Эта публикация завершает серию интервью с авторами научно-популярных книг, вошедших в шорт-лист премии “Просветитель” 2013 года. Премия “Просветитель” проводится фондом “Династия”, жюри, состоящее из ученых, журналистов и лауреатов прошлых лет, ежегодно выбирает лучшие non-fiction книги, написанные на русском языке. В этом году в окончательный список номинантов в категории “Естественные науки” вошло три книги. Это "Стой, кто ведет? Биология поведения человека и других зверей" Дмитрия Жукова, "Гравитация. От хрустальных сфер до кротовых нор" Александра Петрова и "Удивительные истории о существах самых разных. Тайны тех, кто населяет землю, воду и воздух" Петра Образцова. Торжественное объявление лауреатов назначено на 21 ноября.
Первая часть серии – интервью с биологом Дмитрием Жуковым.
Вторая часть серии – интервью с астрономом Александром Петровым.
В этот раз мы встретились с Петром Образцовым, в прошлом химиком, а сегодня автором многих научно-популярных книг, последняя из которых – "Удивительные истории о существах самых разных" стала финалистом премии "Просветитель" этого года.
– Как вы из химика превратились в журналиста?
– Я немного пробовал писать, еще когда учился на химическом факультет МГУ, это было в конце 60-х – начале 70-х. Потом я почти двадцать лет проработал в Институте химической физики, там уже литературой почти не занимался, занимался наукой, защитил кандидатскую диссертацию. C приходом перестройки финансирование науки прекратилось, пришлось искать другие способы добывания финансов. Сначала это был кооператив по очистке сточных вод различных предприятий. Но как только предприятия были отпущены на волю, первое, что они перестали делать, – это как раз заказывать проекты очистных сооружений. Нужно было придумывать что-то дальше. В то время в газете "Известия" было замечательное приложение – страничка “Экспертиза”, состоявшая из критических заметок о товарах народного потребления, от продуктов питания до одежды. Как-то там появилось объявление: “Приглашаем к сотрудничеству экспертные лаборатории”. Я подумал – а я, собственно, и есть экспертная лаборатория, разве что в одном лице. Пришел в "Известия", меня любезно встретили, предложили попробовать что-то написать. И тут я вспомнил, что мои родственники сделали совершенно отчаянную глупость, а именно, затратили огромную по тем временам сумму, по-моему, долларов 500, и купили идиотскую посуду фирмы Zepter. Я был страшно зол, что они со мной не посоветовались, потому что знал: в рекламе этой фирмы была полная ахинея, а точнее – мошенничество. Вот я и решил с этим разобраться. Где-то за месяц сделал первую в нашей стране и, как мне кажется, самую сильную статью против этих сковородок и кастрюлек. Посуда-то в общем ничем особенно плохим не отличается – обычная нержавейка. Но реклама обещала какие-то просто волшебные качества. Статью напечатали, она понравилась, мне предложили написать еще одну, потом еще, потом предложили штатную должность, это по разным причинам не получилось. Но тут же меня взяли в аналогичный отдел, который назывался “Клуб потребителей”, в Комсомольскую правду. Так я и стал, по сути, научным журналистом.
– Помните, сколько вам заплатили за первую заметку?
– Не помню, тем более что с тех пор было так много денежных реформ. Но это была величина точно не меньшая, чем зарплата, которую я все еще получал в Институте химической физики, где продолжал числиться. Я там ничего не делал и даже туда не ходил, зарплату отдавал оставшимся в институте сотрудникам.
– В общем, получается, вы стали из ученого журналистом из-за денег?
– Не только. На самом деле, я понимаю, что совершил ошибку, что после окончания школы пошел на естественно-научный факультет, а не в гуманитарии. Во многом, конечно, это было связано с политическими причинами. В гуманитарных областях тогда в этом смысле была отчаянная ситуация, предпочтительнее было держаться от советской власти подальше, а это как раз были естественные науки. Но я понимал, что по складу ума ближе к гуманитариям.
– Скорее лирик, чем физик.
– Конечно, не стихотворный лирик, но да. Хотя своей карьерой химика я очень горжусь, она мне чрезвычайно помогает в работе. Так что экономическая составляющая была существенна, но это было не только причиной, но и поводом.
– Карьера химика вам помогала писать о товарах народного потребления?
– Так удачно получилось, что из всех наук к продающимся в магазинах товарам химия как раз ближе всего. Знаете, часто говорят: продукты питания – это все химия. Конечно, это -– правда, материя в принципе состоит из химических веществ. Моих знаний химии было более чем достаточно, чтобы взяться почти за любой товар. Пригодилось понимание составов продуктов, каких-то свойств поверхностей пластмассы, много что еще. Про ту же цептеровскую посуду писали: обладает бактерицидными свойствами. Но я-то знаю, что у нержавеющей стали таких свойств нет, они худо-бедно есть разве что у серебра. В рекламе говорилось: посуда сделана из уникального медицинского сплава хром-никель 1810. Но “медицинской стали” не бывает, как не бывает, скажем, утюговой стали. 1810 – это просто марка, из нее делают самые обычные канцелярские скрепки. Или еще пример, перед какими-то выборами партия ЛДПР распространяла листовку, что проклятый Запад кормит нас всякой дрянью. Там был целый список якобы страшно ядовитых продуктов, яды, конечно, были обозначены символами c литерой E. В этом списке было чудовищное количество несообразностей, даже лингвистических, например “Е330 (ракообразен)”. Имелось в виду, что вызывает рак. На самом деле, E300 – это просто лимонная кислота. И вообще, индексы E появились просто из-за требования указывать на товарах состав. ДДТ, например, это Дихлордифенилтрихлорметилметан, как вы станете такое на упаковке порошка от клопов писать? Там места просто не хватит. Вот и придумали зашифровать разные химические соединения под специальными индексами. И это не тайный какой-то шифр, какой индекс какое вещество обозначает найти очень легко. Большинство веществ из списка E совершенно безобидные. Словом, на моем знании химии было основано большинство разоблачений.
– Как вы стали писать книги?
– Это, вообще-то, вышло не по моей инициативе. Я писал статьи с критикой не только товаров народного потребления, но и каких-то других вещей, общественных явлений. В "Аргументах и фактах" на последней странице каждую неделю печатали полумистические опусы человека по фамилии Мулдашев. И я как-то опубликовал статью в "Известиях", в которой резко его разругал, более того, уличил в очевидном мошенничестве. Мне даже звонили сотрудники Мулдашева и истерически вопили в трубку. Статью заметили в издательстве “Яуза-ЭКСМО”, вызвонили меня и предложили написать против Мулдашева книжку. В итоге она даже так и называлась – “АнтиМулдашев”. Я, кстати, на этой книге очень неплохо заработал, было три издания подряд. Конечно, этим успехом я обязан популярности самого Мулдашева. Так все и началось. То же издательство стало мне заказывать другие книжки на разные темы, а через некоторое время я уже стал выбирать темы сам.
– Следите за научно-популярной литературой?
– Западную читаю мало, но слежу за переводной и за отечественной, за тем, что издается при поддержке “Династии”, за книгами, входящими в длинный и короткий списки премии “Просветитель”. Вот недавно прочитал книгу одного из победителей прошлого года, Александра Мещерякова, про Японию, про революцию Мэйдзи. Мне это всегда было интересно, я в свое время даже выучил японский язык, работал переводчиком с японского. Сейчас, правда, все позабыл, письменный еще разберу, а на слух уже вряд ли.
– Как вы считаете, существует такой феномен, как российская научно-популярная литература, с какими-то своими уникальными чертами?
– Не уверен, что я имею право рассуждать об этом. Западной литературы, конечно, гораздо больше, у нее огромные, в наших представлениях, тиражи. Мне кажется, иногда западные книги претендуют на высокий уровень, которого самом деле не имеют. Скажем, книги знаменитого Стивена Хокинга изрядно перебирают по наглости предсказаний. Вообще, западные популяризаторы науки, да и сами ученые, гораздо более публичны по сравнению с российскими. Много пиара и рекламы, часто в ущерб научной достоверности. Вот буквально сегодня я слышал по телевизору, что какие-то из ученых раскопали где-то лошадиные скелеты и выяснили, что во время предыдущего глобального потепления все млекопитающие, в том числе лошади, стали уменьшаться в размерах. Якобы увеличивается концентрация CO2 в воздухе, начинается буйный рост растений, но количество питательных веществ в них становится меньше. И эти исследователи сделали вывод, что мы, люди, тоже скоро будем уменьшаться. Все это тут же стали показывать по телевизору: “Ученые предсказали, что люди уменьшатся в размерах!”. Может, это и произойдет, но только через какой-нибудь миллион лет. Об этом обстоятельстве по телевизору или в научно-популярной заметке можно не упоминать. Наша наука и популярная литература о науке, наоборот, страдают от того, что не умеют хорошо себя преподносить, продавать. Мы стесняемся это делать. У нас такая научная школа, можно сказать, достаточно стеснительная. Нет привычки орать о себе на каждом углу. Эта осторожность и к нашей научно-популярной литературе относится. Зато она более состоятельна.
– А аудитория для научно-популярной литературы в России сложилась?
– У нас Россия-то еще не сложилась. Этой стране всего 23 года, и это не та страна – географически, политически, идеологически, что была раньше. Когда я учился в школе и потом в университете, тиражи журнала “Химия и жизнь” были по полмиллиона, да и то только потому, что миллион делать им просто не разрешали. ”Наука и жизнь”, “Техника – молодежи” просто сметались с полок, их невозможно было купить. Но тогда не было никакой общественной жизни, а сейчас она есть. Появились другие интересы, вдруг оказалось, что мы не единственная страна в мире, есть и другие, и в них даже можно побывать, причем совсем не так уж задорого. В магазинах стало много чего продаваться. Совсем не обязательно покупать научно-популярную литературу, когда есть, например, детективы, и часто довольно хорошие. Слой людей, читающих о науке, пока только появляется, но он обязательно вырастет. Сейчас остались люди с высшим естественно-научным или гуманитарным образованием, старшее поколение, которое привыкло к такой литературе. Этих людей не так уж много, Но их число растет, я знаю, что закрываются научно-популярные журналы, но и открываются тоже. Было дело, все пошли учиться на экономистов и бухгалтеров, но вроде как уже и хватит, их уже девать некуда, сколько можно считать деньги, их пора делать. В стране, наконец, более-менее началось развитие промышленности.
– Вы оптимист.
– Да, я действительно оптимист. Легко могу и сам вам рассказать о всяких ужасах, но мне хочется верить, что все хоть как-то, но меняется в лучшую сторону. Хоть сборочные цеха западных автомобилей открываются, а для того, чтобы хорошо собрать какое-то образование, все же должно быть. Будет развиваться новый класс, у научно-популярной литературы вырастет аудитория.
– А у вас тиражи растут, если сравнивать книги, написанные в разное время?
– Нет. Но, по правде говоря, я не очень представляю себе свои тиражи. Я знаю, что некоторые мои книги переиздавались несколько раз, но мне об этом не сообщали и денег за переиздания не платили, хотя должны бы были. Хотя издательство “Ломоносов”, которое выпустило мою последнюю книгу, – хорошее, я им полностью доверяю. Тираж там совсем небольшой, всего 1200 экземпляров.
– Можете рассказать, сколько зарабатывает автор научно-популярных книг?
– Когда я начинал это делать, лет десять тому назад, за книжку такого размера, как “Удивительные истории о существах самых разных”, я получал приблизительно 2000 долларов. Единовременно, после получения рукописи. Потом стали платить аванс – еще до того, как готова рукопись, и вторую половину гонорара – по готовности текста. Сумма при этом была такого же размера, она и сейчас примерно такая же, хотя понятно, что покупательная способность доллара за десять лет сильно упала. Затем система изменилась, деньги стали делить на гонорарную части и роялтиз, то есть процент с продаж. Этот процент может доходить до половины стоимости книги, но, конечно, не той, за которую вы покупаете ее в магазине. Вот эта моя книжка продается за чудовищные, по-моему, 350 рублей, при этом отпускная цена издательства – я ее знаю, потому что покупаю свою же книжку в издательстве, чтобы дарить друзьям, – 200 рублей, в полтора раза меньше.
– Получается, вы с каждого экземпляра получите 100 рублей, тираж 1200, итого – 120 000 рублей, это уже почти четыре тысячи долларов.
– На самом деле я не знаю, сколько точно получу, это мой первый опыт, когда я буду по этой схеме получать роялтиз, но так много там точно не будет. Значит, мой процент будет меньше половины. В общем, это очень небольшие деньги. Эти две тысячи я в "Известиях" зарабатывал за месяц, а сейчас столько же получается за полгода работы.
– При этом тиражи не растут.
– Ну, я вам говорил уже, я точно не знаю. Какой-нибудь Борис Акунин может позволить себе иметь агентов, юристов, его, наверное, издательству сложно обмануть. Но таких людей в писательской среде немного. А так-то мы люди бесправные. У издателей есть даже выражение: ”Писатель по определению лох”. Я даже с этим не очень спорю. Если бы я хорошо умел со всей этой финансовой историей разбираться, я бы, наверное, писать не мог.
– Зависимость от роялтиз при таких низких гонорарах не приводит к тому, что вы ориентируетесь на читательскую конъюнктуру?
– Все-таки в основном мне книги заказывают, то есть темы формулирует издательство.
– И вы беретесь и за биологию, и за химию, и за историю. И за физику бы взялись?
– Вот за физику бы не взялся. Категорически. Мне только что предлагали переводить книжку про физику космоса, в том числе речь там идет о теории струн. Я начал было – каждый третий термин приходится смотреть в каком-то словаре или в "Википедии", я так работать не могу. Физику знаю плохо, особенно современную. Я, конечно, писал в "Известиях" о Большом адронном коллайдере, но на уровне самом поверхностном. На самом деле, как устроен этот самый пресловутый бозон Хиггса, я, конечно, не знаю.
– Давайте поговорим о вашей последней книге “Удивительные истории о существах самых разных”, которая стала в этом году финалистом премии “Просветитель”. Я ее с удовольствием прочел, но у меня не было ощущения, что это в полном смысле именно книга, скорее – сборник любопытных заметок, объединенных несколькими темами.
– Это справедливая критика. Так она и была написана. В течение долгого времени, являясь заведующим отдела “Наука” в "Известиях", я должен был ежедневно писать статью о новостях в мире науки. Мне самому всегда было интереснее всего что-то из биологии, что-то из жизни животных, теории эволюции. Книга во многом и является сборником моих заметок на эти темы. Я попытался их систематизировать, объединить в главы. Некоторые части, например, про теорию эволюции, написаны специально для книги. Но раз вы заметили, что книга напоминает сборник статей, значит, я где-то не доработал.
– А язык вашей книги, большое количество шуток, несколько панибратский тон – это наследие газетного стиля?
– Нет, это в принципе мой собственный стиль. Я так привык общаться и писать.
– Вы не могли бы для тех, кто еще не успел прочитать книгу, для затравки рассказать одну из историй, которая вам самому кажется самой удивительной?
– Больше всего меня поразила история с открытием двух маленьких млекопитающих. Эти открытия состоялись на продуктовом рынке. Это было совсем недавно, в позапрошлом году. Нам до сих пор неизвестны не только какие-то бактерии, которых, наверное, миллионы, и даже не какая-то трава, которой видимо тоже сотни неоткрытых видов, но наши довольно близкие родственники – млекопитающие. О них не знает наука, но люди их ловят и едят. Ученый просто шел по рынку вьетнамского Хо Ши Мина, собирался, видимо, купить себе что-то к обеду и вдруг увидел, что продается какая-то зверушка, с ободранной, причем, уже шкуркой. Но он-то специалист, увидел, что такого зверя вообще-то нет на свете. Он купил эту зверушку, и оказалось, что это – новый вид млекопитающего. Ничего особенного, это, конечно, не слон, просто такой грызун размером с крысу. Но история все равно удивительная.
Первая часть серии – интервью с биологом Дмитрием Жуковым.
Вторая часть серии – интервью с астрономом Александром Петровым.
В этот раз мы встретились с Петром Образцовым, в прошлом химиком, а сегодня автором многих научно-популярных книг, последняя из которых – "Удивительные истории о существах самых разных" стала финалистом премии "Просветитель" этого года.
– Как вы из химика превратились в журналиста?
– Я немного пробовал писать, еще когда учился на химическом факультет МГУ, это было в конце 60-х – начале 70-х. Потом я почти двадцать лет проработал в Институте химической физики, там уже литературой почти не занимался, занимался наукой, защитил кандидатскую диссертацию. C приходом перестройки финансирование науки прекратилось, пришлось искать другие способы добывания финансов. Сначала это был кооператив по очистке сточных вод различных предприятий. Но как только предприятия были отпущены на волю, первое, что они перестали делать, – это как раз заказывать проекты очистных сооружений. Нужно было придумывать что-то дальше. В то время в газете "Известия" было замечательное приложение – страничка “Экспертиза”, состоявшая из критических заметок о товарах народного потребления, от продуктов питания до одежды. Как-то там появилось объявление: “Приглашаем к сотрудничеству экспертные лаборатории”. Я подумал – а я, собственно, и есть экспертная лаборатория, разве что в одном лице. Пришел в "Известия", меня любезно встретили, предложили попробовать что-то написать. И тут я вспомнил, что мои родственники сделали совершенно отчаянную глупость, а именно, затратили огромную по тем временам сумму, по-моему, долларов 500, и купили идиотскую посуду фирмы Zepter. Я был страшно зол, что они со мной не посоветовались, потому что знал: в рекламе этой фирмы была полная ахинея, а точнее – мошенничество. Вот я и решил с этим разобраться. Где-то за месяц сделал первую в нашей стране и, как мне кажется, самую сильную статью против этих сковородок и кастрюлек. Посуда-то в общем ничем особенно плохим не отличается – обычная нержавейка. Но реклама обещала какие-то просто волшебные качества. Статью напечатали, она понравилась, мне предложили написать еще одну, потом еще, потом предложили штатную должность, это по разным причинам не получилось. Но тут же меня взяли в аналогичный отдел, который назывался “Клуб потребителей”, в Комсомольскую правду. Так я и стал, по сути, научным журналистом.
– Помните, сколько вам заплатили за первую заметку?
– Не помню, тем более что с тех пор было так много денежных реформ. Но это была величина точно не меньшая, чем зарплата, которую я все еще получал в Институте химической физики, где продолжал числиться. Я там ничего не делал и даже туда не ходил, зарплату отдавал оставшимся в институте сотрудникам.
– В общем, получается, вы стали из ученого журналистом из-за денег?
– Не только. На самом деле, я понимаю, что совершил ошибку, что после окончания школы пошел на естественно-научный факультет, а не в гуманитарии. Во многом, конечно, это было связано с политическими причинами. В гуманитарных областях тогда в этом смысле была отчаянная ситуация, предпочтительнее было держаться от советской власти подальше, а это как раз были естественные науки. Но я понимал, что по складу ума ближе к гуманитариям.
– Скорее лирик, чем физик.
– Конечно, не стихотворный лирик, но да. Хотя своей карьерой химика я очень горжусь, она мне чрезвычайно помогает в работе. Так что экономическая составляющая была существенна, но это было не только причиной, но и поводом.
– Карьера химика вам помогала писать о товарах народного потребления?
– Так удачно получилось, что из всех наук к продающимся в магазинах товарам химия как раз ближе всего. Знаете, часто говорят: продукты питания – это все химия. Конечно, это -– правда, материя в принципе состоит из химических веществ. Моих знаний химии было более чем достаточно, чтобы взяться почти за любой товар. Пригодилось понимание составов продуктов, каких-то свойств поверхностей пластмассы, много что еще. Про ту же цептеровскую посуду писали: обладает бактерицидными свойствами. Но я-то знаю, что у нержавеющей стали таких свойств нет, они худо-бедно есть разве что у серебра. В рекламе говорилось: посуда сделана из уникального медицинского сплава хром-никель 1810. Но “медицинской стали” не бывает, как не бывает, скажем, утюговой стали. 1810 – это просто марка, из нее делают самые обычные канцелярские скрепки. Или еще пример, перед какими-то выборами партия ЛДПР распространяла листовку, что проклятый Запад кормит нас всякой дрянью. Там был целый список якобы страшно ядовитых продуктов, яды, конечно, были обозначены символами c литерой E. В этом списке было чудовищное количество несообразностей, даже лингвистических, например “Е330 (ракообразен)”. Имелось в виду, что вызывает рак. На самом деле, E300 – это просто лимонная кислота. И вообще, индексы E появились просто из-за требования указывать на товарах состав. ДДТ, например, это Дихлордифенилтрихлорметилметан, как вы станете такое на упаковке порошка от клопов писать? Там места просто не хватит. Вот и придумали зашифровать разные химические соединения под специальными индексами. И это не тайный какой-то шифр, какой индекс какое вещество обозначает найти очень легко. Большинство веществ из списка E совершенно безобидные. Словом, на моем знании химии было основано большинство разоблачений.
– Как вы стали писать книги?
– Это, вообще-то, вышло не по моей инициативе. Я писал статьи с критикой не только товаров народного потребления, но и каких-то других вещей, общественных явлений. В "Аргументах и фактах" на последней странице каждую неделю печатали полумистические опусы человека по фамилии Мулдашев. И я как-то опубликовал статью в "Известиях", в которой резко его разругал, более того, уличил в очевидном мошенничестве. Мне даже звонили сотрудники Мулдашева и истерически вопили в трубку. Статью заметили в издательстве “Яуза-ЭКСМО”, вызвонили меня и предложили написать против Мулдашева книжку. В итоге она даже так и называлась – “АнтиМулдашев”. Я, кстати, на этой книге очень неплохо заработал, было три издания подряд. Конечно, этим успехом я обязан популярности самого Мулдашева. Так все и началось. То же издательство стало мне заказывать другие книжки на разные темы, а через некоторое время я уже стал выбирать темы сам.
– Следите за научно-популярной литературой?
– Западную читаю мало, но слежу за переводной и за отечественной, за тем, что издается при поддержке “Династии”, за книгами, входящими в длинный и короткий списки премии “Просветитель”. Вот недавно прочитал книгу одного из победителей прошлого года, Александра Мещерякова, про Японию, про революцию Мэйдзи. Мне это всегда было интересно, я в свое время даже выучил японский язык, работал переводчиком с японского. Сейчас, правда, все позабыл, письменный еще разберу, а на слух уже вряд ли.
– Как вы считаете, существует такой феномен, как российская научно-популярная литература, с какими-то своими уникальными чертами?
– Не уверен, что я имею право рассуждать об этом. Западной литературы, конечно, гораздо больше, у нее огромные, в наших представлениях, тиражи. Мне кажется, иногда западные книги претендуют на высокий уровень, которого самом деле не имеют. Скажем, книги знаменитого Стивена Хокинга изрядно перебирают по наглости предсказаний. Вообще, западные популяризаторы науки, да и сами ученые, гораздо более публичны по сравнению с российскими. Много пиара и рекламы, часто в ущерб научной достоверности. Вот буквально сегодня я слышал по телевизору, что какие-то из ученых раскопали где-то лошадиные скелеты и выяснили, что во время предыдущего глобального потепления все млекопитающие, в том числе лошади, стали уменьшаться в размерах. Якобы увеличивается концентрация CO2 в воздухе, начинается буйный рост растений, но количество питательных веществ в них становится меньше. И эти исследователи сделали вывод, что мы, люди, тоже скоро будем уменьшаться. Все это тут же стали показывать по телевизору: “Ученые предсказали, что люди уменьшатся в размерах!”. Может, это и произойдет, но только через какой-нибудь миллион лет. Об этом обстоятельстве по телевизору или в научно-популярной заметке можно не упоминать. Наша наука и популярная литература о науке, наоборот, страдают от того, что не умеют хорошо себя преподносить, продавать. Мы стесняемся это делать. У нас такая научная школа, можно сказать, достаточно стеснительная. Нет привычки орать о себе на каждом углу. Эта осторожность и к нашей научно-популярной литературе относится. Зато она более состоятельна.
– А аудитория для научно-популярной литературы в России сложилась?
– У нас Россия-то еще не сложилась. Этой стране всего 23 года, и это не та страна – географически, политически, идеологически, что была раньше. Когда я учился в школе и потом в университете, тиражи журнала “Химия и жизнь” были по полмиллиона, да и то только потому, что миллион делать им просто не разрешали. ”Наука и жизнь”, “Техника – молодежи” просто сметались с полок, их невозможно было купить. Но тогда не было никакой общественной жизни, а сейчас она есть. Появились другие интересы, вдруг оказалось, что мы не единственная страна в мире, есть и другие, и в них даже можно побывать, причем совсем не так уж задорого. В магазинах стало много чего продаваться. Совсем не обязательно покупать научно-популярную литературу, когда есть, например, детективы, и часто довольно хорошие. Слой людей, читающих о науке, пока только появляется, но он обязательно вырастет. Сейчас остались люди с высшим естественно-научным или гуманитарным образованием, старшее поколение, которое привыкло к такой литературе. Этих людей не так уж много, Но их число растет, я знаю, что закрываются научно-популярные журналы, но и открываются тоже. Было дело, все пошли учиться на экономистов и бухгалтеров, но вроде как уже и хватит, их уже девать некуда, сколько можно считать деньги, их пора делать. В стране, наконец, более-менее началось развитие промышленности.
– Вы оптимист.
– Да, я действительно оптимист. Легко могу и сам вам рассказать о всяких ужасах, но мне хочется верить, что все хоть как-то, но меняется в лучшую сторону. Хоть сборочные цеха западных автомобилей открываются, а для того, чтобы хорошо собрать какое-то образование, все же должно быть. Будет развиваться новый класс, у научно-популярной литературы вырастет аудитория.
– А у вас тиражи растут, если сравнивать книги, написанные в разное время?
– Нет. Но, по правде говоря, я не очень представляю себе свои тиражи. Я знаю, что некоторые мои книги переиздавались несколько раз, но мне об этом не сообщали и денег за переиздания не платили, хотя должны бы были. Хотя издательство “Ломоносов”, которое выпустило мою последнюю книгу, – хорошее, я им полностью доверяю. Тираж там совсем небольшой, всего 1200 экземпляров.
– Можете рассказать, сколько зарабатывает автор научно-популярных книг?
– Когда я начинал это делать, лет десять тому назад, за книжку такого размера, как “Удивительные истории о существах самых разных”, я получал приблизительно 2000 долларов. Единовременно, после получения рукописи. Потом стали платить аванс – еще до того, как готова рукопись, и вторую половину гонорара – по готовности текста. Сумма при этом была такого же размера, она и сейчас примерно такая же, хотя понятно, что покупательная способность доллара за десять лет сильно упала. Затем система изменилась, деньги стали делить на гонорарную части и роялтиз, то есть процент с продаж. Этот процент может доходить до половины стоимости книги, но, конечно, не той, за которую вы покупаете ее в магазине. Вот эта моя книжка продается за чудовищные, по-моему, 350 рублей, при этом отпускная цена издательства – я ее знаю, потому что покупаю свою же книжку в издательстве, чтобы дарить друзьям, – 200 рублей, в полтора раза меньше.
– Получается, вы с каждого экземпляра получите 100 рублей, тираж 1200, итого – 120 000 рублей, это уже почти четыре тысячи долларов.
– На самом деле я не знаю, сколько точно получу, это мой первый опыт, когда я буду по этой схеме получать роялтиз, но так много там точно не будет. Значит, мой процент будет меньше половины. В общем, это очень небольшие деньги. Эти две тысячи я в "Известиях" зарабатывал за месяц, а сейчас столько же получается за полгода работы.
– При этом тиражи не растут.
– Ну, я вам говорил уже, я точно не знаю. Какой-нибудь Борис Акунин может позволить себе иметь агентов, юристов, его, наверное, издательству сложно обмануть. Но таких людей в писательской среде немного. А так-то мы люди бесправные. У издателей есть даже выражение: ”Писатель по определению лох”. Я даже с этим не очень спорю. Если бы я хорошо умел со всей этой финансовой историей разбираться, я бы, наверное, писать не мог.
– Зависимость от роялтиз при таких низких гонорарах не приводит к тому, что вы ориентируетесь на читательскую конъюнктуру?
– Все-таки в основном мне книги заказывают, то есть темы формулирует издательство.
– И вы беретесь и за биологию, и за химию, и за историю. И за физику бы взялись?
– Вот за физику бы не взялся. Категорически. Мне только что предлагали переводить книжку про физику космоса, в том числе речь там идет о теории струн. Я начал было – каждый третий термин приходится смотреть в каком-то словаре или в "Википедии", я так работать не могу. Физику знаю плохо, особенно современную. Я, конечно, писал в "Известиях" о Большом адронном коллайдере, но на уровне самом поверхностном. На самом деле, как устроен этот самый пресловутый бозон Хиггса, я, конечно, не знаю.
– Давайте поговорим о вашей последней книге “Удивительные истории о существах самых разных”, которая стала в этом году финалистом премии “Просветитель”. Я ее с удовольствием прочел, но у меня не было ощущения, что это в полном смысле именно книга, скорее – сборник любопытных заметок, объединенных несколькими темами.
– Это справедливая критика. Так она и была написана. В течение долгого времени, являясь заведующим отдела “Наука” в "Известиях", я должен был ежедневно писать статью о новостях в мире науки. Мне самому всегда было интереснее всего что-то из биологии, что-то из жизни животных, теории эволюции. Книга во многом и является сборником моих заметок на эти темы. Я попытался их систематизировать, объединить в главы. Некоторые части, например, про теорию эволюции, написаны специально для книги. Но раз вы заметили, что книга напоминает сборник статей, значит, я где-то не доработал.
– А язык вашей книги, большое количество шуток, несколько панибратский тон – это наследие газетного стиля?
– Нет, это в принципе мой собственный стиль. Я так привык общаться и писать.
– Вы не могли бы для тех, кто еще не успел прочитать книгу, для затравки рассказать одну из историй, которая вам самому кажется самой удивительной?
– Больше всего меня поразила история с открытием двух маленьких млекопитающих. Эти открытия состоялись на продуктовом рынке. Это было совсем недавно, в позапрошлом году. Нам до сих пор неизвестны не только какие-то бактерии, которых, наверное, миллионы, и даже не какая-то трава, которой видимо тоже сотни неоткрытых видов, но наши довольно близкие родственники – млекопитающие. О них не знает наука, но люди их ловят и едят. Ученый просто шел по рынку вьетнамского Хо Ши Мина, собирался, видимо, купить себе что-то к обеду и вдруг увидел, что продается какая-то зверушка, с ободранной, причем, уже шкуркой. Но он-то специалист, увидел, что такого зверя вообще-то нет на свете. Он купил эту зверушку, и оказалось, что это – новый вид млекопитающего. Ничего особенного, это, конечно, не слон, просто такой грызун размером с крысу. Но история все равно удивительная.
