В пятницу 18 апреля в Москве состоится вручение театральных премий "Золотая маска". В номинациях – десятки спектаклей. О наиболее интересных драматических спектаклях конкурса, о "Золотой маске" как портрете театральной эпохи, о театральной европейской столице Москве, о политизации театра, внимании к нему властей и опасности цензуры в интервью Радио Свобода говорит театральный критик Марина Давыдова:

– Есть ряд постановок, которые мне кажутся интересными, начиная со спектаклей Додина, особенно "Враг народа", который совершенно новое звучание приобрел. Он был актуален год назад, но сейчас монолог главного героя доктора Стокмана, который он произносит во втором акте, в финале, такой монолог одиночества, что большинство всегда не право, он в нынешних обстоятельствах как-то особенно пронзительно звучит. Я с самого начала была поклонником "Идеального мужа" Богомолова, я рада, что он хотя бы попал в программу. Уверена, что ему ничего не достанется, зная, какой там внутренний расклад. Что касается московских постановок, среди номинантов – "Сон в летнюю ночь" Кирилла Серебренникова, и он мне нравится, но, мне кажется, что, скажем, "Идиот", поставленный тоже в прошлом сезоне, ничуть не менее, а может быть, в чем-то и более важная и интересная работа.

На фестивале московские критики обычно смотрят провинциальные спектакли. Из этих открытий я бы выделила "Онегина", которого поставил Тимофей Кулябин в Новосибирске, в театре "Красный факел". Я давно слежу за этим довольно молодым режиссером, но как-то здесь он вышел на какой-то новый уровень. Положа руку на сердце, мне этот "Онегин" кажется более содержательным и интересным, чем "Евгений Онегин", скажем, Туминаса, а это такой хит московский – красивый и визуально безупречный спектакль, но по тому, насколько попадает он в сегодняшнего зрителя, по каким-то нитям напряжения, которые протягиваются со сцены в зал, если с этой точки зрения рассматривать спектакль, то, пожалуй, я отдам предпочтение работе Кулябина.

– Можно прогнозировать успех того или иного спектакля? Вы можете сказать с определенной долей вероятности, кто победит?

– Иногда да. Но в данном случае я бы не решилась, потому что, во-первых, обширные номинации, много позиций, и очень часто решающим оказывается какое-то случайное обстоятельство, что-то побеждает с перевесом в один голос. Я могу сказать, скорее, что не получит "Маску". Вот тут у меня есть какие-то предположения. Кто получит – это в значительной степени лотерея, честно говоря, при таком количестве номинантов. 10 спектаклей только в малой форме, еще больше их в большой форме, а режиссеров вообще чуть ли не 20 штук. Причем среди них есть настоящие мэтры, вроде того же Додина, Фокина, Женовача, Серебренникова, Бутусова, Богомолова... На самом деле, если бы меня попросили составить портрет, скажем, этого двадцатилетия, а в этом году "Маска" 20-летие отметила, по лауреатам премии, я бы сказала, что это практически невозможно. А вот если по номинантам, то портрет эпохи все-таки вырисовывается. Притом что, ну, иногда что-то достойное не попадало, это неизбежно, и иногда, конечно, попадает, и в этом году тоже, довольно много мусора какого-то. Но тем не менее в целом именно этот номинационный список отражает каждый конкретный сезон и какие-то тенденции обнаруживает. В составлении номинационного списка меньше каких-то случайностей, чем в определении лауреатов. Но я думаю, что это касается любой премии, на самом деле.

– Вы говорите о том, что "Маска" – это портрет эпохи. Вам нравится этот портрет?

– В последнее время он начал мне нравиться все больше и больше. Где-то года три примерно тому назад, может, четыре... У нас же долгие годы в номинационных списках были представлены в основном мэтры, и какие-то редкие вкрапления другого, молодежи вообще практически не было, и среднее поколение с трудом туда пробивалось, его как бы не замечало экспертное сообщество. Да, оно, может быть, было не столь заметным, с другой стороны. Сейчас мы видим, что, во-первых, это поколенчески уравновешенный список, есть и абсолютно новые имена, и какие-то люди, которые переживают творческое акме. Для режиссера вообще пиковая такая ситуация – это где-то 40-50 лет, потому что эта профессия – это не только талант, не только фантазия, это еще и энергия, умение зарядить собой, своими идеями большое количество людей. И с возрастом, как правило, это качество куда-то вот улетучивается. Это правило, из которого есть, конечно, исключения. И здесь есть среднее поколение. Я помню, с каким трудом тот же Серебренников и Богомолов пробивались, получали признание критиков. Это был довольно мучительный процесс. Кроме того, география "Золотой маски" достаточно расширилась. Мы видим здесь спектакли не только из крупных городов, вроде Новосибирска, провинциальных, но и спектакль из города Лысьва "Облако-рай". Я, к сожалению, его не посмотрела, меня не было в Москве, но мне его очень хвалили. Лысьва – это же маленький городок, и то, что спектакль оттуда выдвинут на национальную премию, – это радостно. Еще до недавнего времени это было сложно себе представить. Какие-то позитивные изменения в российском театре за последние года три, на мой взгляд, случились. Какой-то качественный скачок произошел. Сказались усилия и культуртрегеров, которые проводили огромное количество всяких лабораторий, в том числе драматургических, в провинции, не только в крупных городах, вроде Красноярска, Перми или Новосибирска, но и в маленьких городах. Сказалось то, что на эти лаборатории приезжала какая-то молодая режиссура, и многие оставались там, пытались что-то делать. Иногда это заканчивалось печально из-за каких-то конфликтов с местной властью, как, например, у режиссера Бориса Павловича в Кирове. Иногда это более-менее благополучно. Но так или иначе, произошло какое-то взаимообогащение. С другой стороны, внутри столиц стали открываться какие-то новые театры, иногда они преобразовывались из старых, как "Гоголь-центр" из Театра Гоголя, иногда какие-то новые команды приходили в театр, но вот ощущение, как принято говорить на сленге, "движухи", оно появилось последние примерно три года, и в этом ощущении я живу. Сказалась еще фестивализация российской театральной жизни. По количеству фестивалей, международных фестивалей мы вышли едва ли не на первое место в Европе. Особенно если говорить о Москве и Петербурге. По количеству гастролей. Произошла интеграция культурной, театральной особенно жизни в России в общеевропейскую. Я прямо чувствую, как мы стали каким-то единым культурным пространством. Опять же количество копродукции, которую стали делать в Москве. Только за прошедший год – и Робер Лепаж, и Давид Бобе выпускает "Гамлета", и Деклан Доннелан ставит "Мера за меру", и итальянский театр, тандем Ричи/Форте, два режиссера-художника работают здесь. Ощущение европейской театральной столицы в Москве родилось, и оно оставалось для меня устойчивым на протяжении этих нескольких последних лет. Печально, если это закончится.

– В России сейчас существенно политизируется атмосфера. Вот вы сказали, что спектакль "Враг народа" звучит по-новому в нынешней обстановке. Стал ли более политизированным театр?

– Да, кстати, долгие годы главный посыл моей критики российского театра как раз заключался в том, что это театр, существующий в целом в некоей колбе, что он словно непроницаемой стеной был отгорожен от жизни как таковой, от ее проблем и так далее. В основном, вся социально заряженная драматургия появлялась на очень маленьких сценах, вроде "Театра.док", "Практики", но это все полуподвальные помещения на 30-60 мест. В последнее время это все вышло на большие сцены. То есть тоже произошел какой-то прорыв. Тот же "Гоголь-центр" все чаще и чаще сравнивают с ранней Таганкой. И богомоловские постановки на сцене Московского художественного театра, это большая сцена главного, фактически, драматического театра страны. Театр стал попадать в болевые точки общества. И это незамедлительно сказалось на самом театре. Потому что, если вы почитаете российскую прессу, вы увидите, что эти все попытки репрессивности со стороны государства, цензурирования культурного пространства – они в основном касаются театра. Театр неожиданно опять оказался в центре внимания, как в советские времена. Это просто удивительно! Я не думала, что я до этого доживу. Казалось, что театр власти абсолютно не интересен, потому что как можно сравнить многомиллионную телевизионную аудиторию, или аудиторию кинотеатров, или даже людей, читающих книжки, вышедшие большим тиражом, с театром, который по определению не может посмотреть много людей? Он охватывает небольшую часть населения, и это даже в самых развитых странах так. Нет, именно театр сейчас подвергается критике, и почитайте все эти страшные передовицы в газете "Культура", посмотрите центральные каналы, в аналитических передачах, где рассказывается о внешнеполитической обстановке, о страшных бандеровцах, Майдане и так далее, вдруг сюжеты посвящаются театру. Он попал в болевые точки общества, попал в центр внимания вообще. Даже те, кто не видел каких-то спектаклей, о них слышали, о них говорят. Говорят о Театре на Таганке, о мхатовских постановках. Театр прямо в центре общественных дискуссий. Это меня радует, но это очень опасная ситуация, потому что она чревата возвращением, фактически, прямой цензуры именно в театр. Если эти гайки будут закручиваться, то жертвой их в первую очередь падет театральная жизнь, а не что-то другое. То есть за издательский бизнес, за кинопрокат и так далее возьмутся гораздо позже, а первое, что будет цензурировано, – это театр. Это я могу твердо сказать.