Дагган, агент в госдепартаменте США, "Бетти" – Василий Зарубин, возглавивший в конце 1941-го с "благословления" самого Сталина легальную резидентуру в Штатах. Ну, а "Мадлен", "Мадлен" оказалась преданной "нам" не только душой, но и телом. И как честный человек (не надо смеяться! – такое и со шпионами иногда бывает) Ахмеров решил жениться. Опять же, читал я, что Лаврентий Павлович Берия, в ноябре 1939 сменивший на посту наркома внутренних дел Николая Ивановича Ежова, был этой идеей Ахмерова взбешен. Но начальник внешней разведки ГБ Павел Фитин "Юнга" поддержал. (А что? Такой брак в шпионаже не помеха!) Ахмеров вернулся в СССР вместе с "Нелли" (это более поздний псевдоним Хелен). Они расписались, и в 1940-м 30-летняя Хелен Лаури стала советской гражданкой Еленой Ивановной Ахмеровой. Их дочь Маргарита Исхаковна рассказывала, что всю свою жизнь мать боготворила отца и именовала его не иначе как "Daddy"…
А в декабре 41 году Ахмеров с женой и новыми фальшивыми именами через Сан-Франциско вернулись в Нью-Йорк. Он– резидент-нелегал. Новый оперпсевдоним "Мэр". Прикрытие – работа в качестве бухгалтера и меховщика (вот они, навыки, приобретенные в доме дедушки!) в модном магазине женского платья Генри Букмана в Нью-Йорке на 57й стрит. В этот бизнес Букмана (оперпсевдоним "Хозяин") НКВД вложило 5 тысяч долларов. Но возможности и бизнес-интересы и планы бывшего приказчика мануфактурной лавки в Казани куда масштабнее и шире. 25 июля 1942 года он излагает их Центру:
Я неплохо разбираюсь в финансово-экономических вопросах. Изучение биржевого спекулятивного рынка не представляет для меня трудности.
Одновременно я собирался посещать финансово-биржевые курсы. "Найгель" несколько раз предлагал помочь мне поступить на работу в одну крупную банковскую фирму по капиталовложениям в иностранные рынки. Я воздержался от этого ввиду трудности объяснений того, где я получил образование. После некоторого вращения в биржевых кругах и посещения соответствующих курсов я считал возможным поступить на такую службу.
США имеется около 13 миллионов держателей всяких акций. Сотни тысяч людей живут преимущественно стрижкой купонов. Конечно, нужно иметь очень солидную сумму, чтобы жить на проценты, получаемые от акций. Тем не менее, имея и небольшой капитал, можно войти в это дело, наладить связи с солидной банковской фирмой на Уолл-стрит и создать себе некоторое деловое положение.
В США чем больше занимаешься всякими торговыми и финансовыми делами, тем большим уважением пользуешься и тем лучшее общественное положение занимаешь. Здесь какой-нибудь малограмотный коммерсант смотрит свысока на профессора.
В виде другого варианта предлагаю организовать следующее дело: открыть свой магазин меховых изделий. Это – модное и солидное дело.
Здесь очень много небольших фешенебельных меховых магазинов. Я немножко разбираюсь в меховом деле: в свое время мой дедушка имел меховой магазин. Я будучи мальчиком, помогал ему в этом деле. Сейчас я мог бы заняться изучением этого дела. "Нелли" также могла бы принимать в нем активное участие. Она могла бы быть зав. магазином и продавщицей. Тем временем она могла бы посещать курсы по модам и подготовить себя в течение короткого времени как специалиста.
Дело может выглядеть так:
На Медисон-авеню или в районе 50-х улиц, между 5-м и Медисон-авеню – хороший магазин меховых изделий. Я и "Нелли" – владельцы на началах корпорации. "Нелли" постоянно находится в магазине как продавщица и вообще заведует делом. Я также принимаю активное участие как владелец: занимаюсь покупкой мехов у оптовиков, хожу на аукционы и пр. Мне самому необязательно постоянно находиться в магазине. В продаже будут чернобурые лисицы, каракулевые и котиковые пальто и жакеты и другие меховые изделия. Помимо продажи готовых изделий будут также приниматься заказы.
В зависимости от заказов мы нанимаем от одного до трех мастеров. Я нанимаю "Хозяина" как постоянного служащего в качестве закройщика. "Хозяин" получает определенное жалованье как служащий и компаньоном не является. Если дать ему возможность распоряжаться деньгами, то он опять по привычке может израсходовать наш капитал на свои нужды"….
Владимир Тольц: Исхак Ахмеров. Бизнесмен и Шпион. Рассказ о нем мы продолжим в следующей передаче цикла "Розенберги и другие. Интерьер с бомбой", подготовленного при участии историка разведки Александра Васильева.
8 августа, через день после взрыва бомбы над Хиросимой, Нью-Йорк телеграфирует Центру:
“Лесли” задерживается в районе Серноводска, т.к. “Млад” предупредил, что он не мог явиться на встречу и просил перенести ее на 18 августа. Об этом Лесли была информирована и поэтому ее приезд ожидается в 20-х числах этого месяца.
Владимир Тольц: На следующий день была сброшена вторая бомба, на Нагасаки. И нью-йоркская резидентура, и московский ЦЕНТР напряженно ждут информации. 18 августа Москва выражает свое гневное недоумение по поводу отсутствия сообщений агентуры о взрывах в Японии. Все, чем там пока располагают – опубликованные сообщения о пресс-конференции генерала Маршалла по этому вопросу.
Нью-Йорк – Центру: Антон сообщил, что агентурными материалами по результатам взрыва атомной бомбы в Японии резидентура пока не располагает, т.к. Лесли, которая должна была привести материалы по этому вопросу, задержалась в Серноводске, а встреча с "Чарльзом" и "Калибром" состоится только в середине сентября. Антон считает, что передавать материалы по телеграфу, опубликованные в печати, нецелесообразно, т.к. они могут быть получены по линии ТАСС.
Владимир Тольц: Еще одно напоминание: "Антон" – это Леонид Квасников – резидент по научно-технической разведке; "Калибр" – Дэвид Грингласс. А "Чарльз" еще один псевдоним Клауса Фукса.
Напряженность спала после того, как "Лесли" привезла из Альбукерке свой секретный груз. Но вообще говоря, я склонен разделить мнение Александра Васильева и современных американских исследователей проблемы: не стоит преувеличивать роли Леонтины Коэн в атомном шпионаже. Главный ее вклад в историю разведки все-таки в другом. При этом не стоит, как это часто бывает, приуменьшать и роль "Алексея", то есть куратора шпионской работы Теда Холла ("Млада"), которым он руководил через Севилла Сакса ("Стара"). И ведь этим его вклад в атомный шпионаж отнюдь не ограничивался, не так ли? – обращаюсь я к бывшему сотруднику Первого главного управления КГБ СССР Александру Васильеву.
Александр Васильев: Да, это верно. Мне кажется, что Александр Феклисов среди атомных шпионов более раскрученная фигура. Я не хочу умалять его заслуги, но Яцков заслуживает особого упоминания. Он работал с четырьмя атомными агентами в Соединенных Штатах. Он лично работал с Расселом Макнатом (псевдоним "Перс"), через Гарри Голда он руководил работой Клауса Фукса, через Сэвила Сакса (псевдоним "Стар") он руководил работой Теодора Холла (псевдоним "Млад"). В 1945-м году он лично встречался с Дэвидом Гринглассом. То есть Яцков заслуживает особого места в этой истории.
Владимир Тольц: Позвольте еще один вопрос: вот вы уже не первый раз упоминаете "Перса" (Рассела Макната). Но разве не с легкой руки того же Яцкова в позднесоветских, а затем и российских публикациях пошло описание некоего нерасшифрованного американцами "агента Персея", которого сразу стали ошибочно, как мы теперь понимаем , отождествлять с Тедом Холлом?
Александр Васильев: Вы знаете, "Персея" отождествляли не только с Тедом Холлом, но и с кучей других физиков, которые никакого отношения к советской разведке не имели. Вообще эта история про "Персея" появилась в конце 80-х — начале 90-х годов, и родилась она в таких странных кругах околоразведывательных. Может быть это были ветераны разведки. Это было своего рода активное мероприятие. Идея была в том, чтобы запустить этот тезис, что был такой агент "Персей". Американцы, которые расшифровали секретную переписку советскую, выявили, что был агент "Перс", они не знали, кто это, но псевдоним они определили точно – "Перс". Идея этого активного мероприятия была в том, чтобы показать, что никакой это не "Перс", а "Персей", и американцы ошиблись при расшифровке телеграмм, и вообще у них все неправильно, доверять этим материалам, которые потом стали известны, как "материалы Веноны", доверять этим материалам нельзя. Но надо просто помнить об этом, что никакого "Персея" не было, был "Перс". И "Перс" – это Рассел Макнат, один из агентов Яцкова.
Владимир Тольц: Ну, а теперь я попрошу вас поделиться своими собственными впечатлениями о Анатолии Антоновиче Яцкове. Вы ведь встречали его?...
Александр Васильев: Да, мы с ним познакомились в 1986 году при необычных обстоятельствах. Он был моим дедом, но не родным дедом. Я тогда учился в Краснознаменном институте ГБ имени Андропова, у нас были практические занятия по вербовке агентуры и по работе с завербованными агентами по получению от них информации. Это были такие ролевые игры. И на таких занятиях роли "иностранцев", которых надо было вербовать и от которых надо было получать информацию, играли ветераны разведки, у которых был большой опыт вербовочной работы, агентурной работы. Мы называли этих ветеранов "дедушками". И моим "дедушкой" был Анатолий Яцков. Мы с ним встречались в Москве, он разыгрывал из себя иностранца, я разыгрывал из себя оперработника, мы вели беседы. Потом он писал обо мне отчеты моим руководителям в Краснознаменном институте. Но поскольку историю разведки мы, как ни странно, не изучали, я не знал, кто такой Анатолий Антонович Яцков, я знал как его зовут, что это его настоящее имя. То, что он сделал, этого я не знал. Тогда я обратил внимание на то, что у него такие веселые, смешливые глаза и подумал, что этот дед в молодости был веселым прикольным парнем. И только когда я начал работать в архивах — это 93-й год уже, я понял, какую роль сыграл мой "дед" в истории разведки и вообще в истории 20-го века. А про веселые глаза я вспомнил, когда нашел документы о том, как Анатолий Яцков хотел найти женщину для Клауса Фукса.
Владимир Тольц: Да, этот документ, надеюсь, мы позднее прочтем. Раз уж мы перешли к личным воспоминаниям, позвольте и мне поведать вам то, что причудливо связало меня более 10 лет назад с незнакомым мне Яцковым. (Ради экономии усилий я просто включу сейчас фрагмент одной из моих давних передач 2004 года).
В 1992 году в Мюнхене, где располагалась тогда штаб-квартира Свободы, я встретился с двумя российскими физиками, которые рассказали мне следующее: в начале года в московский Институт истории естествознания и техники пришел ветеран КГБ Анатолий Яцков. Яцков предложил опубликовать в журнале "Вестник истории естествознания и техники" (сокращенно ВИЕТ) некоторые документы, связанные со своей прошлой деятельностью. На них красовался гриф "совершенно секретно" и автографы Лаврентия Берия, Михаила Первухина (в 1940-44 и в первой половине 50-х он был заместителем председателя СНК и СМ СССР и одним из "кураторов" атомных разработок в Союзе), Виктора Абакумова, министра госбезопасности в 46-51 годах, в ведении которого находилась и внешняя разведка и академика Игоря Курчатова.
В журнале с энтузиазмом стали готовить публикацию. Однако вдруг, среди ночи, главному редактору Борису Козлову позвонил один из "отцов" первой советской атомной бомбы академик Юлий Борисович Харитон и сказал, что яцковские документы публиковать нельзя: по ним де можно сделать настоящую бомбу!.. Позднее выяснилось, что он уведомил о том же и Минатом. Членам редколлегии стали внушать, что по подготовленным ими к публикации описаниям и чертежам из "бумаг Яцкова" Саддам Хусейн, например, может начать создание собственного атомного оружия. В сентябре из Минатома пришла бумага, в которой содержалась высокая оценка исторического значения материалов разведки, предложенных Яцковым к публикации (они к тому времени уже были набраны) и, вместе с тем, выносился им смертный приговор:
"...Разработчики ядерного оружия считают, что достаточно полное описание конструкции первого успешного испытания ядерного заряда, приведенное в документах №12 и 13, является нарушением Договора о нераспространении ядерного оружия 1968 г., по которому ядерные державы обязались не публиковать в открытой печати информацию, которая может способствовать неядерным странам создавать ядерное оружие. <...>
С учетом изложенного Министерство Российской Федерации по атомной энергии считает необходимым исключить документы " 12, 13 из материалов публикации, в том числе и в уже разосланных материалах журнала.
Заместитель Министра А.Г.Мешков".
Владимир Тольц: "Исключить документы" из готового уже (мизерного, правда – менее 1300 экземпляров) тиража означало для редакции ВИЕТа знакомую с советских времен процедуру – так называемую "выдирку". Но, во-первых, по новому Закону о СМИ полагалось, чтобы на место выдранного из журнала материала была вложена информация о том, кто принял решение о "выдирке" – требовалось решение экспертной комиссии. Во-вторых, редакция продолжала ждать, что скажет свое слово Служба внешней разведки – ведь "почетный чекист" Яцков не мог своевольно передать для публикации секретные материалы! А в-третьих, и это, м.б., главное, почти половина тиража уже оказалась разосланной подписчикам – в Сибирь, на Дальний Восток, в Питер... Только москвичи еще не получили. Однако в начале октября 1992 года они могли прочесть в "Московских новостях" статью, посвященную запрещенной публикации. Один заголовок ее многого стоил: "Секреты Лос-Аламоса, раскрытые советской разведкой, оказались неоценимыми для Курчатова и его команды". Еще через неделю редакцию уведомили, что вице-премьер Владимир Шумейко распорядился (с запозданием, правда) "остановить рассылку тиража журнала". А за 2 дня до этого глава пресс-бюро Службы Внешней разведки Юрий Кобаладзе официально подтвердил, что материалы, переданные Яцковым в ВИЕТ рассекречены "в соответствии с существовавшим в КГБ СССР порядком", но вместе с тем "их появление в открытой печати представляется <...> нецелесообразным". Обладавший профессиональными навыками трактовки секретных документов истолковал это примерно так: рассекречивали при недолгом начальнике "органов" Шебаршине, а теперь в "ведомстве" другие начальники (т.е. Примаков, дружески, кстати, общавшийся с Саддамом), – "теперь порядки иные".
Вот в кутерьме-то всех этих событий и встретился я в Мюнхене с двумя российскими физиками. И несколько лет спустя упоминание об этой встрече я, будете смеяться, нашел в солидном российском издании "ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО АТОМНОГО ПРОЕКТА: ДОКУМЕНТЫ, ВОСПОМИНАНИЯ, ИССЛЕДОВАНИЯ". В статье ""Атомный след" в ВИЕТ (как запрещали наш журнал)" заместитель главного редактора "Вопросов истории естествознания и техники" Наталия Кузнецова вспоминала:
"Как потом рассказывали, ВИЕТ был первым после начала перестройки запрещенным изданием! Замечу в скобках, что, к счастью для нашей прессы и всех россиян, это событие было уже непривычно и потому привлекало всеобщее внимание, даже Запада. Сообщение о запрете нашего журнала попало в передачу радиостанции "Свобода" (материалы для этого лично редактору программы Владимиру Тольцу вручили Дмитрий Баюк и Алексей Кожевников). Коллеги-журналисты заявляли: "Свободу журналу "Вопросы естествознания и техники"!
Это, кажется, был наш звездный час...".
Владимир Тольц: Ну, примерно так! Справедливости ради следует отметить, что наши российские коллеги-журналисты не отставали. В октябре "Независимая газета" опубликовала статью под хлестким заголовком "СССР все-таки украл ядерную технологию у американцев". Публикация была проиллюстрирована фрагментом документа, запрещенного к печати в ВИЕТе. А главное, выяснилось, что гораздо раньше в открытом чекистском издании "Курьер советской разведки" (приложение к "Ежемесячнику КГБ СССР") запрещенный Минатомом к публикации документ из бумаг Яцкова был напечатан стотысячным тиражом!
И тогда, и еще несколько лет спустя сведущие люди спорили: что же побудило академика Харитона, одного, кстати, из тех немногих, кто вместе с Курчатовым допущен был к чтению некоторых сообщений советских атомных шпионов в США (Курчатов читал все!), что заставило его быть "большим католиком, чем Папа" – требовать запрета публикации того, что разрешил даже КГБ? Действительно ли он опасался, что Россия может нарушить подписанный еще Брежневым Договор? (А ведь Юлий Борисович даже в США нашел себе в этом весьма почтенных союзников!) Сколь серьезны были его опасения, что по сворованным у американцев советскими агентами чертежам 1945 года можно собрать новую бомбу? – В одном из своих интервью, опубликованном в 1993 году, Харитон утверждал прямо противоположное:
"Что касается первой атомной бомбы, я считаю, что ее можно показать широкой публике – более того, ее даже возможно публично разобрать, и с моей точки зрения, вреда не будет. Я имею в виду договор о нераспространении ядерных технологий".
Владимир Тольц: Замредактора "Вопросов истории естествознания и техники" Кузнецова высказала в своей статье предположение, что в основе занятой Юлием Борисовичем позиции – стремление отстоять свой "приоритет на раскрытие секрета об атомном шпионаже 1945 года". Другие утверждали, что причиной тут многолетняя привычка к тотальной секретности, третьи рассуждали об опасениях Харитона, что публикация разведматериалов может умалить в глазах соотечественников значение научно-технических достижений советских атомщиков...
Весной 1994-го разразился новый скандал, связанный с другой публикацией на атомно-шпионскую тему. – В США опубликовали книгу одного из крупнейших деятелей советских шпионских диверсионных и террористических операций Павла Судоплатова. В ней утверждалось, что знаменитые физики, работавшие над созданием американской атомной бомбы, – Роберт Оппенгеймер, Нильс Бор, Энрико Ферми, Лео Сциллард выдавали ее секреты Советскому Союзу. В Соединенных Штатах ученые и журналисты стали спорить и рассуждать, были ли выдающиеся участники "Манхэттенского проекта" предателями, и можно ли верить Судоплатову и его соавторам – сыну-чекистскому историку и чете американских журналистов. А в России вновь заговорили о том, что великие советские атомщики – не такие уж великие, и еще неизвестно, чей вклад в создание советской бомбы значительнее – ученых или шпионов... (Кстати, когда через 2 года судоплатовские "мемуары" были изданы в России, почти все обвинения в адрес американских физиков русском издании исчезли).
Но кроме скандальных реплик в средствах массовой информации и "арестованная" публикация Яцкова, и разноречивые мемуары Судоплатова имели куда более серьезные последствия. – И в Соединенных Штатах, и в России началось куда более основательное, чем раньше исследование истории создания советской атомной бомбы. В частности в 1995-96 гг. в США под редакцией Роберта Л.Бенсона вышло 2 сборника документов и материалов, посвященных сверхсекретной американской разведывательной программе "Венона" – радиоперехвату советских разведдонесений 1939-1957 гг., значительная часть которых касалась атомного шпионажа. В 1997 появилась интереснейшая работа Джозефа Олбрайта и Марсии Канстел о советских атомных шпионах, в частности, о тех, чьи имена остались для людей "Веноны" неразгаданными. С другой стороны – фундаментальная монография Дэвида Холлоуэя "Сталин и бомба" (она была переведена на русский). В России появилась целая серия основательных коллективных исследований и публикаций материалов по истории советского атомного проекта. Стали публиковать серьезные работы о Научно-технической разведке (в частности, ее ветерана Владимира Барковского) Воздали, наконец, должное и советским атомным шпионам – посмертно сделали Героями России некоторых из них, в т.ч. и Яцкова (он скончался весной 1993 г.)
А в июле 1994-го сняли арест с номера журнала ВИЕТ, в котором была помещена его публикация добытых советской разведкой за рубежом документов, которые помогли создать 55 лет назад "бомбу для Сталина". Понадобилось полвека, чтобы этот грандиозный проект, сбросив с себя шелуху секретности, стал, наконец, историей.
Владимир Тольц: Это был фрагмент одного из выпусков программы "Разница во времени" 2004 года. Вообще-то, как я теперь понимаю, настоящей историей, созданной на основе скрещивания достижений советских разведки и науки, "грандиозный проект бомбы для Сталина" до сих пор не стал. Как не стала им и ненаписанная пока никем полная и честная эпопея советского атомного шпионажа.
Первым центральным героем сегодняшней передачи из этой серии является Анатолий Яцков – в 1941-46 годы сотрудник нью-йоркской резидентуры НКГБ, работавший в США под дипломатическим прикрытием (должность генконсула СССР в Нью-Йорке) и фальшивым именем "Яковлев" (оперативный псевдоним того времени "Алексей").
Яцков Анатолий Антонович, 1913 г.р., уроженец г.Аккермана Бессарабской губернии. В 1937 окончил Московский полиграфический институт. В 1938 в порядке партнабора на вакансии в разведке, образовавшиеся в ходе массовой чистки органов от "шпионов, предателей и вредителей", направлен на учебу в Школу особого назначения (ШОН) НКВД. Окончил ее в 1940 (специализация "французское направление"). Поскольку в июне 1940-го войска Третьего Рейха захватили Париж, планы засылки туда Яцкова под легальным прикрытием были отменены, и он оставлен на работе в Центре. В следующем году направлен в Нью-Йорк без знания английского, который успешно освоил уже по месту назначения
Владимир Тольц: Поначалу в Нью-Йорке молодой Яцков-Яковлев был занят руководством группой агентов, унаследованных им от Семена Семенова ("Твена"). В 1942 его первая самостоятельная вербовка – специалист по радиоэлектронике в области авиации и ПВО. По российским публикациям, в которых имя этого агента не называется, ему был присвоен оперпсевдоним "Блок". Но, сопоставив то, что пишут о "Блоке" в России с американскими публикациями, я начинаю догадываться, что речь идет о Мортоне Собелле – главном радиоинженере компании "Дженерал электрик", возглавлявшем там научно-исследовательскую группу по радиолокаторам сантиметрового диапазона. Кстати, именно от Собелла поступили в Москву первые сведения о создании американцами системы управления ракетами носителями атомных боезарядов. И именно он в качестве подельника супругов Розенберг предстал позднее перед судом.
Вопросы Александру Васильеву: скажите, я верно догадался? Если верно, то можно понять позднее высказывание Яцкова о том, что у него на связи было 4 "атомных шпиона" так: Холл, Фукс, Розенберг и Собелл. Или в эту четверку надо включить "открытого" вами Рассела Макнатта, а кого-то выкинуть? Или вообще не верить названному Яцковым числу "4"? (Шпионы ведь всегда профессионально врут. Кстати, это – один из мотивов недоверия Сталина к разведывательной информации и одна из причин организованного им отстрела советских разведчиков в период Большого террора.)
Александр Васильев: В эту четверку Яцкова, я думаю, входят Клаус Фукс, Теодор Холл, Рассел Макнат и Дэвид Грингласс. Теперь про Собелла. Его псевдоним "Сеня". Он работал в компании "Дженерал электрик" и входил в агентурную группу Юлиуса Розенберга. "Блок" – это другой агент по научно-технической линии, его настоящее имя Стивен Юревич, он работал в компании "Вестерн электрик" и был завербован Яцковым в ноябре 1942-го года. Потом с ним работал Феклисов. Родители Юревича эмигрировали в США из Белоруссии. Но он не был коммунистом, он симпатизировал Советскому Союзу, но работал за деньги, получал 75 долларов в месяц. То есть еще один агент, который был завербован Яцковым, помимо атомных.
Владимир Тольц: Возвращаясь к Яцкову. В прошлой передаче мы приводили документ о его связи с Теодором Холлом и полученным им из Москвы нагоняем за ошибку агента "Млада". Сейчас еще один документ, вызвавший гнев Центра – сообщение Яцкова о встрече с "Арно" (Гарри Голдом), связником между ним и Клаусом Фуксом (псевдоним "Чарльз"). Документ датирован 22 января 1945 г. Упоминаемый в нем "Заповедник" – кодовое обозначение Лос-Аламоса.
Я спросил “Арно”, знает ли он, каково положение Чарльза в отношении женщин. Имеется ли у него невеста или просто девушка, с которой у него более или менее близкие отношения. Арно сказал, что никогда не распространялся с ним на эту тему и что ему даже казалось, что Чарльз неохотно идет на такой разговор.
Я объяснил, что спрашиваю это из-за того, что считаю все это важным для разработки системы постоянной связи с Чарльзом без прибегания к излишнему риску. Например, если Чарльз сейчас ни с кем из женщин более или менее не связан, было бы весьма неплохо подобрать для него девушку, которая играла бы роль официальной “свитхарт”. В этом случае она могла бы регулярно ездить к Чарльзу и встречать его без боязни вызвать подозрение у властей в случае обнаружения их связи. При некоторых обстоятельствах они могли бы иметь легальные причины для содержания их отношений в тайне и таким образом тот факт, что они встречаются конспиративно, мог бы быть объяснен чисто житейскими обстоятельствами, такими же, какие заставляют многие связи между мужчинами и женщинами держать в секрете от общества. Например, эта девушка может быть женой человека, находящегося в армии или вообще замужней женщиной, что, конечно, будет являться достаточной причиной для невозможности устройства их совместной жизни открыто и для необходимости сохранения их связи в тайне. Здесь могут быть различные вариации.
Арно обещал на будущей встрече обсудить с Чарльзом женский вопрос в данном аспекте. Я подчеркнул, что он должен будет также узнать, каковы инструкции получают холостяки, проживающие в Заповеднике, по вопросу их отношений с женщинами. Есть ли у них какие-нибудь особые правила в этой области, должны ли они рапортовать о каждом контакте с женщиной, даже если “контакт” носит совершенно случайный характер и т.д.
Если практически ничего их такого разговора с Чарльзом не разовьется, все же сведения эти полезно будет знать.
Я лично считаю, что при наличии подходящего женского материала такой путь организации регулярной связи с Чарльзом может явиться вполне приемлемым
Владимир Тольц: На это донесение подполковник госбезопасности Андрей Григорьевич Граур – начальник 3-го (англо-американского) отдела 1-го управления НКГБ наложил такую резолюцию:
Укажите Антону на недопустимость со стороны А[лексея] вести такой разговор с Арно. Почему А[лексей] начал применять такую терминологию, тем более в официальном донесении о встрече?
Владимир Тольц: "Антон", как я уже говорил, начальник "Алексея", т.е. Яцкова – Леонид Квасников. Яцкову пришлось оправдываться. ("Дом" в его объяснительной – обозначение московского Центра):
В ответ на замечание Дома (телеграмма № 2421) считаю нужным дать следующее объяснение:
1. Разговор с Арно, в котором обсуждалась возможность осуществления связи с Чарльзом через девушку, выступающую под видом любовной связи Чарльза, имел место по крайней мере за три месяца до очередной встречи Арно с Чарльзом и не влек за собой никаких практических действий (т.е. никакого фактического вмешательства) до урегулирования этого вопроса с Домом. Имелось также в виду, что девушка будет являться фиктивной связью и поэтому данная связь никак не должна была фактически затронуть интимных сторон жизни Чарльза.
2. Обсуждение самого вопроса с Арно (как и вообще мои отношения с ним) велось в чисто деловом, совершенно чистоплотном и недвусмысленном тоне, и по форме не напоминало тот несколько развязный стиль, которым было написано мое донесение.
3. Все это произошло потому, что первоначально мои сообщения о встречах с Арно писались как текущие отчеты т. Антону и не предполагались к отправке Домой. Позже, однако, они были сведены в одно сообщение и посланы домой в необработанном виде.
Замечания дома принимаю к руководству. Алексей.”
Владимир Тольц: Это потом, много спустя , уже в позднесоветское время коллеги стали писать об Яцкове лишь в восторженных тонах и превосходной степени. В 1940-50 гг. все было не так однозначно. И надо отдать должное Леониду Квасникову – он несмотря ни на что сумел тогда уже высоко оценить и шпионский потенциал и размах работы своего починенного. Да и другого оперсотрудника Александра Феклисова ("Каллистрата") тоже.
Вот еще один документ того времени. Подпись Квасникова на нем отсутствует, но авторство легко определяется по тексту. ХY в нем — научно-техническая разведка. "Контора" — нью-йоркская резидентура. "Гусь" — еще один псевдоним Гарри Голда (до "Арно"). "Город Гуся" — Филадельфия (Голд там жил).
"Калистрат" – по приезде в Контору я слышал только плохое мнение о нем, как о неспособном и безответственном человеке. По этой причине, никаких заданий, тем более серьезных, ему не давалось и использовался он, грубо говоря, на побегушках, без достаточного роста для себя. По этой причине мне легко было получить согласие на переключение его на ХY. Соответствующая работа с “Каллистратом" показала, что сейчас он уже освоился как с задачами, стоящими перед ним, так и стал здраво разбираться в оперативных вопросах. Он со всей ответственностью относится к даваемым поручениям и болеет за свое звено работы. Из него вырабатывается хороший оперативник, на которого можно опереться в работе.
"Алексей" – мнение об А[лексее] было тоже не из хороших. Следует отметить, что в течение последнего года он значительно больше работает над опер. вопросами и не без успеха. Отрицательной его стороной является некоторая разбросанность и порою недостаточная ответственность. Он может опоздать на встречу, не проверить аппарата перед съемкой, забыть данное поручение и др. Так, после передачи ему "Гуся" он пару раз терял его, забывал место назначенной встречи, пропускал явки и вынужден был после этого ехать в город Гуся и налаживать контакт с ним.
Алексей может хорошо работать, но для этого необходима ежедневная проверка его работы и представление ему точно оговоренного участка работы. Отрицательно на его работу влияла частая перемена участка работы, по существу, он работал на всех линиях."
Владимир Тольц: Очередной вопрос Александру Васильеву: скажите, что означает в данном тексте последняя фраза– "частая перемена участка работы, по существу, он работал на всех линиях"?
Александр Васильев: Вообще в резидентуре дел много и не только вербовка агентуры и встречи с агентами. Допустим, надо искать места для тайников, места для надежной проверки от наружного наблюдения, значит надо много ходить по городу, изучать город. Не будем забывать, что советские оперработники в Нью-Йорке находятся в гостях, а ФБР у себя дома. То есть они по идее должны знать свой город лучше, чем советские разведчики. Поэтому разведчикам тоже надо было изучать город, в данном случае Нью-Йорк. Надо обрабатывать агентурные материалы в резидентуре. Анатолий Яцков, в частности, обрабатывал материалы, которые добывал нелегально резидент Исхак Ахмеров. У Ахмерова не было личной связи с центром, вся его информация проходила через резидентуру в Нью-Йорке. Как раз ее обрабатывал Яцков — это была одна из его обязанностей.
Владимир Тольц: Программа "Разница во времени", а в ней 6-я передача нашей "шпионской" серии "Розенберги и другие. Интерьер с бомбой". В создании этого цикла принимает участие Александр Васильев – живущий в Лондоне писатель, бывший сотрудник "Комсомольской правды" и Первого главного управления КГБ СССР, раздобывший и опубликовавший в США более тысячи страниц ранее секретных документов и записей о советском шпионаже в Америке. Эти малоизвестные в России документы из архивов Службы внешней разведки РФ, а также материалы "Проекта Венона" – секретной программы американской контрразведки по декодированию советских шифрованных донесений вместе с материалами ФБР, документами суда над супругами Розенберг и мемуарами советских и американских разведчиков положены в основание нашего цикла, имеющего целью дать "групповой портрет" героев и жертв советского атомного шпионажа.
Итак, пришло время рассказать о втором главном герое сегодняшней передачи – человеке уникальной даже по меркам шпионских историй судьбы – об Исхаке Абдуловиче Ахмерове. Вначале общеизвестное, с включением информации, которую я нашел лишь в "тетрадях Васильева".
Родился 7 апреля 1901 г. в Троицке (нынешняя Челябинская область). Татарин. Отец умер, когда младенцу было полгода. До 12 лет воспитывался дедом-скорняком, жившим неподалеку от Царевококшайска (Казанская губ). После смерти деда батрачил, служил "мальчиком на побегушках" в галантерейной лавке, работал в типографии, пекарне, учился на электромонтера… В Февральскую революцию приказчик в мануфактурном магазине. В 1918 окончил курсы счетоводов в Москве и вернулся в Казань служить в Наркомпроде. В 18 лет записался в ВКП(б), вскоре был избран депутатом горсовета и два года служил начальником по снабжению. В 1921 по набору "представителей нац. меньшинств" направлен на учебу в Коммунистический университет народов Востока, (штудирует турецкий). В 1922 г. переведен в 1-й государственный университет (МГУ) на факультет международных отношений (изучает английский и французский). В 1925 принят на работу в Наркоминдел. После недолгой службы дипагентом в Бухаре в 1926-м выезжает в Турцию секретарем генконсульства СССР в Стамбуле и Трапезунде. Одновременно был доверенным лицом Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, выполнял задания резидента в Константинополе. С 1930 г. после получения диплома МГУ сотрудник ИНО. В 1931 слушатель факультета мирового хозяйства и мировой политики Института Красной профессуры в Москве. В 1932 под именем "турецкоподданного" Мустафы Тогмач (оперпсевдоним "Голд") – студент Американского колледжа в Пекине. Там и в Харбине занимается сбором информации о политике Японии на Дальнем Востоке. В начале 1934 г. отозван в Москву. Решено направить его в одну из нелегальных резидентур в США. С этой целью с фальшивым турецким паспортом выехал в апреле 34-го в Женеву…
Владимир Тольц: Давайте остановимся здесь в чтении этой "объективки" в телеграфном стиле и послушаем Александра Васильева, хорошо знакомого с биографией Исхака Ахмерова.
Александр Васильев: Когда Ахмеров прибыл в Женеву, то там выяснилось, что нужна въездная американская виза. Он пошел в Генконсульство США, тогда было значительно легче, чем сейчас. От Ахмерова потребовали рекомендации швейцарцев. Ахмеров в то время жил на частной квартире, и назвал имя своего хозяина. Но не успел его предупредить, что он сообщил имя американским дипломатам. Позвонили из американского консульства на квартиру. Потом хозяин им рассказал, что он и фамилию Ахмерова не знал точно, не фамилию Ахмеров, а ту фамилию, под которой Ахмеров тогда скрывался. Но раз американцы спросили про какого-то турка, то хозяин квартиры решил, что речь об Ахмерове, и подтвердил хозяин, что Ахмеров жил у него на квартире. На следующий день Ахмеров получил американскую визу.
Владимир Тольц: В Нью-Йорк Ахмеров прибыл 23 апреля 34 года. Приобрел при помощи легальной резидентуры документы уроженца США Билла Грейнке, родители которого были немцами. Для совершенствования английского языка устроился на учебу в Колумбийский университет.
20 лет спустя, уже вернувшись в Советский Союз, он прочел перед чекистами секретную лекцию о работе в нелегальный условиях. Вот отрывок из ее стенограммы, выявленной Александром Васильевым:
Переход с положения иностранного студента на положение американца в таком большом, многомиллионном городе, как Нью-Йорк, оказался делом не особенно трудным. В Колумбийском университете меня хорошо знали лишь преподаватель английского языка и девять-десять студентов, в большинстве иностранцы, которые почти все после окончания университета намеревались вернуться в свои страны. Во время регистрации в университете, которую обычно проходят тысячи людей, было также маловероятно, чтобы меня запомнили. Поэтому хорошо меня могли знать только один из преподавателей и хозяин квартиры, у которого я тогда проживал, еврей по национальности. Таким образом, особого риска не было. Если бы я потом случайно встретился с этими людьми, мы могли бы лишь сказать друг другу "здравствуй" и "до свидания". Поэтому я считал, что, переходя на другие документы, я не особенно рискую.
Зная о том, что предстоит перейти на другие документы, я намеренно не расширял круг знакомых, а когда стал проживать по документам американца, то не ограничивал себя в установлении связей. Перейдя на местные документы, я некоторое время сохранял прежнее прикрытие: посещал курсы, где читались лекции по экономическим, культурным и общественно-политическим наукам. С какой-либо другой работой я не был связан и поэтому располагал свободным временем, чтобы хорошо изучить язык, интересоваться общественно-политическими науками, читать журналы, ходить в библиотеки и т.п."
Владимир Тольц: Что представляла в ту пору из себя нелегальная резидентура советской разведки в Штатах? – спрашиваю я у Александра Васильева. Ее, как я читал, возглавлял тогда бывший поручик времен Первой мировой, а затем офицер у Деникина и Врангеля Борис Шпак (Базаров). А легальным резидентом был Петр Гутцайт (оперпсевдоним "Николай"). Их потом расстреляли обоих. Как шпионов, разумеется. И разумеется, не в Штатах, а в Москве…
Александр Васильев: Да, это действительно так, оба были расстреляны. Но если мы говорим о нелегальной резидентуре в Нью-Йорке, то в разное время там дела обстояли по-разному. Вообще надо начать с того, что первым нелегальным резидентом в Нью-Йорке был Валентин Маркин (псевдоним "Дэвис"). Он погиб в 1934-м году при неясных обстоятельствах. По одной версии он был убит в драке в каком-то баре, а по другой версии погиб в автомобильной катастрофе. В резидентуре было тогда несколько человек, одним из них был Ахмеров. Потом резидентом стал Борис Базаров. Это, напоминаю, 30-е годы. Конец 30-х годов характеризуется тем, что резидентуры легальные и нелегальные были уничтожены сталинскими репрессиями. Оперработники были отозваны в Москву и большинство из них были расстреляны, включая обоих резидентов. Ахмеров выжил, в 40-е годы он вновь работал в Соединенных Штатах. Но тогда его резидентура состояла из двух человек — из него самого и его жены, американки Хелен Лаури. С Хелен Лаури он познакомился еще в 30-е годы. Причем она не просто член компартии США — она племянница лидера коммунистической партии Эрла Браудера. Они познакомились, и у них завязался роман.
Владимир Тольц: 9 ноября 1937 г. Ахмеров ("Юнг") – Центру:
Что касается его ["19-го"] контакта ко мне, предлагаю провести следующее мероприятие: Бетти дал мне свою связистку Елен Лаури (кличка будет “Мадлен”). Рекомендовал ее с лучшей стороны. Мадлен, видимо, Вам известна, если нет, Бетти даст Вам ее характеристику. Она очень серьезная, спокойная, вдумчивая девушка. По словам Бетти, она предана нам всей своей душой. Мадлен работала в Нью-Йорк секретарем в одной торговой фирме. Она знает стенографию и машинопись. По договоренности с Бетти я снял Мадлен со службы здесь и в конце ноября переселяю ее на жительство в Вашингтон. Там она вначале будет учиться в одной из коммерческих школ, а затем поступит на работу. Если Вы не возражаете, я дам 19-му адрес и телефон Мадлен и познакомлю ее с 19-м. Она не будет знать настоящую фамилию 19-го. Когда у 19-го имеется время, он может зайти к Мадлен и продиктовать ей важные срочные сообщения. Мадлен будет иметь связь ко мне. Если 19-й сможет встретить меня между нашими регулярными встречами, то он позвонит к ней, и она поставит меня в известность. Иногда наши встречи с 19-м можно будет проводить в квартире Мадлен.
Владимир Тольц: В этой шифровке 19-й — Лоренс Дагган, агент в госдепартаменте США, "Бетти" – Василий Зарубин, возглавивший в конце 1941-го с "благословления" самого Сталина легальную резидентуру в Штатах. Ну, а "Мадлен", "Мадлен" оказалась преданной "нам" не только душой, но и телом. И как честный человек (не надо смеяться! – такое и со шпионами иногда бывает) Ахмеров решил жениться. Опять же, читал я, что Лаврентий Павлович Берия, в ноябре 1939 сменивший на посту наркома внутренних дел Николая Ивановича Ежова, был этой идеей Ахмерова взбешен. Но начальник внешней разведки ГБ Павел Фитин "Юнга" поддержал. (А что? Такой брак в шпионаже не помеха!) Ахмеров вернулся в СССР вместе с "Нелли" (это более поздний псевдоним Хелен). Они расписались, и в 1940-м 30-летняя Хелен Лаури стала советской гражданкой Еленой Ивановной Ахмеровой. Их дочь Маргарита Исхаковна рассказывала, что всю свою жизнь мать боготворила отца и именовала его не иначе как "Daddy"…
А в декабре 41 году Ахмеров с женой и новыми фальшивыми именами через Сан-Франциско вернулись в Нью-Йорк. Он– резидент-нелегал. Новый оперпсевдоним "Мэр". Прикрытие – работа в качестве бухгалтера и меховщика (вот они, навыки, приобретенные в доме дедушки!) в модном магазине женского платья Генри Букмана в Нью-Йорке на 57й стрит. В этот бизнес Букмана (оперпсевдоним "Хозяин") НКВД вложило 5 тысяч долларов. Но возможности и бизнес-интересы и планы бывшего приказчика мануфактурной лавки в Казани куда масштабнее и шире. 25 июля 1942 года он излагает их Центру:
Я неплохо разбираюсь в финансово-экономических вопросах. Изучение биржевого спекулятивного рынка не представляет для меня трудности.
Одновременно я собирался посещать финансово-биржевые курсы. "Найгель" несколько раз предлагал помочь мне поступить на работу в одну крупную банковскую фирму по капиталовложениям в иностранные рынки. Я воздержался от этого ввиду трудности объяснений того, где я получил образование. После некоторого вращения в биржевых кругах и посещения соответствующих курсов я считал возможным поступить на такую службу.
США имеется около 13 миллионов держателей всяких акций. Сотни тысяч людей живут преимущественно стрижкой купонов. Конечно, нужно иметь очень солидную сумму, чтобы жить на проценты, получаемые от акций. Тем не менее, имея и небольшой капитал, можно войти в это дело, наладить связи с солидной банковской фирмой на Уолл-стрит и создать себе некоторое деловое положение.
В США чем больше занимаешься всякими торговыми и финансовыми делами, тем большим уважением пользуешься и тем лучшее общественное положение занимаешь. Здесь какой-нибудь малограмотный коммерсант смотрит свысока на профессора.
В виде другого варианта предлагаю организовать следующее дело: открыть свой магазин меховых изделий. Это – модное и солидное дело.
Здесь очень много небольших фешенебельных меховых магазинов. Я немножко разбираюсь в меховом деле: в свое время мой дедушка имел меховой магазин. Я будучи мальчиком, помогал ему в этом деле. Сейчас я мог бы заняться изучением этого дела. "Нелли" также могла бы принимать в нем активное участие. Она могла бы быть зав. магазином и продавщицей. Тем временем она могла бы посещать курсы по модам и подготовить себя в течение короткого времени как специалиста.
Дело может выглядеть так:
На Медисон-авеню или в районе 50-х улиц, между 5-м и Медисон-авеню – хороший магазин меховых изделий. Я и "Нелли" – владельцы на началах корпорации. "Нелли" постоянно находится в магазине как продавщица и вообще заведует делом. Я также принимаю активное участие как владелец: занимаюсь покупкой мехов у оптовиков, хожу на аукционы и пр. Мне самому необязательно постоянно находиться в магазине. В продаже будут чернобурые лисицы, каракулевые и котиковые пальто и жакеты и другие меховые изделия. Помимо продажи готовых изделий будут также приниматься заказы.
В зависимости от заказов мы нанимаем от одного до трех мастеров. Я нанимаю "Хозяина" как постоянного служащего в качестве закройщика. "Хозяин" получает определенное жалованье как служащий и компаньоном не является. Если дать ему возможность распоряжаться деньгами, то он опять по привычке может израсходовать наш капитал на свои нужды"….
Владимир Тольц: Исхак Ахмеров. Бизнесмен и Шпион. Рассказ о нем мы продолжим в следующей передаче цикла "Розенберги и другие. Интерьер с бомбой", подготовленного при участии историка разведки Александра Васильева.
