Александр Генис: Русская водка всегда была связана с политикой. Часто косвенно косвенно, иногда - напрямую, как сейчас, когда безвинной “Столичной” приходится расплачиваться за гомофобные законы путинской России. Не в первый раз, конечно.
В 1980-м, после вторжения в Афганистан продажа "Столичной" резко упала, а уж после сбитого советскими военными пассажирского корейского самолета по Америке прокатилась целая волна возмущения, сметавшая с пути "Столичную". Я сам видел, как ее публично выливали в канализационные люки. Владельцы баров тогда вывешивали таблички: "У нас "Столичную" не продают".
Дело в том, что многие годы для рядовых американцев бутылка столичной была единственным товаром, на этикетке которого можно было прочесть "Made in USSR". Вот ей и приходилось расплачиваться за все, мягко говоря, капризы политики. Помимо всего остального, это объясняется еще и тем, что водка давно завоевала Америку.
Впервые массовое знакомство с этим напитком началось в 1934 году, когда в Америке открыли дело наследники известной фирмы "Смирнов", поставлявшей водку царскому столу. Сразу после Второй мировой войны под влиянием “встречи на Эльбе” водка стала еще популярнее, в основном в виде коктейля "Московский мул": три четверти имбирного пива на четверть водки. В конце концов водка обошла виски и стала самым популярным крепким напитком Америки. Вероятно, потому, что американцы, знатоки и любители коктейлей, оценили незаменимость бесцветного и безвкусного напитка в качестве ингредиента любых, самых хитрых смесей. Характерно, что даже в "Мартини" водка почти вытеснила обычный для классического рецепта джин. Однако, справдливости ради должен заметить, что в чистом виде, да еще и безо льда, Америка водку по-прежнему не понимает. Поэтому, если вы слышите в баре, что заказывают "стрейт, но айс, плиз", можно сразу переходить на русский.
Но сегодня “АЧ” пригласил в гости такого эксперта, который знает про русскую водку больше, чем мы даже догадывались. Американский историк Марк Шрад давно занимается историей алкоголя. Его предыдущая книга была посвящена попыткам ввести сухой закон в различных странах мира. Над новой книгой - о водке - он работал несколько лет, в том числе в российских архивах. Она называется «Политика водки: алкоголь, самодержавие и тайная история российского государства». С доктором Шрадом беседует Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Д-р Шрад, вы пишете, что история водки на Руси начинается в XVI веке. Что произошло в то время?
Марк Шрад: Думаю, история водки уходит корнями во времена Ивана Грозного. Частично это связано со структурой тогдашних государственных финансов. После взятия Казани Иван Грозный обратил внимание на монополизацию питейных заведений там и решил, что это хороший способ организации винной торговли в Московии. Он ввел государственные кабаки, которые очень быстро стали важнейшим источником бюджетных доходов и помогли Московскому государству пополнить казну, окрепнуть, стали предпосылкой его расширения и роста. Это что касается взаимодействия водки и государства. Если говорить о технологии винокурения, то именно в это время искусство перегонки спирта было усовершенствовано, и водка постепенно заняла прочное место на рынке за счет уменьшения доли напитков на основе брожения, таких как квас, мед и пиво, потому что торговля водкой была прибыльнее и давала казне гораздо бóльший доход, чем напитки, полученные посредством ферментации.
Владимир Абаринов: А что вы имеете в виду, когда говорите о водке как о политическом орудии режима?
Марк Шрад: Если вспомнить Сталина, то он был весьма искусен в устройстве попоек, на которых спаивал своих коллег по политбюро, чтобы сделать их неспособными к какому-либо сопротивлению. Это тоже старая традиция, восходящая к Ивану Грозному, характерная и для Петра Великого – обоим водка помогала держать в узде придворную фронду. Но я пишу также о взаимоотношениях российского самодержавного государства и общества. Помимо экономической выгоды, от водки была и другая польза для государства: она весьма способствовала разобщению всякой потенциальной оппозиции, лишала ее возможности бросить серьезный вызов власти. Один из самых ярких примеров – движение за трезвость середины XIX века. Оно зародилось в западных губерниях империи и в Царстве Польском, затем распространилось и на центральные губернии. Люди протестовали прежде всего против повышения цен на водку, однако это было и пробуждением гражданского сознания, вызовом самодержавию. Ответ императорского правительства был жестким. Бойкот кабаков вел к банкротству откупщиков, а это уже угрожало бюджету. В некоторые трезвые губернии были направлены войска, которые фактически загоняли население обратно в кабаки, заставляли его вернуться к пьянству.
Владимир Абаринов: В России были и попытки ввести сухой закон. Почему они не удались?
Марк Шрад: Николай II и его действия за запрет алкоголя – наиболее известный пример такого рода. К этому времени доходы от винной монополии, введенной по рекомендации министра финансов Сергея Витте, составляли около трети государственного бюджета. Лишиться такой значительной части доходов как раз тогда, когда страна вступает в войну – это был крайне рискованный шаг. С одной стороны, здесь сыграла роль личность императора – он сильно пил в молодости, а впоследствии перешел к воздержанию под влиянием своей жены и многих приближенных включая великого князя Константина Константиновича. Даже Григорий Распутин уговаривал царя перестать спаивать народ. Но у сухого закона была и экономическая составляющая – экономические потери от пьянства тоже были велики. Новый министр финансов Петр Барк пришел со своей программой восполнения доходной части бюджета. Он был уверен, что ему удастся свести к минимуму потери от сухого закона, но это была самонадеянная уверенность, прежде всего потому, что миллионы трудоспособных мужчин покинули свои рабочие места и ушли на Первую мировую войну.
Владимир Абаринов: Другую попытку борьбы с пьянством предпринял Михаил Горбачев…
Марк Шрад: Это тоже интересный случай. После Брежнева и кратковременного междуцарствия больных и престарелых вождей Андропова и Черненко к власти приходит представитель нового поколения, молодой, энергичный, народу он нравится. У нас обычно говорят, что, получив высший пост в стране, он ввел гласность, перестройку, демократизацию, но при этом забывают про антиалкогольную кампанию, которая началась в 1985 году - это было первое, что сделал Горбачев в качестве генерального секретаря ЦК КПСС. В этом отношении он в значительной мере шел по стопам Николая II. Это не был абсолютный запрет – это было резкое сокращение количества алкоголя, имеющегося в наличии, попытка таким образом улучшить общественную мораль.
Но имелось также и соображение, характерное для царского министра финансов Барка – предположение, что ограничением потребления водки можно добиться существенного увеличения производительности труда, и все финансовые проблемы, связанные с отказом от доходов от продажи водки, исчезнут. В лучшем случае это было стремление выдать желаемое за действительное, но на самом деле, я думаю, получилось худшее – кампания стала могучим ударом по советской экономике. Как раз в это время произошел глобальный обвал цен на нефть, от которых тоже в огромной степени зависело благосостояние Советского Союза. А ведь у закрытой нерыночной экономики нет других способов поддержать бюджет. Поэтому, чтобы заткнуть брешь в бюджете, стали печатать все больше и больше бумажных денег, а это привело к гиперинфляции, которая тоже способствовала развалу Советского Союза. Существует много интересных параллелей между концом царской империи и концом советской, и одна из них – алкогольная политика.
Владимир Абаринов: А что вы скажете о русской манере пить?
Марк Шрад: Когда смотришь на демографическую статистику – продолжительность жизни, уровень смертности вследствие алкогольного отравления и так далее – приходит в голову мысль: а может, дело не в напитке, а в способе его употребления? Потому что когда сравниваешь данные о потреблении алкоголя в разных странах, получается, что Россия не обязательно на первом месте. Молдавия, Венгрия, Чехия тоже в числе лидеров по этому показателю. Но культура употребления алкогольных напитков в этих странах совершенно другая. Она не наносит такой вред организму, как русская манера пить, которая обычно заключается в том, чтобы как можно скорее достичь состояния опьянения. Когда я работал над этой книгой, я понял, что в России есть два способа пить. Один из них – продолжение очень старой традиции, уходящей в глубь веков, это часть деревенской культуры. Русские крестьяне пили много, но они не пили постоянно, только по церковным и престольным праздникам и всегда на миру, на виду у всей деревни. Да, они напивались порой до бесчувствия, но на следующий день выходили на работу в поле. С появлением кабаков пить стали иначе. Теперь в кабак можно было зайти после работы, пили не всем обществом, а в одиночку. И сегодня мы наблюдаем сочетание обоих способов пить. Современный запой, когда человек начинает пить в выходные, но не может остановиться и в будни – это уже наследие имперского прошлого.
Владимир Абаринов: Было бы странно, если бы автор книги о водке сам никогда ее не пробовал. Но я все же спросил Марка Шрада, пьет ли он водку.
Марк Шрад: Да! Иногда, в зависимости от обстоятельств. Я пью больше водки, чем средний американец, но больше пива, чем средний русский.
Владимир Абаринов: Книга Марка Шрада появится в продаже в феврале будущего года.
