Александр Генис: Сегодня - гость АЧ поэт и журналист, хорошо известный Русской Америке, Геннадий Кацов. Поводом к нашей встрече стал недавний перформанс (музыка из него будет сопровождать нашу беседу) в Публичной библиотеке Нью-Йорка. Здесь Геннадий представил русским и американским слушателям - и зрителям! - своей художественный проект “Словосфера”
Вот с него мы и начнем. Объясните нашим слушателем, что значит “Словосфера”, и как она устроена.
Геннадий Кацов: Я думаю, что для того, чтобы понять, как устроена “Словосфера” и что это значит, нужно просто-напросто посмотреть сам проект, который сегодня существует в электронном виде, и тогда все становится понятным. К примеру, у Юрия Лотмана существует книга “Семиосфера”, для того, чтобы понять о чем эта книга, ее просто нужно прочитать.
Александр Генис: Хорошо, мы поставим ссылку для наших читателей, но не для наших слушателей, поэтому все равно придется поработать.
Геннадий Кацов: Это проект, который я задумал после 18 лет практически отсутствия в литературе, я занимался журналистикой, эссеистикой. В 2011 году я написал первые 12 строк. Здесь все тексты по 12 строк. Я написал стихи к Вермееру, к его “Молочнице”. И потом я вдруг подумал, что две моих страсти - к изобразительному искусству и к литературе, можно объединить в том жанре, который называется экфрасис, то есть когда существуют под одной обложкой, назовите это супружество, и текст, и изобразительный ряд. Вот так получилось 180 текстов и 180 картин. Это и есть “Словосфера”. Понятно, что здесь главное - это слово и в эту сферу слова входит и уже изобразительный ряд, а то, что вы говорили перфоменс, еще и музыкальный.
Александр Генис: К этому мы еще вернемся. Но пока давайте поговорим немножко об этом старинном жанре экфрасис - это значит описание произведения искусства. Считается, что первые образцы такой поэзии дал Гомер, описание щита Ахилла, который ковал для него Гефест, и есть первый экфрасис. Я даже приготовил несколько строчек из Гомера в качестве эпиграфа к нашей беседе.
Щит из пяти составил листов и на круге обширном.
Множество дивного бог по замыслам творческим сделал.
Там представил он землю, представил и небо, и море,
Солнце, в пути неистомное, полный серебряный месяц,
Все прекрасные звёзды, какими венчается небо.
Александр Генис: И так далее, 120 строк. Вы подражали Гомеру или спорили с ним?
Геннадий Кацов: И не спорил, и не подражал - у меня, свой экфрасис. В данном случае я рассматриваю этот термин шире - это не описание,то есть это не иллюстрация, к примеру, в данном случае, если мы говорим о Гомере, щит Ахилла описывает текст, то есть существует некий объект, артефакт в данном случае щит Ахилла, который описывает текст. У меня в моем проекте практически нет описательной части. Это два равных партнера - текст и изобразительное искусство, и довольно часто это некие медитации по поводу, то есть эти тексты инициированы. Здесь, я еще раз говорю, экфрасис я понимаю как несколько более широкое понятие, то есть это сочетание различных жанров.
Александр Генис: Скажите, а могут существовать стихи отдельно от картины, если мы не представляем себе картину, мы можем насладиться вашей поэзией?
Геннадий Кацов: Мало того, уже неоднократно и писалось на эту темы в рецензиях, и мне говорили, что иногда даже картина мешает, поскольку текст несколько другой. И я это уже сделал, вышла после “Словосферы” еще одна моя книга “Меж потолком и полом”, где я из “Словосферы” взял текстов 20, 20 12-строчников, и они не иллюстрируются.
Александр Генис: Это как сюита, которую вытащили из балета.
Геннадий Кацов: Мне было обидно, что материал пропадает.
Александр Генис: Вы знаете, эта традиция успешная и в новой поэзии. Мне сразу приходят в голову стихи Одена, посвященные картине Брейгеля “Падение Икара”, которая, кстати, и у вас есть в книге. Но есть немало и других образцов? Мне пришло в голову, что неплохо было бы сделать такую книгу для кофейного столика большого объема, где бы собрать все знаменитые стихи, посвященные живописи, вместе с картинами.
Геннадий Кацов: Кстати, мой любимейший Лосев, у него замечательные есть тексты, посвященные картинкам.
Александр Генис: У Сагаловского есть тексты, где он описывает картину, более того он не описывает, а просит написать Бахчаняна для него, натюрморт, где бы были соленые огурчики и граммов двести колбасы.
Геннадий Кацов: Дело в том, что я не изобрел ни в коем случае жанр. Уникальность этого проекта, и я об этом не думал, но я знал изначально, что я хочу видеть некую целостную конструкцию, композицию, я изначально пришел к выводу, что я буду писать, по крайней мере, по форме одинаковые вещи - это все 12-строчники.
Александр Генис: Почему 12-строчники?
Геннадий Кацов: Я могу объяснить, это тоже получилось неожиданно для меня совершенно. Когда я начал писать, я не думал, сколько я напишу и у меня не было задачи написать как можно больше, писалось и писалось. Получилось 180, как заметил один из людей, которые меня интервьюировали: это буквально разворот на 180 градусов. В моей судьбе это точно, потому что все вещи написаны классическим стихом. Так вот, здесь, мне кажется, уникальность этого проекта в том, что впервые и, как оказалось, этого нет в литературе, впервые под одной обложкой собраны такие “супружеские пары” - картина и текст. Этого нет. Я в данном случае не иду ни на какие рекорды Гиннеса, естественно.
Александр Генис: Скажите, как вы выбирали картины к стихам?
Геннадий Кацов: Это не галерея, это не энциклопедия. У меня под каждым текстом стоит дата написания. Примерно полтора года - 500 дней. Можно сказать, что это травелог, что это некий дневник моих ощущений, моих существований в том или ином времени, в том или ином дне, который стоит под каждым текстом.
Александр Генис: А как выбирали картину, откуда знали, какая картина соответствует какому дню?
Геннадий Кацов: Очень простой у меня ответ на это. Иногда я, во-первых, я десятилетия увлекаюсь изобразительным искусством и какие-то картины, хотелось с ними помедитировать. Какие-то картины приходили после того, как был написан текст. Самое удивительное - это когда я видел картину и буквально одна-две строчки, причем необязательно в начале или в конце, они просто появлялись как на пиру у Валтасара. Это было удивительно, и я до сих пор не могу объяснить, как это происходило.
Александр Генис: Это значит, что эти картины ваши любимые или близки биографически?
Геннадий Кацов: Большинство из них - это факты моей биографии. Во время выступления я довольно много рассказываю о каждой картине, иногда приходится объяснять текст, поскольку он к каким-то картинам очень привязан по содержанию, по тому, что происходит в самой картине, или я знаю даже биографию художника, или как что произошло, я объясняю, что я имел в виду, поскольку это существует вне сюжета картины.
Александр Генис: Но в то же время это части вашей биографии, эти картины?
Геннадий Кацов: Я бы сказал у меня в заключительном слове, (здесь очень хорошая вступительная статья Михаила Дзюбенко, московского культуролога, который как раз говорит об экфрасисе и так далее), а у меня заключительная статья всего на полторы странички, где я привожу известную фразу Шиллера: “Главное для художника аффект превратить в характер”. Вот эти все аффектации, которые нас сопровождают, мы же зависим от всего, что угодно - от внешних факторов, от того, что мы съели, от того, что нам кто-то что-то сказал, что-то увидели и так далее, все эти аффектации, если мы посмотрим и откроем дверь в прошлое, то в изобразительном искусстве они уже существуют как иллюстрации. То есть любовь, власть, ненависть разлука и так далее.
Александр Генис: Это такой каталог всех наших эмоций, которые свойственны всем.
Геннадий Кацов: Что и есть, видимо, литература.
Александр Генис: Может быть и так. Но то же можно сказать и о музыке. Для живописи очень важны стили. Дело в том, что каждый раз живопись начинает заново, идет циклами, она не развивается эволюционно, и она каждый раз отрицает себя. Поэтому очень сложно собрать такой каталог эмоций, как вы говорите, в одну книгу, под один переплет, потому что каждая следующая картина перечеркивает предыдущую.
Геннадий Кацов: Если мы говорим о стилях, то да, но если мы говорим о картинах, то есть как у того же Лотмана, циклический рассказ, а не линейный, то эти картины здесь пересекают друг друга, они здесь сосуществуют вместе. Мало того, если мы говорим о темах, то одна тема у одного художника, он ее по-своему выразил, а другой художник выразил по-своему, мало того, у меня и текст, естественно, другой. Это очень интересно, здесь не разговор о том, как от изма мы переходим к другому изму, что, на мой взгляд, вообще ложный путь, если мы хотим понять, что такое история искусства, здесь нет этого, здесь, допустим, мои любимейшие прерафаэлиты, или северный ренессанс, или искусство 20 века.
Александр Генис: Все, что я люблю - прерафаэлиты и северный ренессанс.
Геннадий Кацов: то все здесь существует просто потому, что в этот день я, проживая этот день с какими-то людьми, с какими-то эмоциями, с какими-то своими фобиями, наваждениями, я в этот день выбрал этот текст и эту картину.
Александр Генис: Вы знаете, любопытно, что сейчас в последнее время появилось целое движение в компьютерной сфере - создание собственных музеев. Теперь каждый из нас может сделать галерею для себя, потому что живопись вся оцифрована, и она доступна каждому, у кого есть компьютер. Можно сделать такую галерею, и каждая галерея будет отвечать вашей “Словосфере”, потому что можно создать галерею только из женских лиц или галерею конца света, чего угодно. Конечно, это такая игра с живописью становится доступна каждому, я думаю, это популярное развлечение уже сегодня.
Геннадий Кацов: Мне кажется, оно берет свои корни от фотоальбомов. На самом деле любой фотоальбом - это моя собственная галерея.
Александр Генис: Фотоальбом замкнут во времени - это все-таки 20, 30, 40 лет, а здесь мы говорим о тысячелетиях.
Геннадий Кацов: Бесконечность в прошлом - это очень важно. И здесь, собственно говоря, в “Словосфере” 180 текстов за последние 7 столетий, от Джотто ди Бондоне, то есть это 1300 год, и завершая Сашей Джикия, моим знакомым, очень популярный в Москве художник, картина 2012 года.
Александр Генис: То есть вы собрали собственный музей, в котором можно жить?
Геннадий Кацов: Все вообще есть собственный музей, собственный архив. Все, что мы собираем, наши впечатления, да, здесь они выражены, мне кажется, что это удалось, и текстом, и картиной.
Александр Генис: Хорошо, давайте поближе познакомимся с этим проектом. Какие русские полотна попали в “Словосферу”?
Геннадий Кацов: Здесь, кстати, перечисляет как раз Михаил Дзюбенко, он перечисляет около 20 и Максим Шраер в интервью со мной, бостонский профессор, он перечисляет, по-моему 27 или 29 русских художников, здесь есть и Брюлов, здесь есть и Куинджи, кстати, Малевич у меня не “Черный квадрат” ни в коем случае, а уже конец 20 годов - 30 годы. Здесь есть из современных Борис Васильев, Илья Кабаков, Комар и Меломид, Крапивницкий есть. Есть и художники, которые здесь работали, есть Оскар Рабин. То есть разные совершенно художники.
Александр Генис: Давайте послушаем что-нибудь из русского раздела.
Геннадий Кацов: Пожалуйста, Архип Куинджи “Ночь на Днепре”.
Александр Генис: Все, надеюсь, помнят эту картину, ее трудно забыть, если вы один раз увидите Куинджи, вы все время помните. Именно про эту картину рассказывают анекдот. Дело в том, что там ярко светится та самая луна, которая появилась в названии. И когда Куинджи показывал эту картину, то все ходили и искали спрятанную свечку за картиной, думая, что она просвечивает сквозь холст.
Геннадий Кацов: Надо сказать, что в “Словосфере” есть Уинслоу Хомер - это классик американского реалистического искусства. Картина “Танец ночью” очень похожа по краскам, именно вот этот тигель серебряный, в котором варится ночь, очень похожа эта картина на Куинджи.
Александр Генис: Я должен сказать, к своему разочарованию, я очень люблю передвижников и вообще люблю русскую живопись 19 века, даже написал книжку “Фантики”, посвященную как раз этой теме.
Геннадий Кацов: Прекрасная книга, я ее читал.
Александр Генис: Спасибо. Недавно в музее Метрополитен открылось заново американское крыло, где они выставили всю американскую живопись 19 века. Я пошел, внимательно изучил и убедился в том, что передвижники есть не только в России, но и в Америке, и на каждого русского передвижника есть американский, немецкий, шведский, так что передвижники есть всюду.
Геннадий Кацов: Уникальность Айвазовского - это замечательно. Поскольку вы меня попросили из известных художников, у меня их, кстати, очень немного, из 180 навскидку самых популярных имен 20-30.
Александр Генис: Куинджи я вообще люблю. Мало того, что он хороший художник, но мне еще Бахчинян рассказывал, что однажды корова попала под поезд, ей отрезили ногу, и Куинджи ей сделал деревянный протез. Уже за одно это его можно полюбить.
Геннадий Кацов: Так и будем любить.
Александр Генис: Прошу!
Когда смысл перспективы, далекий и близкий,
Ускользает в ночи, глубине вопреки,
По разлитому блику от лунного диска
Узнаешь о наличии лунной реки.
Ее путь по земле неизвилист, и кратен
Протяженности той отраженной волны,
Что впадает в какой-нибудь пепельный кратер,
То есть с темной и лунной его стороны.
И на том или этом находишься свете,
И о том, что не ты на твоем же веку
Был – тебе не расскажут на этой планете,
И на той не узнать твоему двойнику.
Александр Генис: Спасибо. А что с американской живописью в вашей книге?
Геннадий Кацов: Американская живопись представлена по-разному, здесь есть и то, что называется магический реализм - это и Уаейт.
Александр Генис: Это мой любимый американский художник.
Геннадий Кацов: Кстати, здесь с Уайетом была проблема, потому что мне нравится ряд его картин, и я как раз пытался выбрать.
Александр Генис: И что вы выбрали?
Геннадий Кацов: Конечно же, “Кристину”.
Александр Генис: “Кристина” - это картина, которая принесла известность не только ему, но и Музею современного искусства в Нью-Йорке. Они ее купили и сделали знаменитой не только картину, но и музей стал знаменитым.
Геннадий Кацов: А вы знаете, что на этой картине не Кристина, ее зовут Олсен - это его супруга изображена.
Александр Генис: Я часто езжу в те места, где он жил в штате Делавэр, чтобы посмотреть на его края, на его картины. С этим художником я живу давно, он мне помогает полюбить Америку.
Геннадий Кацов: Вообще у него потрясающие работы. Действительно, смотришь, оторваться невозможно, они прямо в тебя входят. Особенно эти картины “Ветер”, потом, когда он плывет в лодке, и вот этот профиль заснувшего рыбака.
Александр Генис: Вообще поразительно, что его живопись - это все темперы, это все такое старинное и краски пожухлые, ноябрь всегда на картинах. Но мне больше всего нравится то, как он описал свой метод, он говорит: “Мне говорят - меняйте реальность в своих картинах, старомодно писать то, что вы видите”. Он говорит: “Нет, я сижу с предметом до тех пор, пока он не изменит меня”. По-моему, это очень глубоко о творчестве.
Геннадий Кацов: Тоже я знаю, что и ваш, и мой Эдвард Хоппер. Совсем недавно была выставка очень любопытная хопперовская. “Полуночники”.
Александр Генис: Самая знаменитая его картина, которая изображает пару, сидящую в стеклянной забегаловке на 14 стрит на Манхеттене. Интересно, что эта картина, даже те, кто ее хорошо знают, не сразу замечают, в чем там фокус. А фокус там будь здоров какой. Дело в том, что картина, она прозрачная, мы все там видим, кроме одного - там нет ни входа, ни выхода.
Геннадий Кацов: Вы дали ключ.
Александр Генис: Давайте послушаем.
От вторника в начале марта
И до среды в конце апреля –
На каждого, примерно, кварта
Непросыхающего эля.
Заняв у бара место скорби
(Неон – напиток демиургов),
Ты ничего не должен orbi,
И никому не нужен urbi.
Пить в одиночестве – свобода
Без братства с равенством! Не выйдет
Зайти сюда извне – нет входа,
А кто вошел, уже не выйдет.
Александр Генис: Аквариум. А что у нас с художниками-современниками, с нашими соотечественниками уже, теми, кто живут вместе с нами?
Геннадий Кацов: Это картина Ильи Кабакова, современный классик, называется картина “Расписание выноса помойного ведра”.
Александр Генис: Это классик концептуализма.
Геннадий Кацов: Кстати, в свое время, когда я жил в Москве, я у него бывал на Кировской в его известной мастерской на чердаке. Я прекрасно помню картины, которые были развешены по стенам, и вот одна из них “Расписание выноса помойного ведра”.
На каждую эпоху – свой Гомер,
Но как любовник есть в любой из спален,
Есть общевыразительный пример,
Поскольку мир веками – коммунален.
Чем запах влажной стирки, кислых щей,
Затравленного хлоркой туалета
Привлек, среди значительных вещей,
Философа, художника, поэта?
Зеленых мух зеленый табурет,
На семь звонков – за дверью рукомойник,
Но кто-то на семь бед один ответ
Все так же и несет в ведре помойном.
Александр Генис: Гена, этой зимой состоялся перформенс вашего выступления в публичной библиотеке Нью-Йорка. Давайте поговорим об этом событии.
Геннадий Кацов: Событие это действительно для меня очень важное, но это уже не в первый раз в Нью-Йорке. В прошлом году в июне месяце было для меня очень важное тоже событие в Центральной бруклинской библиотеке - это тоже огромное место, огромная площадка.
Александр Генис: Я знаю, я выступал там.
Геннадий Кацов: Я знаю. И я как раз там выступал. Второе как раз событие было через 10 дней в “Нэшнл Артс Клаб” на Парк-Авеню 20, был вечер “Словосферы”. Я выступал с музыкантом, потрясающий совершенно музыкант, зовут его Вадим Неселовский. Это человек, который в Соединенных Штатах выиграл в 2010 году в Вашингтоне джазовый конкурс имени Телониуса Монка. Он профессор, и он потрясающий, конечно, импровизатор, я уже не говорю о техническом оснащении. И мы с ним вдвоем уже несколько раз выходим и играем. Играем, поскольку голос - это тоже музыкальный инструмент, я тоже импровизирую, мы очень слушаем друг друга. Это на самом деле диалог. Третья составляющая, если говорим о книге “Словосфера”, третья составляющая музыкальная к тексту, к изобразительному ряду. Как раз это был вечер в Центральной нью-йоркской библиотеке публичной, для меня это вообще было событием, поскольку я вообще узнал, что там русские литераторы не выступали. То есть все, что написали сейчас в ревю по этому поводу, 1 апреля 1985 года там состоялся вечер памяти Карла Проффера.
Александр Генис: Вы знаете, что самое поразительное, что я на нем был. Прекрасно помню этот вечер, устроили в память его вечер, причем устроили по инициативе Бродского. Бродский был большим другом Проффера. Очень все было трогательно, очень все было очень печально, Карл ведь умер совсем молодым. И вдруг Бродский сказал: “Ну нельзя, чтобы заканчивалось на такой печальной мрачной ноте, давайте я вам расскажу самое главное, что сделал Проффер. Все думают, что Проффер привез в Америку русскую литературу, но гораздо важнее, что Проффер привез в Россию тарелку фрисби летающую”. Я не знаю, правда это или нет, но история, по-моему, замечательная.
Геннадий Кацов: Даже неважно, правда это или нет.
Александр Генис: Теперь уже не спросишь ни Бродского, ни Проффера.
Геннадий Кацов: После 85 года следующее событие, в котором принимали участие русские литераторы - это известная Нью-йоркская ярмарка книжная в 2012 году, там были русские литераторы. Вот получается, что вечер “Словосферы” третий по счету.
Александр Генис: То есть вы в хорошей компании. И что же было на этом вечере?
Геннадий Кацов: На этом вечере проецировались картины на стены. В этом вечере принимал участие переводчик Алекс Сигал, очень интересный парень, он пишет по-английски, родился он в Советском Союзе, но с маленького возраста здесь в Соединенных Штатах. Он переводит поэтов Серебряного века, хотя это неправильно сказать, он переводит и Пушкина, Лермонтова переводил, вплоть до Сапгира, Туркина, Геннадия Айги сейчас переводит и так далее.
Александр Генис: Я думаю, что это то самое поколение, от которого очень многое ждут, потому что это билингвы с детства, и они ориентированы на американскую, англоязычную культуру, но при этом они никак не могут отрезать ту пуповину, которая связывает их с русской культурой. Это, кстати, очень необычный момент в нашей эмигрантской жизни. Потому что, как вы знаете, в эмиграции есть не поколения, а волны - первая волна, вторая волна, третья волна. А почему? Потому что наши дети становятся американцами, австралийцами, французами, израильтянами, но в Америке этого не происходит, каким-то образом дети эмигрантов сохраняют свою связь с Россией.
Геннадий Кацов: Алекс продолжает сохранять связь не только с Россией, но и с русской литературой современной, как я уже сказал, и с литературой 19-20 века. Он перевел часть “Словосферы”.
Александр Генис: А как он перевел - с рифмой?
Геннадий Кацов: Нет, он, конечно, без рифмы перевел. Но опять-таки, Фрост, наверное, был последний, кто писал в американской литературе в рифму.
Александр Генис: Я знаю. Оден, конечно, тоже писал. Но я знаю, что американские стихи с рифмой - это детские стихи. Я печалюсь по этому поводу, но я знаю, что это так.
Геннадий Кацов: Я знаю, что когда-то по поводу переводов Бродского по этому делу прошелся. Говорил: “Ну что это такое, похоже на детскую частушку”.
Александр Генис: Да, это очень обидно, но это правда.
Геннадий Кацов: Он ни в коем случае не перевел в рифму, у него даже, я бы сказал, силлабика не всегда. То есть это такой не столько местами верлибр, сколько белый стих, будем так говорить. Но очень близко к оригиналу, хотя со своими отклонениями и так далее. Он читал по-английски, мы с ним по очереди читали, и были еще двое музыкантов - Вадим Неселовский и еще один музыкант мирового уровня, вы не поверите, но это единственный ученик Бенни Гудмена, легендарного кларнетиста, его зовут Юлиан Милкис. Чтобы понять, что это за человек: в 2012 году он и квартет Бородина вместе были в североамериканском туре. То есть на самом деле это человек потрясающий. И вот они вдвоем с Вадимом музыкальную часть представляли, а мы с Алексом Сигалом опять-таки под видеоряд, картины проецировались, читали эти тексты. Вообще на самом деле у меня идея, я хочу поделиться с вами, я сейчас ищу под этот проект не только спонсоров, а единомышленников - это идея мультимедийного проекта, куда еще интересно было бы ввести хореографию, я вижу это и с женским вокалом, а картины проецировать, к примеру, мы в Челси-музее выступали с Юлианом Милкисом и с еще одним виолончелистом, картины проецировали на зеркала. Можно ведь картины проецировать и на водопады. На самом деле у меня в заключительном слове в “Словосфере” я говорю о том, что я не знаю, как вы отнесетесь к текстовой части этого проекта. Меня это очень интересует, поэтому все ревю на эту тему, конечно, очень интересно читать. А по поводу видеоряда я точно отвечаю.
Александр Генис: Это не вы отвечаете - это отвечает художники.
Геннадий Кацов: Нет, я тоже отвечаю, поскольку я мог подобрать и другие картины и других художников, и тогда бы вы сказали - какой дурной вкус. То есть я тоже отвечаю за это. И поэтому, мне кажется, что мультимедийный проект будет очень и очень интересен. Понятно, что его можно перевести и на английский, и на испанский, на любой другой язык и показывать. Мне кажется, что здесь есть и какой-то элемент, я бы не сказал образовательный, но мои дети, к примеру, они по-русски очень плохо читают, но они приходят на мои выступления.
Александр Генис: То есть это такие “Веселые картинки”?
Геннадий Кацов: Да, в каком-то смысле они начинают узнавать, что есть этот мир, он плоскостный, они не всегда хотят пойти в галерею или музей, но если им так показать объемно с музыкой, с пением, с хореографией, он вдруг увидят в этом театре что-то для себя и это останется.
Александр Генис: Ну что ж театр живописи, по-моему, правильная идея. Я вообще считаю, что книга должна стремиться к театру, потому что книги ведь вымирают, что от них остается? Какие-то электроны на наших экранах. И поэтому книгу надо заземлить, сделать ее дороже, сделать ее красивее, сделать ее уникальнее, сделать такой, чтобы она была неповторимая. Содружество с художниками очень перспективно. А вы жалеете о том, что что-то не попало, какие-то, картины вам не пришли в голову.
Геннадий Кацов: Первый вечер был на самом деле в Челси-музее в 2011 году, когда у меня всего было написано 10, наверное, работ. И есть такой фонд Натальи и Татьяны Колодзей, у них около 6-7 тысяч работ нонконформистов со времен Советского Союза. Они узнали об этом, никакой книги даже еще не было, да, собственно, я не знал, сколько я напишу. Они говорят: “Слушай, у нас сейчас выставка проходит в Челси-музее, ты хочешь выступить?”. Я говорю: “Да нет, я ни в коем случае не хочу, я не готов и так далее”. Тут моя супруга говорит: “Нет, выступай”. Это было первый раз. Я на каждом выступлении, их уже несколько, я на каждом выступлениях стараюсь читать разные тексты, потому что большинство из них для меня дороги. Есть какие-то вещи, к которым я отношусь сложно.
Александр Генис: Какая ваша любима пара? Давайте закончим на этой ноте. Что вам особо удалось, что особенно совпало, зрительный ряд со словами?
Геннадий Кацов: Вы знаете, когда я написал “Венецианский дворик” Франческо Гварди - это как раз тот самый случай, когда я писал к картине, а получилось совсем не к картине. Поскольку он один из первых, этот текст в “Словосфере”.
Александр Генис: Причем важно, что Гварди, а не Каналетто. Когда мы говорим о Венеции, то либо Каналетто это классицизм, либо Гварди, такой экспрессионизм.
Геннадий Кацов: В Новом Литературном Обозрении Ян Пробштейн написал прекрасную рецензию в академическом стиле на “Словосферу”, он как раз это и отметил, что именно не Каналетто, а Франческо Гварди.
Александр Генис: Я люблю и того, и другого, впрочем.
Геннадий Кацов: Я тоже. Когда я написал этот текст, я вдруг понял, что я делаю. Вы меня сразу поймете, я думаю, что и наши слушатели. “Венецианский дворик” - человек расположен к зрителям спиной, синяя шляпа, синий плащ и он уходит вглубь двора.
Плотнее эхо в полости двора
В пятнадцати кварталах от Лагуны.
Здесь в белых чайках, будто на шарах,
Катается край неба с ровным гулом.
Здесь воздух января солен и свеж,
К отливу свет процежен облаками
И человек, обычно цвета беж,
Синеет здесь спиною и руками.
Он удаляется. И Бог его простит.
Но дребезжа, как чашки на подносе,
По всем земным законам перспектив
Вдруг: “Джозеф…, – в глубине двора, -
Иосиф…
Ося.”
