Премьер-министр Франции Мануэль Вальс продолжает настаивать на том, что в стране существует социальный апартеид, с которым необходимо всеми силами бороться. Именно это, по его мнению, является косвенной причиной радикализации мусульманской молодежи из неблагополучных кварталов. Заявления Вальса в последние дни вызвали во Франции бурную полемику и волну резкой критики в его адрес со стороны "правой" оппозиции.

Мануэль Вальс сдаваться не собирается. Несмотря на непрекращающуюся критику со стороны представителей "правой" оппозиции всех мастей – от правоцентристов (в лице экс-президента и лидера главной оппозиционной партии "Союз за народное движение" UMP) до правых радикалов, глава правительства продолжает настаивать на том, что в отношении определенных слоев населения во Франции существует апартеид.

Тезис, выдвинутый им на прошлой неделе, Вальс вновь озвучил и подкрепил фактами в интервью воскресному изданию Le Journal du dimanche. По его словам, в настоящий момент во Франции существует от 50 до 100 "кварталов-гетто". Издание провело собственную проверку, придя к выводу, что речь идет о 64 проблемных кварталах в 38 городах страны. Как поясняет Вальс, речь идет о районах, где воедино сошлись несколько отрицательных показателей: высокий уровень бедности, высокий уровень преступности, фактически полный провал государственной системы образования. И в этом с главой правительства мало кто берется спорить, учитывая неутешительные итоги политики развития городов в последние три десятилетия. Цель, заявленная французским премьером после терактов 7 и 9 января в Париже, – изменить подобную политику и искоренить такие явления, как гетто и сегрегация.

Способна ли находящаяся у власти Социалистическая партия, и непосредственно Мануэль Вальс, изменить нынешнее положение вещей? По мнению Марисы Трипье, социолога, специалиста по вопросам иммиграции из университета Париж VII им. Дени Дидро, быстро и эффективно изменить практику, существовавшую в течение десятилетий, очень непросто, хотя тенденция наметилась позитивная:

– Политика сегрегации и дискриминации ведется здесь в течение последних тридцати-сорока лет. И, на мой взгляд, все это усугубилось на фоне экономического кризиса: не у всех есть работа и будущее. Многие проблемы возникают еще в школе, которая в последние годы стала еще более неоднородной: существуют благополучные школы для детей из семей среднего класса, а есть такие, которые испытывают постоянные трудности, и в них большинство учащихся – это дети из малообеспеченных иммигрантских семей. Многие подростки просто бросают школу. Кроме того, все больше католиков отдают своих детей в католические учебные заведения, евреи все больше предпочитают еврейские школы. Мусульманам государство лишь в редких случаях дает разрешение на создание своих школ – для получения такой лицензии должен быть соблюден целый ряд строгих норм. На сегодняшний день во Франции очень мало мусульманских учебных заведений.

Политика светскости подразумевает, что любая частная школа должна финансироваться частным капиталом. Государство предоставляет частным учебным заведениям субсидии только в том случае, если они обязуются преподавать утвержденную министерством просвещения учебную программу. В подобных случаях жалованье учителям платит государство, но не более того. То же верно и в случае с местами религиозного культа и теологическими вузами, где образование получают католические священники, имамы и раввины. Финансировать все это должна сама община. Исключением является только регион Эльзас-Мозель, в силу своей истории оставшийся исключением, и там персонал религиозных заведений получает государственное жалованье.

По мнению Марисы Трипье, многим некоренным французам во Франции живется непросто, потому что уровень дискриминации остается очень высоким. Эта дискриминация затрагивает в первую очередь молодых людей – иммигрантов (или детей иммигрантов) из бывших французских колоний в Африке и на Ближнем Востоке:

– Сегрегация, гетто, иммигрантские кварталы, высокий уровень безработицы – все это не позволяет этим людям почувствовать себя французами, потому что Франция их таковыми не считает, относясь к ним иначе, чем к другим категориям населения. Они чувствуют себя дискриминируемым меньшинством. Нужно понять, кто такие мусульмане. Мы говорим о мусульманах, подразумевая людей, приехавших из стран, большая часть населения которых – это мусульмане. Это все равно как если каждого, кто живет в Италии, считать католиком. Таким образом, происходит обобщение слова "мусульманин". Кроме того, во Франции закон не позволяет производить ценз по религиозному признаку, и здесь фактически не существует этнической и религиозной статистики.

В процентном отношении доля иммигрантов среди населения Франции гораздо меньше, чем аналогичный показатель в Великобритании и Германии, утверждает Мариса Трипье:

– В процентном соотношении доля иммигрантов среди населения Франции остается неизменной в течение многих лет. Тут надо оговориться, что речь идет о тех, кого имели возможность сосчитать, так как в случае с нелегалами "сан-папье" точный учет вести практически невозможно. Большая часть иностранцев остается во Франции по семейным причинам – в силу глобализации, люди сочетаются браком и переезжают в страну партнера. Во-вторых, здесь очень много иностранных студентов. И третья часть этой категории населения – это экономические иммигранты, то есть те, кто приезжает сюда на заработки. Это – три основные категории, хотя можно назвать и другие. В целом, доля иммигрантов во французском обществе остается сравнительно неизменной.

Органы статистики во Франции не имеют возможности задавать людям прямой вопрос "Какую религию вы исповедуете?" – поясняет Мариса Трипье:

– Что касается мусульман, точно посчитать их количество возможности нет. На сегодняшний день нам известно, что среди тех, кого органы правопорядка определили как джихадистов, порядка двадцати процентов (это люди, принявшие ислам) уроженцы Франции, выросшие в светских или католических семьях. Поэтому я всегда предпочитаю быть очень осторожной и не делать обобщений, когда речь идет о мусульманах. О ком мы говорим? О выходцах из стран Северной Африки в целом? О тех, кто отмечает Рамадан со своей семьей, но в остальном не придерживается обычаев? Их можно сравнить, например, с еврейскими семьями, которые отмечают только Судный день, а в остальное время не являются религиозными. Или с католиками, которые венчаются в церкви, но никогда не ходят на проповедь. Существуют различные уровни принадлежности к той или иной общине или религии. Как в случае с другими религиями, в исламе некоторые придерживаются обычаев лишь в той или иной мере, другие – истово, а иные – вообще никак, – отмечает Мариса Трипье.

Как происходит на практике процесс радикализации мусульманской молодежи? Кто и как привлекает молодых мусульман в ряды исламистов? По словам Марка Хекера, специалиста в области радикального ислама из Французского института международных отношений IFRI, существуют два основных пути. Первый – саморадикализация посредством доступной в интернете исламистской пропаганды:

– В последнее время существует феномен распространения идеологической пропаганды "Аль-Каиды" и "Исламского государства" на французском языке, в социальных сетях, доступ к которым открыт для каждого. Недавним примером результата такой саморадикализации было предрождественское нападение с ножом на полицейских в участке города Жуэ-ле-Тур. 20-летний выходец из Бурунди за два дня до нападения (в ходе которого, по словам очевидцев, он кричал "Аллах акбар!") опубликовал на своей страничке в Facebook фото знамени террористической организации "Исламское государство". Тем не менее, он не был связан с какой-либо группировкой и не находился в поле зрения полиции как потенциальный джихадист.

Второй путь, говорит Марк Хекер, это вступление в ряды той или иной террористической организации, поддержание с ней постоянного контакта, получение военного инструктажа за рубежом с последующей целью проведения терактов во Франции. Пример – братья Куаши, 7 января совершившие теракт в парижской редакции сатирического еженедельника "Шарли Эбдо". Один из них несколько лет назад прошел в Йемене обучение по пользованию огнестрельным оружием, оба они причисляли себя к "Аль-Каиде на Аравийском полуострове" и состояли в постоянном контакте с проповедниками радикального ислама.

В последние три года, продолжает Марк Хекер, основным вызовом для антитеррористических служб Франции и политического руководства стал отъезд большого числа французских граждан в Сирию и Ирак для участия в джихаде. Именно этот феномен считается сейчас во Франции главной угрозой в сфере борьбы с террором:

– Цифры, обнародованные МВД в конце 2014 года, просто немыслимы. Речь идет о почти тысяче двухстах французах, состоящих в джихадистских сетях, направляющих бойцов в Сирию и Ирак. Это не значит, что все 1200 сейчас воюют в этих странах. Этот показатель включает тех, кто уже возвратился во Францию, тех, кто выехал в Сирию и еще не возвратился, тех, кто планировал отъезд, но по тем или иным причинам еще не уехал, тех, кто в настоящий момент находится транзитом в странах "третьего мира", и тех, кто был убит в боях – таковых порядка пятидесяти.

По мнению эксперта IFRI Марка Хекера, террористическая угроза в настоящее время приобретает все более разнообразные формы и зачастую, до последнего момента, не имеет никаких внешних проявлений, что существенно осложняет работу спецслужб по ее выявлению и предупреждению готовящихся атак.