Один из самых простых и одновременно емких показателей текущего состояния экономики той или иной страны – по отношению к ее гражданам. Придуманный еще полвека назад для Соединенных Штатов, этот индекс применяется теперь экономистами и для других стран мира, позволяя составлять их экономические рейтинги, отличные от более известных сегодня – будь то индексы уровня бедности, конкурентоспособности экономик или благоприятствования бизнесу.
Среди этих экономистов - составитель рейтинга почти 90 стран мира по индексу неблагополучия, профессор экономики университета Джона Хопкинса в США Стивен Ханке. Очередная версия индекса была представлена им, в частности, в майском номере журнала Global Asia.
“Индекс неблагополучия” (Misery Index) отражает текущую динамику важнейших макроэкономических показателей той или иной страны. Но фиксирует он иные аспекты экономической конъюнктуры, чем те, которые охватывает, например, схожий с ним, на первый взгляд, “индекс бедности”. Так ли это?
Cтивен Ханке:
- Верно, индекс бедности – далеко не то же самое, что индекс неблагополучия. Для оценки уровня бедности используются, как правило, иные показатели: например, объем ВВП на душу населения или средний уровень заработной платы… А далее используется некая черта отсечения, выбираемая произвольно: значения по одну сторону от нее свидетельствуют, скорее, о бедности, а по другую сторону – о преуспевании. На мой взгляд, это довольно субъективный индекс.
В отличие от него, индекс неблагополучия базируется на четырех объективных и абсолютно общедоступных показателях.
Его исходную формулу придумал еще в 60-ые годы прошлого века руководитель группы экономических советников президента США Джонсона Артур Оукен. Он просто сложил текущие показатели безработицы и темпов инфляции в США. Дав таким образом президенту простое, но при этом емкое и довольно точное представление об общей ситуации в экономике страны и ее ближайших перспективах. Для первых лиц государства подобная информация, с политической точки зрения, крайне важна, так как она сильно коррелирует с рейтингом доверия избирателей: если индекс идет вверх, то уровень общественной поддержки - снижается.
15 лет назад профессор Гарвардского университета в США Роберт Барро предложил расширенную формулу индекса неблагополучия, которую сегодня и используют экономисты, включая Стивена Ханке.
К изначальным показателям безработицы и инфляции Барро, во-первых, добавил среднюю на данный момент процентную ставку по банковским кредитам в стране, а во-вторых, полученную сумму предложил сокращать на величину прироста ВВП за отчетный период. И понятно, почему: если три первых показателя (безработица, инфляция и банковский процент) для потребителя – чем меньше, тем лучше, то рост ВВП – наоборот, чем больше, тем лучше.
Как отмечает профессор Ханке, он сегодня не может представить себе ни одного крупного политика в любой стране мира, который оставался бы равнодушным к текущей динамике показателей, определяющих национальный индекс неблагополучия. По его словам, неравнодушны политики и к тому, какое именно место в этом мировом рейтинге занимает их страна, насколько ее экономика оказывается здоровее или более уязвимой, чем другие…
Cтивен Ханке:
- При этом разница, скажем, между 12-ым или 15-ым местами в рейтинге 89-ти стран большого значения, наверное, не имеет. Но если твоя страна, как сегодня - Венесуэла, этот рейтинг возглавляет или оказывается рядом – как Иран, Сербия, Аргентина и или Ямайка, то ясно, что дела твои плохи.
Что касается конкретных данных по каждой из четырех составляющих индекса неблагополучия для отдельных стран - росту цен, безработице, банковскому проценту и динамике ВВП, то профессор Ханке полагается исключительно на сведения, которые собирает и проверяет авторитетный британский еженедельник Economist. Точнее – исследовательское подразделение этой издательской группы – Economist Intelligence Unit.
Его методика остается неизменной, данные по разным странам и за разные годы легко сопоставимы, отмечает профессор Ханке. А в споры о неких оптимальных формулах расчета инфляции или занятости населения он предпочитает не вступать.
Тем не менее, почему все же этот круг макроэкономических показателей не расширяется? Не включаются в него те, которые отражают, например, динамику объемов банковского кредитования, промышленных заказов или розничной торговли в стране? Или – обменного курса ее валюты? Ведь они также являются весьма важными индикаторами текущего уровня общественного благополучия…
Стивен Ханке:
- Все очень просто: четыре слагаемых индекса неблагополучия имеют приоритетное значение для политиков - поэтому они и были выбраны. Те макроэкономические показатели, которые вы перечисляете, безусловно, тоже значимы, но, скорее, для профессионалов, то есть людей специально изучающих экономику, а не для тех, кому нужно чуть ли не ежедневно принимать решения общегосударственной важности.
Им необходимо отслеживать лишь несколько наглядных и простых для понимания показателей. В отличие от экономистов или биржевых трейдеров, их в меньшей степени волнуют сиюминутные колебания многих рыночных переменных. Куда важнее оказывается динамика тех экономических показателей, которые абсолютно понятны большинству избирателей.
Из 89 стран вашего рейтинга по индексу неблагополучия в 48-ми главной проблемой является безработица, что, в общем, понятно, поскольку мировая экономика лишь выходит из кризиса. В 37-ми случаях – это банковский процент, определяющий стоимость заемных денег в экономике и, следовательно, влияющий как на потоки инвестиций, так и на объемы крупных трат потребителей.
Лишь в трех случаях наиболее весомым фактором индекса для той иной страны оказалась инфляция и в одном - рост реального ВВП (Китай). Как объяснить именно такую иерархию факторов? Насколько точно она способна отражать текущую ситуацию чуть ли не в половине стран мира?
Стивен Ханке:
- Безработица действительно оказывается основным фактором расчетов индекса неблагополучия для большинства стран. И все наши опросы подтверждают этот интуитивный вывод. Тогда как инфляция, по своему влиянию на общее значение индекса, превалирует сегодня лишь в случаях Венесуэлы, Ирана и Аргентины.
В той сравнительно простой формуле, которую я применяю для расчетов индексов, все четыре составляющих имеют равный удельный вес. Это так называемый “метод простого сложения”. И если безработица оказывается важнейшим элементом, то это только потому, что в большинстве анализируемых стран абсолютная ее величина превышает арифметические значения трех других показателей. В США, например, на долю показателя безработицы приходится более половины совокупного значения индекса.
Здесь, правда, необходимо пояснить: для человека, потерявшего работу, и для его семьи инфляция даже в 10-15% не столь болезненна, как сама безработица. Но если темпы инфляции переваливают за сто и более процентов, как в сегодняшней Венесуэле, в такой ситуации она становится по своей значимости, по крайней мере, сопоставимой с безработицей. То есть уже инфляция выходит на первый план.
В десятку лучших в рейтинге, помимо Японии, Сингапура, Катара или Южной Кореи, попали и такие страны, как Таиланд, Малайзия или Панама, которые пока трудно отнести к группе “индустриально развитых”.
При этом Германия, Швеция, Гонконг, Дания, Австрия, Канада или США - все оказались лишь во второй десятке. Как объяснить такое расхождение рейтинга с традиционными представлениями об экономическом благополучии разных стран мира?
Стивен Ханке:
- Если говорить о Панаме, то ее высокое место меня ничуть не удивляет. В стране используется американский доллар, так что и темпы инфляции, и ставка банковского процента там примерно такие же как в США. Более того, страна бурно развивается, она – один из лидеров по экономическому росту в Латинской Америке. А рост ВВП, напомню, вычитается из значения индекса неблагополучия. То же справедливо в отношении Таиланда или Малайзии.
Да, США не попали в первую десятку, но разница между местами в первой десятке и во второй не столь уж и велика. В рейтинге стран по индексу неблагополучия вообще нет больших разрывов. Изменения внутри него - от первого места к последнему - происходят достаточно плавно. И только сравнивая лидеров с аутсайдерами, мы видим, какая пропасть оказывается между ними!
Но в целом, если вы складываете показатели текущего уровня безработицы, инфляции и среднего банковского процента, а потом вычитаете из их суммы показатель текущего роста ВВП и получаете в итоге значение индекса примерно в 10 баллов или даже меньше, то это для любой страны мира, я бы сказал, очень даже неплохо!
Россия в рейтинге 89 стран мира по уровню индекса неблагополучия оказалась на 54 месте – вслед за Парагваем, Колумбией и Польшей с одной стороны, и перед Азербайджаном, Италией и Боливией – с другой.
По всем странам в рейтинге были взяты данные по состоянию на конец декабря прошлого года. И уже тогда применительно к России наиболее значимым среди четырех компонентов индекса стала стоимость банковских кредитов в стране, а не инфляция или безработица.
С тех пор она в России лишь значительно выросла: Центральный банк дважды, с перерывом в полтора месяца, повышал свою базовую процентную ставку – в целом почти в полтора раза, сдерживая отток капитала из страны, резко ускорившийся на фоне событий в Крыму и на Украине.
Годовая инфляция в России также ускорилась - с 6,5% в декабре до 7,3% в апреле. Тогда как годовые темпы роста российской экономики, наоборот, резко замедлились: если в четвертом квартале прошлого года они составляли 2%, то в первом квартале года нынешнего, по предварительным оценкам Министерства экономического развития, - лишь 0,8%.
Среди этих экономистов - составитель рейтинга почти 90 стран мира по индексу неблагополучия, профессор экономики университета Джона Хопкинса в США Стивен Ханке. Очередная версия индекса была представлена им, в частности, в майском номере журнала Global Asia.
“Индекс неблагополучия” (Misery Index) отражает текущую динамику важнейших макроэкономических показателей той или иной страны. Но фиксирует он иные аспекты экономической конъюнктуры, чем те, которые охватывает, например, схожий с ним, на первый взгляд, “индекс бедности”. Так ли это?
Cтивен Ханке:
- Верно, индекс бедности – далеко не то же самое, что индекс неблагополучия. Для оценки уровня бедности используются, как правило, иные показатели: например, объем ВВП на душу населения или средний уровень заработной платы… А далее используется некая черта отсечения, выбираемая произвольно: значения по одну сторону от нее свидетельствуют, скорее, о бедности, а по другую сторону – о преуспевании. На мой взгляд, это довольно субъективный индекс.
В отличие от него, индекс неблагополучия базируется на четырех объективных и абсолютно общедоступных показателях.
Его исходную формулу придумал еще в 60-ые годы прошлого века руководитель группы экономических советников президента США Джонсона Артур Оукен. Он просто сложил текущие показатели безработицы и темпов инфляции в США. Дав таким образом президенту простое, но при этом емкое и довольно точное представление об общей ситуации в экономике страны и ее ближайших перспективах. Для первых лиц государства подобная информация, с политической точки зрения, крайне важна, так как она сильно коррелирует с рейтингом доверия избирателей: если индекс идет вверх, то уровень общественной поддержки - снижается.
В рейтинге вообще нет больших разрывов. Изменения от первого места к последнему происходят достаточно плавно. И только сравнивая лидеров с аутсайдерами, мы видим, какая пропасть оказывается между ними!
15 лет назад профессор Гарвардского университета в США Роберт Барро предложил расширенную формулу индекса неблагополучия, которую сегодня и используют экономисты, включая Стивена Ханке.
К изначальным показателям безработицы и инфляции Барро, во-первых, добавил среднюю на данный момент процентную ставку по банковским кредитам в стране, а во-вторых, полученную сумму предложил сокращать на величину прироста ВВП за отчетный период. И понятно, почему: если три первых показателя (безработица, инфляция и банковский процент) для потребителя – чем меньше, тем лучше, то рост ВВП – наоборот, чем больше, тем лучше.
Как отмечает профессор Ханке, он сегодня не может представить себе ни одного крупного политика в любой стране мира, который оставался бы равнодушным к текущей динамике показателей, определяющих национальный индекс неблагополучия. По его словам, неравнодушны политики и к тому, какое именно место в этом мировом рейтинге занимает их страна, насколько ее экономика оказывается здоровее или более уязвимой, чем другие…
Cтивен Ханке:
- При этом разница, скажем, между 12-ым или 15-ым местами в рейтинге 89-ти стран большого значения, наверное, не имеет. Но если твоя страна, как сегодня - Венесуэла, этот рейтинг возглавляет или оказывается рядом – как Иран, Сербия, Аргентина и или Ямайка, то ясно, что дела твои плохи.
Что касается конкретных данных по каждой из четырех составляющих индекса неблагополучия для отдельных стран - росту цен, безработице, банковскому проценту и динамике ВВП, то профессор Ханке полагается исключительно на сведения, которые собирает и проверяет авторитетный британский еженедельник Economist. Точнее – исследовательское подразделение этой издательской группы – Economist Intelligence Unit.
Его методика остается неизменной, данные по разным странам и за разные годы легко сопоставимы, отмечает профессор Ханке. А в споры о неких оптимальных формулах расчета инфляции или занятости населения он предпочитает не вступать.
Тем не менее, почему все же этот круг макроэкономических показателей не расширяется? Не включаются в него те, которые отражают, например, динамику объемов банковского кредитования, промышленных заказов или розничной торговли в стране? Или – обменного курса ее валюты? Ведь они также являются весьма важными индикаторами текущего уровня общественного благополучия…
Стивен Ханке:
- Все очень просто: четыре слагаемых индекса неблагополучия имеют приоритетное значение для политиков - поэтому они и были выбраны. Те макроэкономические показатели, которые вы перечисляете, безусловно, тоже значимы, но, скорее, для профессионалов, то есть людей специально изучающих экономику, а не для тех, кому нужно чуть ли не ежедневно принимать решения общегосударственной важности.
Им необходимо отслеживать лишь несколько наглядных и простых для понимания показателей. В отличие от экономистов или биржевых трейдеров, их в меньшей степени волнуют сиюминутные колебания многих рыночных переменных. Куда важнее оказывается динамика тех экономических показателей, которые абсолютно понятны большинству избирателей.
Для первых лиц государства подобная информация крайне важна, так как она сильно коррелирует с рейтингом доверия избирателей: если индекс идет вверх, то уровень общественной поддержки - снижается.
Из 89 стран вашего рейтинга по индексу неблагополучия в 48-ми главной проблемой является безработица, что, в общем, понятно, поскольку мировая экономика лишь выходит из кризиса. В 37-ми случаях – это банковский процент, определяющий стоимость заемных денег в экономике и, следовательно, влияющий как на потоки инвестиций, так и на объемы крупных трат потребителей.
Лишь в трех случаях наиболее весомым фактором индекса для той иной страны оказалась инфляция и в одном - рост реального ВВП (Китай). Как объяснить именно такую иерархию факторов? Насколько точно она способна отражать текущую ситуацию чуть ли не в половине стран мира?
Стивен Ханке:
- Безработица действительно оказывается основным фактором расчетов индекса неблагополучия для большинства стран. И все наши опросы подтверждают этот интуитивный вывод. Тогда как инфляция, по своему влиянию на общее значение индекса, превалирует сегодня лишь в случаях Венесуэлы, Ирана и Аргентины.
В той сравнительно простой формуле, которую я применяю для расчетов индексов, все четыре составляющих имеют равный удельный вес. Это так называемый “метод простого сложения”. И если безработица оказывается важнейшим элементом, то это только потому, что в большинстве анализируемых стран абсолютная ее величина превышает арифметические значения трех других показателей. В США, например, на долю показателя безработицы приходится более половины совокупного значения индекса.
Здесь, правда, необходимо пояснить: для человека, потерявшего работу, и для его семьи инфляция даже в 10-15% не столь болезненна, как сама безработица. Но если темпы инфляции переваливают за сто и более процентов, как в сегодняшней Венесуэле, в такой ситуации она становится по своей значимости, по крайней мере, сопоставимой с безработицей. То есть уже инфляция выходит на первый план.
В десятку лучших в рейтинге, помимо Японии, Сингапура, Катара или Южной Кореи, попали и такие страны, как Таиланд, Малайзия или Панама, которые пока трудно отнести к группе “индустриально развитых”.
При этом Германия, Швеция, Гонконг, Дания, Австрия, Канада или США - все оказались лишь во второй десятке. Как объяснить такое расхождение рейтинга с традиционными представлениями об экономическом благополучии разных стран мира?
Стивен Ханке:
- Если говорить о Панаме, то ее высокое место меня ничуть не удивляет. В стране используется американский доллар, так что и темпы инфляции, и ставка банковского процента там примерно такие же как в США. Более того, страна бурно развивается, она – один из лидеров по экономическому росту в Латинской Америке. А рост ВВП, напомню, вычитается из значения индекса неблагополучия. То же справедливо в отношении Таиланда или Малайзии.
Да, США не попали в первую десятку, но разница между местами в первой десятке и во второй не столь уж и велика. В рейтинге стран по индексу неблагополучия вообще нет больших разрывов. Изменения внутри него - от первого места к последнему - происходят достаточно плавно. И только сравнивая лидеров с аутсайдерами, мы видим, какая пропасть оказывается между ними!
Но в целом, если вы складываете показатели текущего уровня безработицы, инфляции и среднего банковского процента, а потом вычитаете из их суммы показатель текущего роста ВВП и получаете в итоге значение индекса примерно в 10 баллов или даже меньше, то это для любой страны мира, я бы сказал, очень даже неплохо!
Безработица оказывается основным фактором индекса неблагополучия для большинства стран. В США, например, на ее долю приходится более половины совокупного значения индекса.
Россия в рейтинге 89 стран мира по уровню индекса неблагополучия оказалась на 54 месте – вслед за Парагваем, Колумбией и Польшей с одной стороны, и перед Азербайджаном, Италией и Боливией – с другой.
По всем странам в рейтинге были взяты данные по состоянию на конец декабря прошлого года. И уже тогда применительно к России наиболее значимым среди четырех компонентов индекса стала стоимость банковских кредитов в стране, а не инфляция или безработица.
С тех пор она в России лишь значительно выросла: Центральный банк дважды, с перерывом в полтора месяца, повышал свою базовую процентную ставку – в целом почти в полтора раза, сдерживая отток капитала из страны, резко ускорившийся на фоне событий в Крыму и на Украине.
Годовая инфляция в России также ускорилась - с 6,5% в декабре до 7,3% в апреле. Тогда как годовые темпы роста российской экономики, наоборот, резко замедлились: если в четвертом квартале прошлого года они составляли 2%, то в первом квартале года нынешнего, по предварительным оценкам Министерства экономического развития, - лишь 0,8%.
