Александр Генис: Лучшие книги года для нас отобрала ведущая “Книжного обозрения” Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Одним из исторических откровений стала в 2014 году книга немецкого философа Беттины Стангнет «Эйхман до Иерусалима». История этой книги интересна сама по себе. В 1961 году в Иерусалиме состоялся суд над бывшим оберштурмбанфюрером СС Отто Адольфом Эйхманом – человеком, который в 1944 г представил Гитлеру отчет об уничтожении под его, Эйхмана, непосредственным руководством 4-х миллионов евреев. Иерусалимский суд закончился смертным приговором, приведенным в исполнение. После суда известная журналистка и философ, немецкая еврейка Ханна Арендт выпустила книгу «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме». Там она представляла Эйхмана мелким военным бюрократом, не способным самостоятельно думать и просто выполнявшим приказы начальства, а потому не нёсшим особой личной ответственности за Холокост. В книге проводилась идея «банальности зла», которое творится не монстрами, а обыкновенными людьми под давлением злодейских идеологий. Эта идея так заворожила западных интеллектуалов, что они готовы были подвести под нее и зловещую фигуру Эйхмана. Многие считали, что Израиль не мог обеспечить справедливый суд над Эйхманом, будучи слишком заинтересованной стороной.
И вот через 40 лет Беттина Стангнет (которая разделяла идеи Арендт), просматривая новые материалы об Эйхмане, наткнулась на его записи, в которых он опровергал моральные критерии в философии Иммануила Канта. Стангнет была поражена тем, что «мелкий бюрократ», не способный, по мнению Арендт, «самостоятельно думать», рассуждает о Канте. Она начала раскапывать архивы, и результатом явилась книга «Эйхман до Иерусалима» - ответ Ханне Арендт. Основу книги составили так называемые «Аргентинские записки» Эйхмана, которые Стан-гнет укомплектовала, собрав по частям в 30-ти архивах разных стран. Туда входят и интервью, которые в Аргентине брал у Эйхмана журналист Виллем Сассен.
Диктор: «После войны круг Сассена в Буэнос-Айресе был шире, чем представлялось историкам. Бывшие нацисты организовали клуб. На встречах они изучали книги и статьи о Холокосте, включая те, которые, как они говорили, были написаны «врагами», то есть, евреями. Задачей группы было собрать материалы на книгу о чистоте идей национал-социализма. Они сваливали все жестокости на Гестапо (не на СС), утверждали, что Гитлер ни о чем не знал, и называли информацию о Холокосте «ложью о шести миллионах».
Марина Ефимова: Однако у самого Эйхмана были другие планы – он хотел утвердить свое место в истории. Чувствуя себя свободно в Аргентине, Эйхман не только подтверждал, что ужасающие массовые убийства имели место, но подчеркивал свою роль в их исполнении, настаивая на том, что был главным двигателем «еврейской политики». То, что он делал во время войны, он называл «творческой работой». Описывая успешную депортацию четырехсот тысяч венгерских евреев в Освенцим, он назвал эту акцию «шедевром изобретательности». Он гордился не только своей эффективностью, но и преданностью немецкой нации, которую собирался очистить, уничтожая людей увечных, отсталых и «второсортных» – славян, цыган и не принадлежащих к белой расе. Но в его отношении к евреям было нечто другое. Стангнет пишет:
Диктор: «В записях Эйхмана поразительно признание некоторой неполноценности самой немецкой нации. Он пишет: «Стремление к самосохранению нации сильней так называемых моральных требований. Мы, немцы, имеем дело с врагом, превосходящем нас по интеллекту. Поэтому уничтожение еврейского противника необходимо для исполнения долга перед нашей кровью и нашим народом». Эйхман напугал своих аргентинских единомышленников, сказав однажды: «Если бы убить 10 млн 300 тысяч этих врагов, мы могли бы считать, что исполнили свой долг».
Марина Ефимова: Бывшие нацисты отшатнулись от Эйхмана, но для него беседы с ними явились хорошей практикой, которую он использовал на суде, приводя их доводы в защиту своей якобы подчиненной позиции и тупого патриотизма. Стангнет удалось найти черновик письма Эйхмана к канцлеру Аденауэру, в котором он выражал надежду на возвращение в Германию, где его будет судить понимающий немецкий суд.
Трудно сказать, изменит ли книга «Эйхман до Иерусалима» укоренившееся на Западе отношение к Адольфу Эйхману. Сама Стангнет пишет об этом так:
Диктор: «Слишком часто сам Эйхман растворяется в обстоятельствах, при которых появилась такая фигура, как он. Обсуждаются только абстрактное зло, банальность его проявлений в повседневной жизни общества и загадка подчинения целых наций требованиям бесчеловечных идеологий».
Марина Ефимова: Нам ли, россиянам, не знать тяжести давления бесчеловечных идеологий! Но даже под их тяжестью у человека остается свободный выбор: не стать палачом.
Другая книга, которую стоит отметить, далека от ужасов первой, хотя и в ней речь идет о Второй мировой войне. Написана она журналисткой Вики Крок, и называется «Слоновья рота», с подзаголовком «История странного героя и животных, которые помогали ему спасать людей во время Второй мировой войны». Животными были 70 бирманских слонов, собранных в «роту», а героем - их командир, английский инженер Джеймс Вильямс по прозвищу «Слоновый Билл». Однако бОльшую часть книги занимают не военные подвиги её героев, а поразительная история сотрудничества, дружбы и даже любви между людьми и слонами.
Диктор: «Вильямс обратил внимание на могучего слона, чей вид и поступь выражали спокойную уверенность. Его звали Бандола (по имени генерала). Вильямс подошел к слону и немного поговорил с ним по-бирмански. Взгляд слона был внимательным и умным. Вильямс деликатно потёр хобот Бандолы – там, где слонам это приятно – и почувствовал, как между ним и великолепным животным устанавливается странная связь, взаимопонимание двух существ, обладающих интеллектом».
Марина Ефимова: «Несомненно, - пишет Крок, - в натуре Вильямса была мистическая сторона». Он обладал врожденной способностью понимать животных. Он говорил, что ослик «Принц», которого ему подарили в детстве, был первым животным, с которым он «обменивался шутками». В Бирме Вильямс по ночам ходил за слонами в лес, куда их отпускали кормиться и общаться, и там он понял, что слоны, родившиеся на воле, остаются домашними животными лишь 8 часов в сутки – рабочий день. Он был очарован ритуалами их общения, глубокой связью матерей и детенышей, обилием эмоций и звуков, эти эмоции выражающих. Вильямс обнаружил в слонах качества, которые ценил в людях: верность, терпение, смелость, способность определить, кому можно, а кому нельзя доверять, и даже чувство справедливости и юмор. На ногах у слонов были шрамы от канатных петель, с помощью которых их ловили и укрощали, добиваясь абсолютного подчинения. Вильямс хотел изменить эту жестокую практику, недостойную столь сложных существ. Ему помогал в этом Бандола.
Диктор: «Бандола родился и вырос в неволе, но в особых условиях. Когда ему было 5 лет, его «узи» (погонщик) - по имени По Токи - решил не укрощать, а приручать слонёнка, заметив, что тот упрямится, когда его наказывают, но готов на всё за ласку и лакомство. Вильямс, понаблюдав за Бандолой и его «узи», понял, что перед ним две неординарные личности. Бандола был сложнее других слонов, он был вожаком, смельчаком и отличником. Он был предан людям, но иногда озорничал или требовал к себе внимания».
Марина Ефимова: Однажды он открыл склад и съел столько риса, что устроил себе несварение желудка. В другой раз он, трубя, сбежал в лес, и все решили, что Бандола взбесился. Но Вильямс и По Токи поняли, что их питомец измучен сексуальной жаждой. Он стоял перед огромным серым камнем, по ошибке приняв его за слониху, и его гигантский пенис доставал до земли. «Как я его понимал! – писал Вильямс в воспоминаниях. – Мне, как и ему, было 23 года, и я был ужасно одинок в этих джунглях». На следующий же день Вильямс нашел Бандоле пару.
Война с японцами докатилась до Бирмы в 1942 году. Оккупационные власти требовали, чтобы все слоны поступили на службу в японскую армию. Но Вильямс и его «узи» собрали по джунглям беженцев (включая семью самого Вильямса), посадили на слонов стариков и детей и повели свою «слоновью роту» на территорию, свободную от японцев. Неизвестно, как бы они одолели крутые склоны гор, если бы не Бандола. Он двинулся вверх особой поступью, которую Вильямс прозвал «слоновьей лестницей», и все 70 слонов последовали за ним. Оставшиеся годы войны полковник Вильямс и его «рота» были частью Британской 14-й армии. Они помогли военным инженерам построить десятки мостов и загрузить сотни судов.
Джеймс Вильямс пережил войну, а Бандола, увы, - нет. В конце войны его нашли однажды в джунглях с пулей в голове. Один бивень был отпилен. Вильямс подозревал, что состарившийся «узи» По Токи не хотел оставлять чужим своего питомца и убил его из ревности. Правда, отпиленный бивень свидетельствует о менее романтичном конце этого замечательного животного. Слона похоронили с военными почестями под тиковым деревом, на котором вырезали надпись: «Бандола. Родился в 1897 г. Погиб смертью солдата в 1944».
Одной из самых обсуждаемых книг 2014 года стала новая книга политического философа Фрэнсиса Фукуямы - «Политическое устройство и политический упадок: от индустриальной революции до глобализации демократии». Фукуяму сделало знаменитым его переведенное на 20 языков эссе 1989 года под вызывающим названием «Конец истории» - правда, с вопросительным знаком на конце. Его главная идея – в том, что «либеральная демократия» бесспорно показала себя лучшим политическим режимом, и это означает «конец истории» - в том смысле, что дальше искать нечего. В целом, этой идее Фукуяма верен и в новой книге, но вот что отметил ее рецензент – британский политический философ, профессор-эмеритус «Лондонской школы экономики и политических наук» Джон Грэй:
Диктор: «Фукуяма (отрезвлённый недавними историческими событими) пишет о своей идее уже не в таких триумфальных тонах и придаёт теме ноый поворот. Он признает, что у демократий появились признаки упадка – такие, как рост экстремистскх партий в Европе или невозможность договориться двум партиям в американском Конгрессе. Признаёт Фукуяма и очевидные провалы Запада в попытках привить демократию тем странам, где ее не было. Он пишет: «Либеральную демократию нельзя назвать универсальной для всего человечества, так как этот режим существует всего два века».
Марина Ефимова: Но Фукуяма считает, что «идёт постоянный процесс усовершенствования, приводящий со временем как к эволюции в отдельных странах, так и к общей эволюции, а именно - к конвергенции политических институтов» (т. е., к сближению политических систем и созданию некоего оптимального варианта). Запад, может быть, и слабеет, «но, - пишет Фукуяма, - демократия западного типа – единственный режим, за которым будущее, и именно она остается конечной целью современного политического развития».
Джон Грэй комментирует это утверждение:
Диктор: «Сигнальное слово в книге Фукуямы – «развитие». Для него, как и для многих современных западных мыслителей, политическое развитие – процесс эволюционный. Никто из них не объясняет, что движет этой эволюцией, и из книги Фукуямы мы узнаем об этом не больше, чем из работ Маркса и Спенсера, выдвинувших это предположение в 19 веке. Никто не объясняет, почему политическая эволюция непременно предполагает некое окончательное государственное устройство или «конвергенцию». Если сравнивать с эволюцией биологической, то она никогда не проявляла таких тенденций. Дрейфование, многообразие, полное исчезновение видов – вот ее приметы. Почему политическая эволюция (если она вообще существует) должна быть другой?»
Марина Ефимова: «Главная цель всех стран, - пишет Фукуяма – попасть в «Данию». Дания в данном случае – образ – т.е., «процветающее, демократическое, безопасное общество, умело управляемое, с низким уровнем коррупции». Объясняя причины безуспешности попыток западных правительств создать такое общество в Афганистане, Сомали, Ливии и т.д., Фукуяма пишет: «дело в том, что мы не понимаем, как сама Дания стала Данией, то есть, сложности процесса создания демократии». И Фукуяма детально описывает этот процесс, включая создание государственной машины, признание роли закона, соблюдение политической подотчетности, подавление коррупции. Профессор Грэй отдаёт должное этому исследованию, но замечает:
Диктор: «Фукуяма приводит важные и интересные детали в описании процесса построении таких различных государственных машин, как прусская и американская. Еще интереснее главы, посвященные неудачам в этих построениях – например, в Нигерии. Он убедительно показывает, что демократия невозможна без установления современной эффективной государственной машины. Но он не делает из своего анализа естественного и очевидного вывода – что в обозримом будущем сотни миллионов людей будут обходиться без демократии – по тем или иным причинам. Такой вывод противоречил бы излюбленному тезису Фукуямы о «глобализации демократии».
Марина Ефимова: Фукуяму часто критиковали за его заявление о «конце истории», и он объяснял, что это значит лишь то, что «впредь только одна система управления будет признана легитимной – либеральная демократия». Грэй пишет об этом:
Диктор: «Политическая легитимность – скользкая почва. Народы часто имеют не те стремления, что им приписывает Фукуяма (т.е., стремление к благоденствию, законности, политической подотчетности и отсутствию коррупции). Они хотят признания их национальной идентификации и национальных мифов, исполнения национальных амбиций, реализации религиозной вражды. В такие периоды для них эти цели гораздо важнее демократии».
Марина Ефимова: Все рецензенты отдают должное новой работе Фрэнсиса Фукуямы за обилие исторической информации и за понимание многих процессов, происходящих сейчас в Америке и Европе. Но проф. Грэй так определяет главный недостаток книги: «Автор, - пишет он, - застревает в трясине интеллектуальной путаницы. Он применяет этические стандарты к рассуждениям о движущих силах истории. Он размывает факты, застилает густым туманом оценки и теории. Но над этим туманом встает ясный вопрос: что, если довольно большая часть человечества вовсе не рвётся в «Данию»?».
