Владимир Тольц: Во второй половине этого радиочаса очередная передача из цикла «Розенберги и другие» - о советской агентуре на Западе и ее тайной работе по добыванию американских атомных секретов. Но прежде еще один агентурный сюжет, относящийся к современной истории.

Суд и История

Словосочетание «суд истории» общеупотребительно, банально и, кажется, давно уже утратило часть своего первоначального смысла. Сейчас речь пойдет о другом – о том, как под судом может оказаться история и историк. В 2007 году давний участник нашей программы, известный датский историк профессор Бент Йенсен был назначен директором Центра исследований Холодной войны. По заданию Датского парламента, он в течение трех лет должен был написать исследование о внутренних конфликтах в Дании во время Холодной войны. Для этой работы Бент еще в 2006 году получил доступ к материалам датской политической разведки Дании (ПЕТ), датской военной разведки, Министерства иностранных дел, и ряду других архивов. И уже 14 января 2007 года в датской газете " Юлландс-постен " им была опубликована статья, основанная на материалах датской разведки, статья, в которой профессор Йенсен о журналисте Йоргене Драгсдале.
В Дании Йорген Драгсдаль – фигура известная. С 1977 по 1985 год он был редактором иностранного отдела газеты «Информасьон», оплота левых. С 1981 по 1983 год являлся членом Парламентской комиссии по разоружению и Комитета безопасности Дании. Был консультантом социал-демократов и народных социалистов в парламенте по вопросам разоружения и безопасности.
О господине Драгсдале в Дании и до Йенсена писали немало всякого. В частности, еще в 1993 году газета «Экстра Бладет» опубликовала целую серию статей журналистов Владимира Пименова и Якоба Андерсена, которые причислили Драгсдаля к бывшим агентам КГБ в Дании. .
Тогда почти все из перечисленных в статье в качестве бывших агентов11-ти человек оставили эту публикацию без ответа. А один из них - Якоб Хольст - даже признался, что брал деньги у КГБ, чтобы сделать антиамериканскую книгу. (Кстати, книга эта - "Американские картинки" была очень популярна в Советском Союзе). Но все же один из «героев» этой публикации, Йорген Драгсдаль, подал на газету в суд. Суд запросил у датской разведки материалы, которые могли бы подтвердить или опровергнуть истинность или ложность публикации. Однако, предоставить такие документы датская разведка отказалась. Дело закончилось тем, что 13 декабря 1993 года «Экстра Бладет» заключила с Йоргеном Драгсдалем мировое соглашение и выплатила ему 125 000 датских крон.
Надо сказать, что многое в статье Бента Йенсена, опубликованной в 2007 году, напомнило ту давнюю публикацию в «Экстра Бладет». Йоргену Драгсдалю, видимо, тоже. И он подал в суд на профессора Йенсена, обвинив его в клевете. К суду были привлечены также главный редактор газеты и три журналиста, которые также написали статьи по теме.
Между тем статья Йенсена основывалась на секретных документах датской разведки, к которым он получил доступ. Среди этих документов были и материалы еще одного давнего участника наших передач, бывшего советского и британского разведчика Олега Гордиевского, который некогда работал в Дании. Он описал ряд конспиративных встреч журналиста с сотрудниками КГБ в Дании и в Вене. Заключение статьи Бента Йенсена было такое: и КГБ, и датская разведка считали, что журналист Драгсдаль был агентом КГБ номер 1 в Дании.
В феврале 2007 года профессор Йенсен «развил тему» - опубликовал еще ряд статей о дезинформации и активных мероприятиях КГБ в Дании. Речь в них шла, в частности, о том, что датская газета «Информасьон» с подачи КГБ опубликовала статью,- перепечатку из американского журнала «Нешн», -направленную против Центра за демократию Буковского и журнала «Гласность» Сергея Григорьянца
Следствие по делу тянулось почти три года, поскольку датские спецслужбы не хотели выдавать суду свои, необходимые ему секретные материалы. Выдали лишь малую часть затребованного. В результате Йенсену не удалось тогда подтвердить достоверность эпизодов и выводов своей публикации, и 2 июля 2010 года он был приговорен к выплате истцу возмещения в размере 200 000 крон за нанесенный ему моральный ущерб, и выплате 20 штрафов по 2000 крон (или 20 дням тюрьмы). На него налагалось также возмещение судебных издержек Драгсдаля в размере 309 000 крон.
В общем, скажу вам от себя, Йенсены уже собирались продавать свой дом!
Однако историк подал на апелляцию. И 25 октября 2013 года выиграл дело!
Сегодня, когда дело и во второй инстанции уже закончилось, мы беседуем с профессором Йенсеном обо всей этой тяжбе, растянувшейся на 6 лет. В том числе и о первом приговоре.
Вместе с вами иск господина Драгсдаля был предъявлен еще трем журналистам. Приговор суда относительно их и вас был дифференцирован: их оправдали, а вас осудили. Так вот, чем и как была мотивирована эта дифференциация, это различие?

Бент Йенсен: Это не только три журналиста, это тоже главный редактор газеты, в которой я опубликовал эту статью. Там есть известный [Европейский] суд по правам человека, который почти автоматически оправдывает журналистов и редакторов, когда речь идет об оскорблениях известных людей. Суд так аргументировал: я, конечно, опубликовал мою статью в газете, но я не журналист, там было написано, что я профессор, поэтому я не мог пользоваться решением Европейского суда. Во-вторых, я тоже не мог использовать академическую свободу, потому что я писал в газете, а не в научном журнале. Так что очень сложная аргументация, мне кажется.

Владимир Тольц: Между судом первой инстанции, он состоялся в 2007 году, и слушанием дела в Высшем суде Восточного округа прошло довольно значительное время. Скажите, это нормально для Дании?

Бент Йенсен: Это только, если это очень сложное дело. Это дело, на мой взгляд, достаточно простое. Но дело в том, что наши спецслужбы и министерство юстиции, которое поддерживает спецслужбы, они очень сильно сопротивлялись. Мы хотели документы из архива секретной службы для того, чтобы показать в суде, а это почти невозможно, это такая борьба. Поэтому это так долго длилось. Мой противник и его адвокат, они тоже очень боролись против публикации этих документов, хотя теперь после последнего приговора они говорят, что они очень хотят, чтобы все документы были опубликованы. А тогда они не хотели.

Владимир Тольц: Как вам, если не секрет, все-таки удалось преодолеть сопротивление политической разведки Дании, министерства и так далее, сопротивление предоставить материалы, доказывающие вашу правоту, в суд? С чем связано такое изменение точки зрения, позиции спецслужб?

Бент Йенсен: Наша военная служба всегда была очень открытая и на самом деле поддерживала. Это только другая политическая служба, секретная служба, которая очень сопротивлялась. Я не сказал бы, что эта служба поменяла свою позицию. Настолько маленькое число этих документов, которые они все-таки выдали.

Владимир Тольц: В решении суда есть такая фраза, я ее примерно перескажу по-русски, фраза, утверждающая, что высказывания Бента Йенсена не содержат обвинений в том, что Йорген Драгсдаль совершил уголовное преступление. Если вы утверждаете, что Драгсдаль является агентом иностранной секретной службы, то есть КГБ, разве такое не является по датским законам уголовным преступлением?

Бент Йенсен: Нет, вы знаете, как ни странно. Во-первых, само понятие «агент» или «агент влияния» не находится в датских законах. Потому что наши законы, которые релевантны, были приняты после Второй мировой войны, тогда дело было совсем другое. Тогда такие понятия совсем не существовали в языке у нас. Поэтому даже среди ученых, юристов есть такое понятие, что, наверное, там есть другое понятие, большинство считает, что это не преступление быть агентом влияния даже спецслужбы противника.

Владимир Тольц: Замечательно! Это такой контраст с существующим ныне положением в России, что это, наверное, впечатлит не одного меня. Скажите, нынешнее решение Высшего суда Восточного округа подлежит какому-то возможному дальнейшему обжалованию? Его как-то может еще господин Драгсдаль обжаловать?

Бент Йенсен: Теоретически он имеет возможность, но это не будет автоматически, он должен аргументировать. Там есть у нас такая специальная комиссия, где он может спросить, аргументировать, что это в первую очередь принципиально важно, и поэтому он хочет, чтобы это дело было еще раз рассмотрено в Верховном суде. Я не знаю, как это будет. Дело в том, что последнее решение было единогласное, и оно очень ясное. Поэтому, наверное, будет ему трудно уговаривать эту комиссию. Это стоит деньги. Его нынешний адвокат ушел от него, не хочет больше работать. Я думаю, что это будет трудно, хотя не исключено.

Владимир Тольц: Бент, в ваших публикациях в 2007 года о дезинформации активных мероприятий КГБ в Дании речь, в частности, шла о том что датская газета «Информасьон» с подачи КГБ опубликовала статью, перепечатку из американского журнала «Нешн», направленную против Центра за демократию Буковского и журнала «Гласность» Григорянца. Скажите, в недавнем суде этот эпизод рассматривался как-то специально?

Бент Йенсен: Это специально рассматривалось. Я очень подробно, очень детально рассказал суду именно про эту статью. И эта статья специально отмечена в самом решении. Я уверен, что мне удалось убедить суд. Во-первых, это очень злая статья, это очень странная, мягко говоря, статья, но совсем без оснований, без фактов — это лживая статья на самом деле, очень вредная для диссидентов, которые в то время были в очень опасной ситуации. Это мне очень нравится, что именно эта статья повлияла на решение Высшего суда.

Владимир Тольц: Бент, сейчас я хочу спросить вас, несколько отвлекаясь от суда, какие последствия для вашей профессиональной деятельности, для вашей жизни вообще имел первый обвинительный приговор и какие будет иметь и имеет уже второй - оправдательный?

Бент Йенсен: Конечно, очень неприятно, когда судили. Я мог работать, я думаю, что это спасало меня от неприятностей. Я сразу начинаю заниматься каким-то делом, писать статью, работать в саду, колоть дрова. Так что у меня есть божий дар, что я могу отвлечься от этой неприятности.

Владимир Тольц: Бент, я многие годы, конечно, следил за вашей многоступенчатой судебной драмой, задумывались помимо прочего о грани, отделяющей ту часть истории, где уже нет действующих ныне живых персонажей, где для исследователей нет, как говорят по-русски, ни ваших, ни наших, о грани, которая отделяет эту часть истории от истории современности, от истории, которая волнует нас, историков, да и нашу аудиторию, часто куда больше и при этом таит в себе больше неожиданностей и опасностей, как подсказывает ваш опыт? Где, по-вашему, лежит грань между историей, безопасной для ее исследователя, и историей, которая связана с жизнью его и может аукнуться, отразиться на ней весьма круто, как, например, на вашей жизни?

Бент Йенсен: Если очень коротко ответить на этот вопрос, да, эта граница проходит там, где те люди, которых история описывает в своих трудах, они мертвые. Мертвые люди не протестуют — это самое главное. Я очень часто думаю, что если бы я занимался другим периодом истории, как я мог бы мирно жить, спокойно сидеть в кабинете, не тратить ужасное время на юридические процессы. Это такая судьба у меня.

Владимир Тольц: В заключение я хочу, чтобы вы немножечко рассказали о ваших творческих планах, так или иначе на них, наверное, отразился и последний приговор.

Бент Йенсен: У меня буквально готов к печати большой исторический труд, который называется «Волки, овцы и пастухи», есть продолжение «Холодная война в Дании». «Волки» - это наши коммунисты, «овцы», мне кажется, очень наивные люди, они не злые, но они очень наивные, поэтому они тоже были. И «пастухи» — это более здравомыслящие люди, наши инстанции, которые хотели сохранить нашу нацию. Это 1500 страниц, два тома. Я только вчера был в издательстве в Копенгагене, так что через несколько недель этот труд будет опубликован. Этот труд лежал на столе, потому что когда суд состоялся, невозможно было опубликовать, теперь это будет опубликовано.

Владимир Тольц: Что ж, я, как и многие, надеюсь познакомиться с этой вашей работой. Позвольте еще раз поздравить вас с долгожданной победой и пожелать вам дальнейших творческих успехов!
Напомню, я беседовал с датским историком Бентом Йенсеном.
А дальше другая тема.

«Розенберги и другие. Интерьер с бомбой»

Владимир Тольц: … В последний раз Гарри Голд («Арно») встретился с Клаусом Фуксом («Чарльз) в Санта-Фе (кодовое обозначение в шифровках - «Окуров», заимствованное в произведении Горького, сообщает о литературных пристрастиях «товарищей из Центра»). 26 октября нью-йоркская резидентура сообщила в Москву:

«Арно вернулся из поездки к Чарльзу, с которым встретился 19.09 в Окурове. Арно привез материал Чарльза по баллону. В декабре Чарльз уходит в отпуск, после которого он, по всей вероятности, уедет на Остров для работы в научном центре. С Чарльзом условились о встречах во время отпуска в Тире или Бостоне + пароль для связи на Острове».

Владимир Тольц: «Остров» - обозначение Великобритании; «Тир»- Нью-Йорк, «баллон» - американская атомная бомба. Об их встречах в Нью-Йорке или Бостоне я документов не нахожу. Возможно, они и не состоялись. – Менее, чем через 2 недели после отправки этого сообщения Элизабет Бентли начала сдавать ФБР известных ей советских шпионов, 20 ноября Москве стало известно об этом из сообщения Филби из Лондона, и началась паническая отмена шпионских контактов. В одной из позднейших шифровок Центра отмечалось : «Осенью 1945 Арно был законсервирован» К этому мы еще вернемся. Но сейчас о другом. 26 октября 45-го к сообщению нью-йоркской резидентуры в Центре была приложена следующая справка, в основе которой лежало донесение зам. резидента по научно-технической разведке Леонида Квасникова (оперпсевдоним «Антон»)

«Антон сообщает, что помимо технических данных от Чарльза получена копия меморандума, посланного ассоциацией ученых Заповедника американскому правительству. Чарльз сообщает, что этот меморандум был подписан большинством видных ученых лагеря и по его мнению выражает мнение 95% научно-технического персонала Заповедника…
Этот меморандум оценивает Баллон, как сверхразрушительное средство ведения войны и выражает уверенность в возможности осуществления международного контроля над производством баллонов. Там говорится о необходимости создания международной организации для контроля использования атомной энергии и предлагает ознакомить другие страны с секретами, связанными с производством баллонов. В нем также отмечается роль СССР в разрешении политических и экономических проблем, говорится о необходимости содружества СССР, Франции, США, Англии и Китая.
В меморандуме подчеркивается, что через несколько лет другие страны так или иначе будут производить баллоны и указывает, что соревнование в их производстве даст самые бедственные результаты.
Чарльз указывает, что меморандум в настоящее время рассматривается президентом, и никакого официального ответа пока что ассоциация не получила. Однако в неофициальном порядке секретарь правительственного комитета по Энормозу заявил о полном согласии правительства с предложениями меморандума, но что имеется оппозиция со стороны некоторых лиц в Вашингтоне, которые считают, что в современном «деликатном внутреннем и международном положении» принятие этих предложений может принести вред стране. В ассоциации многие принимают вышеприведенное неофициальное заявление правительства с большим скептицизмом, и Чарльз отмечает, что в ней сильны настроения недоверия к правительству».

Владимир Тольц: Основанное на информации Клауса Фукса, доставленной из Лос-Аламоса Гарри Голдом, сообщение заместителя резидента по научно-технической разведке о меморандуме ведущих ученых Манхэттенского проекта имело помимо прочего важнейшее политическое значение и перекликалось с шифровкой, пришедшей в те же осенние дни 45го от вашингтонского резидента НКГБ Анатолия Горского (оперпсевдоним «Вадим»). Нарком Меркулов немедля переслал ее Берия со следующей припиской:

«При сем направляю телеграмму резидента НКГБ в Вашингтоне о его встрече с министром торговли США Уоллесом. (Резолюция Молотова: « Тов. Меркулов! Надо обязательно послать т. Сталину. Молотов»)».

Владимир Тольц: Дело действительно было срочное. Горский сообщал, что его пригласил на завтрак бывший вице-президент США Уоллес и поинтересовался, какова будет реакция советской стороны, если в США пригласят группу советских ученых для ознакомления с американской наукой. Из сказанного Уоллесом Горскому было ясно, что президент Трумэн хотел бы в частности пригласить Капицу, работающего, как там полагают, над атомным проектом.
Уоллес, по словам Горского интересуется реакцией СССР на происходящую в США дискуссию об охране секрета производства атомной бомбы.

«Сохранение в США технических данных по этому вопросу, по мнению Уоллеса, не только ведет к дальнейшему ухудшению и без того крайне натянутых советско-американских отношений, но и создает у остального мира впечатление о США как о наиболее потенциально агрессивном государстве на земле.
Уоллес заявил, что он добивается в правительстве передачи контроля над использованием атомной энергии для военных целей в руки Совета Безопасности
Объединенных Наций. Однако его попытки до сего времени были безуспешными».

Владимир Тольц: Вдобавок вскоре, уже в январе 1946 в АН СССР пришла телеграмма, подписанная самим Альбертом Эйнштейном, а также теми, чьи имена можно встретить в советских разведывательных разработках по проекту Энормоз - Ирвингом Лангмюиром, Гарольдом Юри и Робертом Оппенгеймером, т.е. научным руководителем создания американской атомной бомбы. Американские ученые предлагали своим советским коллегам принять участие в создании книги, посвящённой атомной бомбе. На все эти сигналы нужно было реагировать. Что они означали? С одной стороны, вроде бы появлялся соблазн расширения советских разведывательных возможностей по американским атомным разработкам. С другой, - не является ли зондированием уровня советских атомных разработок? Ведь эти невыездные капицы и прочие иоффе, окажись они в Штатах, могут наговорить бог весть что… Что ответить американцам? Причем ответить так, чтобы это совпало и с мнением тов. Сталина, который был в курсе возникшей проблемы.
Главный надзирающий за советским атомным проектом Берия запросил об этом своих подчиненных - начальника Первого главного управления при СНК СССР Бориса Ванникова и начальника отдела «С» этого главка, занимавшегося агентурной информацией по атомному проекту Павла Судоплатова. Они и составили первый набросок ответа.

«Дать ответ на согласие принять участие советских учёных-физиков в книге, которую предлагают издать физики США, не представляется возможным, так как содержание указанной книги неизвестно, а просмотреть эту книгу на месте в США, как предложено в письме, некому.
Академик т. Курчатов также высказался о нецелесообразности его участия в этой книге, мотивируя тем, что он лично не сможет ознакомиться с содержанием её».

Владимир Тольц: Оформление идеи Ванникова-Судоплатова содержалось в полученном Берия проекте ответа американцам президента Академии наук СССР С.И. Вавилова:

«Советские физики и другие учёные СССР горячо приветствуют выраженное в Вашей телеграмме пожелание установить международное сотрудничество в разрешении проблемы использования атомной энергии на благо человечества.
Советская наука всегда неуклонно боролась за использование достижений научной мысли только для расцвета человеческой культуры и не может не одобрить каждый шаг учёных в этом направлении.
Советские учёные просят выразить Вам признательность за приглашение принять участие в книге об атомной бомбе и сожаление о том, что они из-за технических затруднений лишены возможности высказать своё конкретное суждение в отношении фактов, предлагаемых к опубликованию, так как ознакомление с рукописью, как Вы сообщили в Вашей телеграмме, возможно лишь в Нью-Йорке.
Просмотр же книги в Нью-Йорке затруднён из-за отсутствия в данный момент в Америке кого-либо из советских физиков, сведущих в специальных вопросах, составляющих содержание издания, столь важную и ответственную цель которого нельзя недооценить».

Владимир Тольц: Опираясь на все это, Берия мог теперь дать свои рекомендации и Молотову, которому предстояло отвечать американским физикам.

«Наши учёные (академик Курчатов, академик Иоффе) считают невозможным опубликовать свои конкретные суждения в отношении фактов об атомной бомбе в книге, предполагаемой к опубликованию американскими учеными…».

Владимир Тольц: Был ли академик Иоффе в курсе этого ответа, как впрочем и приглашения Эйнштейна со товарищи? – Не имеет значения! Главное, что это утвердил сам товарищ Сталин.

«Не нужно нашему противнику сообщать своё мнение, чтобы они не смогли догадаться о состоянии дел у нас по атомной бомбе… Но прошу товарищей ускорить работы, времени у нас нет…».

Владимир Тольц: Необходимость «ускорения» агентурных работ по Энормозу в тот момент осознавали и потребители шпионской информации – создатели советской атомной бомбы, и руководство разведки НКГБ, и резиденты в США. Еще в марте 45 нью-йоркская резидентура самокритично отчитывалась Центру:

«Одним из недостатков работы является некоторая медленность разработки проблемы Энормоз».

Владимир Тольц: На старые, накопившиеся еще с 1944 проблемы, главной из которых была вербовка новой агентуры, накладывались новые. Кстати, подписавший в оказавшийся в поле интересов советской военной разведки еще летом 1942, т.е. как раз тогда, когда он подключился к Манхеттенскому проекту, Оппенгеймер был одним из таких объектов.
Из рапорта Меркулову по разработке «Энормоз», составленного Овакимяном и Грауром. Февраль 1944:

«Честер» - Оппенгеймер Роберт, 1906 г.р., американский еврей, негласный член землячества, профессор Калифорнийского университета, работает по «Энормозу» в области быстрых нейтронов, является руководителем постройки Калифорнийского циклотрона. В связи с особым значением и важностью проводимых им работ, находится якобы под специальной охраной, вследствие чего землячество получило от своего центра указание о прекращении сношений с «Честером» во избежание его компрометации.
«Честер» представляет для нас очень большой интерес. Принадлежность его к землячеству и дружественное отношение к нашей стране дают основание рассчитывать на положительный результат его разработки.
По имеющимся у нас сведениям «Честер» разрабатывался соседями с июня 1942 г. В случае, если «Честер» ими завербован, необходимо оформить его передачу нам. Если вербовка проведена не была, то получить от соседей все имеющиеся на «Честера» материалы и начать активную разработку его через имеющиеся у нас подходы: «Мап», «Джек», «Лобус», а также активизировать разработку брата «Честера» - «Луча», также профессора Калифорнийского университета и члена землячества, но политически более близкого нам, чем «Честер».

Владимир Тольц: «Землячество» это американская компартия. «Соседи» - Галвное разведуправление Красной армии. «Мап». «Лобус», «Джек» -оперпсевдонимы агентов советской разведки из числа американских коммунистов; в частности, Джек – уже упоминавшийся нами Бернард Шустер. Брат Роберта Оппенгеймера Френк был действительно активистом КП США, как впрочем и жена Роберта Китти, и его любовница Джин Тетлок, и жена Френка… Надо сказать, что в конце 1930- - начале 40-х гг. Роберт вообще находился в неком коммунистическом бульоне друзей и близких, был подписчиком коммунистических изданий и, как честно и несколько иронично он написал в анкете, оформляя допуск к секретным работам в Манхэттенском проекте, был в ту пору «членом почти каждой подставной коммунистической организации на Западном побережье». Но как он признался своему брату «Физика мне нужна больше, чем друзья». Физика, а вовсе не коммунистические идеи, была самой большой страстью молодого одаренного и честолюбивого человека. И угадавший это глава Манхеттенского проекта генерал Гровс, несмотря на сомнения и возражения ФБР, добился принятия Оппенгеймера на должность своего зама по науке.

А с вербовкой Оппенгеймера, переданного на разработку из ГРУ в НКГБ,- учтена была жалоба начальника разведки Фитина наркому Меркулову на «нездоровую конкуренцию» между НКГБ и ГРу в «разработке и вербовке одних и тех же людей», в т.ч., и Оппенгеймера, – с этой вербовкой, судя по записям в тетрадях Васильева, ничего не вышло, и весной 45-го, хотя над этим усиленно работали и Сан-францисский резидент Григорий Каспарова (оперпсевдоним «Дар»), и вашингтонский Анатолий Горский, как и раньше планировавший в марте 45-го «подработать возможность подхода к Оппенгеймеру».

Как я уже говорил, в 1994, когда в США по-английски вышли воспоминания упомянутого нами сегодня Павла Судоплатова, они были восприняты как утверждение, что Оппенгеймер и другие выдающиеся физики, так или иначе связанные с американскими атомными разработками были агентами советской разведки, в Штатах поднялась буча. В вышедшем через три года в России новом издании мемуаров Судоплатов вынужден был оправдываться: «В традиционном смысле слова Оппенгеймер, Ферми и Сцилард никогда не были нашими агентами». При этом намеки на то, что либо жена, либо любовница Оппенгеймера работали на разведку НКГБ там сохранились. Как и рассуждения о негласной солидарности ведущих физиков мира в деле передачи американские атомные секреты Советскому Союзу. Последовавшие за этим публикация рассекреченных материалов «Веноны» и шквал американских исследований об истории атомного проекта во многом исправили картину, нарисованную по памяти Судоплатовым. Окончательную точку в вопросе, как мне кажется, поставили публикации участника наших передач Александра Васильева и его соавторов Джона Эрла Хайнса (John Earl Haynes) и Харви Клера (Harvey Klehr). И все же, несмотря на это, мемуары Судоплатова и эпигонская разработка его воспоминаний в сочинениях его сыновей остаются для многих корпоративно заинтересованных проблемой и для просто интересующихся этим в России главным источником представлений о советском атомном шпионаже и его достижениях. Поэтому прежде, чем идти дальше, я хочу расспросить сейчас Александра Васильева о том, сколь адекватно, по его мнению, Судоплатов в своих мемуарах отразил реальную, известную нам ныне по документам историю советского атомного шпионажа.

Александр Васильев: История советского атомного шпионажа, так, как она изложена в книге Судоплатова, не подтверждается документами. По книге Судоплатова видно, что он имел очень приблизительное представление о реальных событиях. Он пишет, что возглавлял специальную группу, которая из Москвы якобы координировала сбор информации по атомной проблеме, а также занималась реализацией полученных данных в Советском Союзе, то есть передавала эти данные советским ученым. Но если Судоплатов и получал какие-то материалы, то скорее всего в обезличенном виде, оперативные отделы не стали бы отправлять совершенно секретные материалы в другой отдел, сохраняя в них имена или даже псевдонимы своих агентов. Я думаю, Судоплатов в то время не знал, кто и как добывал информацию в Соединенных Штатах и Британии, как все это происходило на самом деле. И для того, чтобы прикрыть свое незнание, он фантазирует или рассказывает вещи, которые на момент написания книги были известны из открытых источников. Он путает псевдонимы, он явно придумывает какие-то детали, чтобы сделать свой рассказ более правдоподобным. Он включает в свое повествование оперработников, которых он знал лично, но которые на самом деле не внесли значительного вклада в работу по атомной бомбе. Ну, например, он много пишет о Григории Хейфеце, который был резидентом в Сан-Франциско и совершенно незаслуженно пишет, потому что Хейфец был отозван из Соединенных Штатов в Советский Союз в 1944 году, поскольку не справлялся со своей работой, у него не было никаких результатов — это зафиксировано в документах черным по белому. И Судоплатов помнит, что Хейфец работал в Калифорнии, но он не знает, что никаких успехов он не достиг, и делает из него великого разведчика. Судоплатов рассказывает о невероятных успехах советских оперработников в области атомного шпионажа в США в тот период, когда Центр критиковал их за отсутствие конкретных результатов, и это тоже есть в документах, но Судоплатов об этом не знает. Но книгу-то писать надо, вот он и сочиняет. Кстати, в документах по атомному шпионажу фамилию Судоплатова я вообще не видел, я имею в виду те документы, которые были написаны в Центре. Я не видел никаких упоминаний о том, что те или иные материалы были направлены в так называемую «группу Судоплатова». Так что я не знаю, каким образом он координировал сбор информации по атомной бомбе.

Владимир Тольц: Последнее замечание перечеркивает многое из того, что вы сказали раньше. Вы не знаете — это понятно. Я не готов согласиться с вашей оценкой неинформированности Судоплатова. Надо сказать, что до того, как он возглавил этот отдел "С", он возглавлял все нелегальные операции МКГБ за границей. И конечно, он знал очень многое. Конечно, дело не в памяти, память у него отличная, дело в том, что он сознательно искажает многое у публикации. Что до Хейфеца, насколько я помню, они после отсидки Судоплатова, а он отсидел 10 лет как бериевский пособник, они дружили, встречались, так же, как они встречали со многими ветеранами шпионажа, в том числе и атомного в США, с тем же Абелем и так далее.
Вернемся, однако, к Оппенгеймеру. Павел Судоплатов, - могу это лично свидетельствовать, поскольку его голос и его рассуждения ветераны слушанья Свободы могли слышать несколько раз в моих давних передачах, - Судоплатов обладал недюжинной памятью. Кроме того описывая по памяти атомный шпионаж, он имел возможность консультаций с жившими тогда Феклисовым и Яцковым и использовал это. При этом очевидные мне «ошибки» или хитрости, которых и в русском издании его мемуаров полно, искажения фактов, имеющие далеко идущие последствия, меня, мягко выражаясь, настораживают. Ну вот, к примеру, со ссылкой на возможные погрешности памяти Судоплатов пишет: «Насколько я помню, под общим псевдонимом "Стар" иногда фигурировали Оппенгеймер и Ферми». Мы-то знаем кто такой «Стар». Но получается, что приходившие через «Стара» в Москву агентурные сообщения о конструкции бомбы исходили от Оппенгеймера или нобелевского лауреата Энрике Ферми.
Александр, Вам проще, чем мне, могут быть понятны извивы мысли вашего, так сказать, старшего коллеги по чекистской корпорации. Как вы думаете, зачем и почему Судоплатов так, мягко выразимся, лукавит?

Александр Васильев: Сначала хочу сказать, что я не очень уверен насчет того, в какой степени Феклисов и Яцков консультировали Судоплатова, по крайней мере, по книжке его этого не видно. Феклисов свои книжки писал, зачем ему делиться с Судоплатовым своими знаниями, с Судоплатовым, который в атомном шпионаже не участвовал. Феклисов и Яцков знали, как это было на самом деле, потому что они непосредственные участники событий, а Судоплатов не знал, и это видно по его книге. Он, между прочим, в предисловии к своей книге не благодарит Яцкова и Феклисова за помощь. Кого-то благодарит, а Яцкова и Феклисова нет. Почему Судоплатов лукавил? Не знаю. Был контракт с американским издательством, надо было «вспоминать» что-то такое, что было бы интересно американскому читателю. А что может быть интереснее, чем история атомного шпионажа? Так что книжка Судоплатова, на мой взгляд — это его последняя шпионская операция, его последнее активное мероприятие, на котором он еще и денег заработал для своей семьи.

Владимир Тольц: Саша, вы лучше меня знаете, шпионят же не просто так, а всегда для кого-то и для чего-то. Для кого устраивал эту операцию Судоплатов? А что до благодарности Феклисову и Яцкову, то, замечу, книжка действительно толстая, может быть вы не всю ее прочитали. Эти благодарности содержатся внутри второго издания этой книги.
Вот еще один пассаж из русского издания воспоминаний Судоплатова. (Я сознательно не использую американское, поскольку автор после массированной критики обозначил его как «первоначальный вариант»:

«Когда был запущен наш первый реактор в 1946 году, Берия приказал прекратить все контакты с американскими источниками. На встрече со мной он предложил обдумать, как можно воспользоваться авторитетом Оппенгеймера, Ферми, Сциларда и других близких к ним ученых в антивоенном движении».

Владимир Тольц: Тут опять же все в кучу, кое-что скрыто и искажено. «Прекращение контактов» было связано вовсе не с успехами в создании советского реактора, а с обвалом шпионской сети, последовавшим после бегства Гузенко и прихода Бентли в ФБР. Кроме того, как мы знаем из документов, прекращены были вовсе не все контакты. Использование «ученых в антивоенных целях» - Судоплатов умалчивает об этом – было связано вовсе не с решением Берия, а с избранной Сталиным в состоянии, когда он оказался с военном отношении слабее противника, тактикой «борьбы за мир» и «предотвращения новой мировой войны». (И вообще предложенная здесь схема «решения Берия» подозрительно напоминает другую, актуализированную недавно в связи с телепоказом интервью Евтушенко судоплатовскую схему: его, Судоплатова, жена якобы подсказала КГБ, что популярного поэта не надо делать агентом – выгоднее его использовать для своих целей вслепую как рекламу советских достижений и интересов…). Точно так же у Судоплатова получается с историей с Берия, похоже, будто бы он, Судоплатов, подсказал Берия, и Берия пришел к выводу выстроить отношения с Оппенгеймером по той же схеме.

Возвращаясь к Оппенгеймеру, по словам Судоплатова, плотно и всесторонне обложенному советской агентурой, как вы думаете, Александр, почему его так и не удалось завербовать?

Александр Васильев: Завербовать не удалось, потому что не все получалось так, как хотелось бы. Успех разведки зависит от огромного числа всяких мелких и крупных факторов и обстоятельств. Вероятность успеха какого-то заранее продуманного плана не так уж и велика — это даже не 50 и 50, а гораздо меньше. Например, был такой американский химик Кларенс Хиски, он участвовал в работах по атомной бомбе, он был членом Коммунистической партии США. Чекисты даже псевдоним ему дали - «Рамзай», такой же, какой был у Рихарда Зорге. Кларенса Хиски хорошо знал агент советской разведки Залман Франклин, тоже коммунист. Хиски рассказывал Франклину про бомбу еще в марте 1942-го года — это, кстати, одно из самых ранних сообщений о бомбе, которое пришло в Центр из Соединенных Штатов. И разговоры про то, что надо завербовать Кларенса Хиски, шли до 45-го года, но оперработники КГБ так и не смогли этого сделать. А сейчас мы знаем, что в 44-м году Кларенса Хиски завербовало ГРУ, но в то время чекисты об этом не знали. Так и с Оппенгеймером, подходы к нему были, но они не сработали. Еще неизвестно, стал бы он сотрудничать с советской разведкой. А с другой стороны, такая счастливая случайность, как Теодор Холл, повернулось что-то в голове у молодого парня, приехал в Нью-Йорк и по собственной инициативе установил контакт с советской разведкой — такой вот подарок судьбы. Поэтому, когда вам рассказывают про блестящие, глубоко продуманные операции разведчиков, - это скорее всего вранье.

Владимир Тольц: Трудно с вами не согласиться. Я хочу обратиться к еще одной проблеме, не позволяющей в 1945 выполнить «просьбу» Вождя об ускорении работ по Энормозу, - сокращение агентуры, работающей по теме. В Лос-Аламосе оставался Тед Холл, успевший уже при первом контакте дать ценнейшие данные по проекту бомбы «Толстяк» и важные сведения об имплозии как принципе ее действия. Фукс уехал и долгое время еще не выходил в Англии на связь. Еще, из мартовской шифровки нью-йоркской резидентуры известно, что по Энормозу работал некий агент «Бир». (В декабрьских 44-года материалах Веноны я нашел адресованное Фитину сообщение, что он только прибыл на место и закрепился).
Кстати, - мой вопрос Александру Васильеву – кто он такой, этот Бир и чем проявил себя?


Александр Васильев: Бир — это Альфред Слэк, он был химиком, работал в компании «Истман Кодак», а потом в Теннесси на заводе, который был задействован в атомном проекте. Альфред Слэк сотрудничал с советской разведкой с 1938-го года, он был связан с Гарри Голдом и давал ему, в частности, ценные материалы по взрывчатым веществам. Но материалы по атомной бомбе от него получить не удалось. Почему? Я не знаю. Что-то опять не сработало. Так что в атомном шпионаже он никакой роли не сыграл. Ему не повезло: в 1950-м году его арестовали, был суд, Альфред Слэк признался, что он был советским агентом. Прокурор просил дать Слэку 10 лет тюремного заключения, судья дал 15.


Владимир Тольц: Да, не повезло. Вот еще один расшифрованный вами персонаж - «Перс» (Рассел Макнатт). Ну, и «Калибр» (Девид Грингласс), от которого, несмотря на то, что он находился в Лос-Аламосе, нью-йоркская резидентура многого не ждала.

17.02.45 Горский сообщал в Москву:

«Калибр» имеет звание сержанта. Работает в лагере в качестве механика, выполняя различные задания начальства. Само место, где работает “Калибр”, является заводом, где производятся различные приборы для измерения и изучения силы взрыва различных взрывчатых веществ в различных формах (линзах). Экспериментальные взрывы производятся на полигонах (“Калибр” называет их sites). Для того, чтобы попасть на полигон, нужно иметь особый пропуск. “Калибр” говорит, что он заметил, что имеются по крайней мере четыре полигона, для которых они посылают различные материалы
и вещи. Насколько мы понимаем, на этих полигонах производится исследование и подбор взрывчатых веществ для сообщения необходимой скорости нейтронам “Энормоз” для получения разложения (взрыва). “Калибр”, как нам кажется, сам не знает всех деталей этого проекта».

Владимир Тольц: Кажется, все, что было в ту пору из работающих по проблеме «Энормоз» агентов в Штатах. Или я кого-то забыл?

Александр Васильев: Да нет, был еще Борис Подольский, псевдоним «Квант», мы про него упоминали в предыдущих передачах, но с ним контакты прекратились в 43-м году, и значительной роли в атомном шпионаже он тоже не сыграл.

Владимир Тольц: А еще , конечно, была проблема усиления мер безопасности в «Заповеднике», о котором в октябре 1945 сообщил вернувшийся из Санта-Фе Гарри Голд:

«Арно отмечает, что в Заповеднике и Окурове заметна настороженность жителей и что намного увеличилось количество агентов, занимающихся проверкой всех приезжающих. Из этого следует сделать вывод об усилении деятельности Арсенала для сохранения секретности работ по Энормозу».

Владимир Тольц: В общем, на фоне всего этого, на фоне паники, вызванной бегством Гузенко и казусом Бентли с «ускорением» , о котором «просил» т.Сталин и которым интересовался «т.Петров», т.е. Лаврентий Павлович Берия, была, как сейчас говорят, «напряженка».
Но к осени 46-го в тучах, сгущавшихся над головами резидентов НКГБ (их начальника-то Меркулова уже сняли из наркомов!) появился и просвет: в Англии наконец вышел на связь Клаус Фукс….
«Розенберги и другие. Интерьер с бомбой». Продолжение следует…