Исполнилось 35 лет со дня захвата иранскими радикалами посольства США в Тегеране, которое они объявили "рассадником американского шпионажа". В руках террористов оказались пятьдесят два американца – дипломаты и частные лица. Кризис с заложниками продолжался 444 дня и завершился буквально в тот момент, когда Рональд Рейган заканчивал свою первую инаугурационную речь 20 января 1981 года.

Джимми Картер, который был президентом в тот момент, когда разразился кризис с захватом посольства в Иране, в своем недавнем интервью заявил: "В моем распоряжении имелось оружие, с помощью которого я мог стереть Иран с лица земли. Но в этом случае погибло бы много невинных людей, в том числе, вероятно, и наши дипломаты. Мне многие советовали применить силу, но я этого не сделал. В итоге Всевышний внял моим молитвам, и заложники вернулись домой целыми и невредимыми".

Картер уверен, что не проиграл бы выборы Рейгану, если бы использовал силу против Ирана. "Я пожертвовал политической карьерой ради того, чтобы Америка могла служить примером сверхдержавы нового типа, исповедующей высокие морально-этические принципы", – утверждает тридцать девятый президент США.

Кризис с заложниками стал самым ярким примером ослабления военно-политического и дипломатического влияния Америки в мире в эпоху после ее поражения во Вьетнамской войне, считает политолог, эксперт из Центра Стратегических и международных исследований Эдвард Люттвак:

– Это был беспримерный случай паралича политической воли перед лицом деяния, на которое был не способен даже вождь гуннов Аттила, пощадивший дипломатов из Византии, в чью депутацию был внедрен лазутчик с заданием убить его. Древнейший принцип неприкосновенности дипломатов уважал предводитель варваров-завоевателей, но не революционная власть в Тегеране. Джимми Картер был идеалистом, убежденным, что Америка излишне полагается на военную силу, которая в современном мире якобы малоэффективна, а также испытывал чрезмерные страхи перед Советским Союзом и коммунистической идеологией. Это бы еще ничего, если бы Картер не выбрал своим помощником по национальной безопасности человека, чьи взгляды в сочетании с его собственными, я боюсь, отчасти и породили кризис с заложниками. И уж точно растянули его на такой скандально долгий срок.

Этим человеком был Збигнев Бжезинский. Далеко не идеалист, он тем не менее верил, что теократические исламские режимы есть лучший заслон на пути экспансии СССР в третьем мире, и к аятоллам в Тегеране относился спокойно. Иранские теократы действительно в конце концов уничтожили левых, вместе с которыми они свергали шаха. Но вот от помощи моджахедам, воевавшим с советской армией в Афганистане, воздержались.

​Картер умалчивает, отмечает Эдвард Люттвак, что, несмотря на весь свой пацифизм, он все же дал согласие в апреле 1980 года на спецоперацию по освобождению заложников. Однако, не веря в эффективность чисто силовых решений, обставил ее таким количеством условий – например, приказом не убивать иранцев, – что она изначально была обречена на провал. История с заложниками по-прежнему жива в памяти иранцев как их триумфальная победа над Америкой, говорит Люттвак, и по-прежнему питает их веру в то, что Америка отступит перед их напором и решимостью. В частности, в ядерных переговорах. "Они опьянели от своих успехов и до сих пор не протрезвели. Выгодно обвинять во всех своих бедах иностранное государство, которого ты по большому счету не опасаешься", – заключает Эдвард Люттвак.

"Кризис с заложниками был, с одной стороны, вызван желанием иранцев взять реванш за историческое унижение, а с другой – сильным взаимным непониманием". Так характеризовал инцидент журнал "Тайм". А вот мнение аналитика Фонда "Наследие" Джима Филлипса:

– Взаимного непонимания? Нет, я бы этого не сказал. Иранцы, на мой взгляд, с самого начала прекрасно понимали, что они делают, и чего им следует ждать от Соединенных Штатов. У нас такой ясности и близко не было. Кризис с заложниками, как я это вижу, преподнес нам два важнейших урока. Первый: уступки и мягкость хороши с державами, удовлетворенными, в целом, статус-кво, но не с режимами, стремящимися опрокинуть существующий баланс сил. К которым с первого же дня своего существования относился революционный Иран. Так, мало кто помнит, но еще в феврале 1979 года был совершен первый захват нашего посольства в Тегеране и похищен один из охранников. Тот инцидент был исчерпан в течение нескольких часов, но Вашингтон даже не заявил протест по поводу случившегося, а только отозвал домой своего посла. А спустя всего неделю после повторного захвата, происшедшего в ноябре, Картер публично обещал, что не применит силу для освобождения дипломатов.

Оба эти обстоятельства сыграли роковую роль в затягивании кризиса. Разумеется, иранцы понимали, что американский президент говорит правду, а не ведет двойную игру, чтобы усыпить их бдительность. Второй урок состоит в том, что мы позволили революционному режиму без всяких неудобств решать свои внутриполитические проблемы за счет разжигания антиамериканских настроений. Захватывая посольство, религиозные круги ставили перед собой задачу покончить с внутренней критикой и взять всю власть в свои руки, расколов общество на так называемых "патриотов" и "непатриотов" и дискредитировав все те силы в оппозиции, которые помогли им свергнуть шаха, но при этом не желали рвать с Западом. Как то сторонников премьер-министра Базаргана и президента Банисадра. Аятолла Хомейни совершенно открыто называл это "второй революцией". Верховный вождь любил повторять, что опасается американских университетов больше, чем корпуса морской пехоты США. Он желал полного размежевания с Западом и выбрал для этого очень рискованную стратегию, которая принесла успех сверх всяких ожиданий. Если не считать того, что за свою международную изоляцию Иран заплатил кровопролитной восьмилетней войной с Ираком. В остальном же клирики добились того, чего хотели. Все остальные требования исламских революционеров к Вашингтону – разморозить иранские активы, принести извинения за вмешательство во внутренние дела Ирана, вернуть бежавшего шаха – были лишь уловкой, имевшей целью отсрочить урегулирование ситуации.

Египет, в отличие от Америки, предоставил шаху постоянное убежище, но египетское посольство в Тегеране захвачено не было, замечает Джим Филлипс. Реалистичность калькуляций аятолл доказывает и то, что они не предали американских дипломатов суду за нанесение вреда Ирану, хотя все время и грозили этим Вашингтону, понимая, что на подобный шаг будет вынужден реагировать энергично даже такой пацифист, как Картер.

"Давайте вспомним, как реагировала Америка на захват посольства в Тегеране", –предлагает директор исследовательского центра "Ближневосточный форум" Даниэль Пайпс:

– До того и после того в мире происходили события объективно более важные, но в течение этих почти что полутора лет все остальные сюжеты как будто исчезли из поля зрения американцев. Информационная программа Nightline на центральном телеканале ABC все 444 дня была посвящена одной единственной теме – кризису с заложниками. Это была также центральная тема предвыборной президентской гонки Картера и Рейгана. Действующий президент тогда предпочитал отсиживаться в Белом доме, избегая активной разъездной кампании с митингами и встречами с избирателями, понимая, что те не могут быть довольны его высоконравственной пассивностью. Ни я, ни мои друзья никогда не испытывали такой жгучей обиды за державу, как в тот день в апреле 1980 года, когда появилась информация о бездарном провале спецоперации по освобождению заложников.

История с захватом посольства до сих пор окрашивает отношение американцев к Ирану. Несколько лет назад все сто сенаторов как один проголосовали за введение санкций в отношении Центрального банка Ирана, хотя администрация Обамы этому яростно противилась. Сто "за", ноль "против". Я такого больше не припомню. И если Госдепартамент воспринимает Иран прагматически как потенциального союзника США, каковым он и являлся на протяжении многих лет, то Конгресс, отражающий сантименты народа, настроен крайне скептически, если не сказать враждебно, к самой идее ядерных переговоров с Тегераном, – говорит Даниэль Пайпс.

Джимми Картер свято верил в многостороннюю дипломатию и в полезность международных организаций, заметили все три эксперта, опрошенных Радио Свобода. И президенту было горестно сознавать, что помимо Канады, чье посольство укрыло шестерых американских дипломатов, и Алжира, посредничавшего на переговорах с иранцами, мировое сообщество чисто символически и формально откликнулось на грубейшее попрание Тегераном правил международной жизни.