Роман Торговицкий снова вышел на сцену и затем снова провел ночь в полицейском участке, только на этот раз не в Бостоне, а Нью-Йорке.

38-летний уроженец Москвы, выпускник Гарварда, более 20 лет живущий в США, предприниматель, а теперь еще и основатель благотворительного фонда, продолжает личную кампанию протеста против действий России против Украины.

29 января, когда исполнители оперы Чайковского "Иоланта" вышли на поклоны, Торговицкий прошел сбоку на сцену "Метрополитен-опера", развернул плакат, показал его залу, показал вышедшим на поклоны артистам, свернул и ушел – и был арестован. Адресатами его акции были российские звезды классической музыки, известные поддержкой президента Владимира Путина: певица Анна Нетребко и дирижер Валерий Гергиев.

В прошлом году Торговицкий в Бостоне поднялся на сцену, чтобы попытаться объясниться с другим музыкантом – сторонником Путина, Владимиром Спиваковым.

В интервью Радио Свобода Торговицкий объясняет, что у его акции были две причины:

– Первая, поскольку Нетребко и Гергиев достаточно вложились в войну на Украине через поддержку политики Путина, Нетребко и финансово поддерживала "ДНР" и "ЛНР", поэтому цель была, с одной стороны, показать, что это не совсем хорошо делать, с другой стороны, хотелось напомнить о том, что произошло в прошлом году, об аннексии Крыма и о том, что Россия проигнорировала фактически все международные стандарты и договоренности, и таким образом показать, что есть два выбора – или мы все пытаемся жить в более-менее цивилизованном мире и обществе, и тогда мы пытаемся каким-то образом сохранять договоренности и законы, и тогда аннексия Крыма – это совершенно неадекватный акт, или мы совершенно игнорируем договоренности, законы, и тогда можно делать все что угодно. То есть тогда они могут аннексировать Крым, а я могу выходить на сцену и устраивать маленькую демонстрацию там. То есть концептуально логика, в принципе, одна и та же.

Для меня в последнее время это стало еще более личным вопросом, потому что я занялся реабилитационным проектом, и цель проекта – принести современную реабилитационную медицину на Украину, реабилитацию как психологическую, после травматического опыта, так и физическую реабилитацию после ранений. Во время работы над этим проектом сталкиваешься постоянно с людьми, которые напрямую пострадали от этой войны. И одновременно получается, что те люди, которые еще с марта подписывали письма в поддержку аннексии Крыма и войны против Украины, они спокойно приезжают в Америку, зарабатывают здесь деньги, и потом совершенно непонятно, куда эти деньги идут. Они могут спокойно идти на финансовую поддержку вооружений или каких-то террористических формирований на востоке Украины. Поэтому для меня как бы круг замкнулся, и вот поэтому я решился на такую акцию.

– Нетребко передала средства на поддержку театра в Донецке. Вы приписываете ей намерения.

– Естественно, никто не знает точно, но с учетом того, что это было сделано через Царева (одного из лидеров сепаратистов на востоке Украины. – РС), с учетом того, что она с ним сфотографировалась на фоне флагов, с учетом того, что она подписывала, насколько я понимаю, мартовское письмо, что Гергиев подписывал.

– Нетребко не подписывала мартовское письмо, а по поводу истории с передачей средств объяснилась, что она не знала. Я не хочу выступать в роли адвоката Нетребко, просто тут нужна точность. Я несколько дней назад беседовал с Павлом Гинтовым, который тоже участвует в акциях протеста в Нью-Йорке, и он разделил Гергиева и Нетребко.

– Частично я согласен, Нетребко и Гергиев – у них совершенно разные подходы, но если бы это сделал человек с Запада, который не разбирается, вообще не понимает реалий постсоветских, это можно было бы спокойно объяснить: человек не разобрался, хотел передать гуманитарную помощь, и так получилось. Но с учетом того, что люди эти вышли из постсоветского пространства, они понимают, что особенно в Украине, где был и есть очень высокий уровень коррупции, нужно прослеживать, кому ты передаешь средства и на что. То есть вполне можно объяснить, что она просто не знала и не хотела. Но тогда человеку нужно как-то быть осторожнее и больше думать о том, что она делает.

– Вернемся к вечеру 29 января. Каким образом вы вышли на сцену и какова была реакция людей, стоявших перед вами на сцене?

– Я, на самом деле, не видел их реакции, потому что плакат был поднят на уровне практически моего лица. Я не видел, что происходит передо мной. Мы были разделены тонким экраном. Потом я видел некую реакцию на видео, и я понимаю, что это далеко не приятно для них, но точно так же и мне совершенно не доставляет удовольствия выходить на сцену, а потом проводить сутки в тюрьме. Всем было бы гораздо спокойнее, если бы войны не было и каждый мог заниматься своим профессиональным делом, а не пытаться каким-то образом уменьшить ужасное влияние войны на украинцев.

– Вы провели ночь в полицейском участке. В Бостоне, я помню, довольно долго длилась вся эта история, а в Нью-Йорке? Вам были предъявлены какие-то обвинения?

– Да, там было предъявлено два обвинения, и они были судом отвергнуты. Была договоренность, что в Нью-Йорке, если в течение шести месяцев меня не арестовывают, то они автоматически снимаются. И на удивление в этот раз все, и даже сотрудники безопасности "Метрополитен-опера", и полицейские, на таком частном уровне, они, когда я им сказал, в чем суть, отнеслись с большим пониманием и даже в какой-то момент извинялись и говорили, что "мы понимаем и поддерживаем, но мы должны делать свою работу". Тут еще был фактор, что многие из полицейских прошли через Ирак и Афганистан, они хорошо знают о тех физических и психологических проблемах, которые возникают после военных действий, над которыми как раз работаем мы в нашей организации.

– Реакция зала. Вас освистали, вы не получили поддержки. Точно так же, как было в Бостоне. Сердца людей вы этим не завоевали. Для людей это не связанные вещи по-прежнему. И я видел акции протеста у оперы. Они не были многочисленными. Мне кажется, может так получиться, что ваши действия превратят вас чуть-чуть в маргиналов. Вы не опасаетесь того, что ваши акции на самом деле работают против вас?

– Если более детально посмотреть, в зал пришли люди нескольких групп. Первая группа – это те кто вообще ничего не знают о происходящем с Гергиевым и Нетребко, в этом случае с их точки зрения выбегает какой-то человек с плакатом, а они заплатили немаленькие деньги за посещение оперы, и им, естественно, это не нравится. Во втором случае это люди, которые считают, что музыка и политика - это совершенно разные вещи, и в таком случае им это тоже не нравится, потому что люди, которые понимают, каким образом Георгиев повлиял на восприятие войны, допустим, в России, на саму войну в Украине, они не пошли на концерт. Таким образом, совершенно неудивительно, что люди высказали свое "бу". А когда речь идет о другом контингенте людей, которые могли вообще не знать о происходящем, я думаю, какое-то количество людей узнало, что происходит. И тут есть два класса опять-таки людей. В мире постоянно происходят какие-то чудовищные вещи, и намного легче закрыться и игнорировать их, сидеть в своем домике, говорить, что музыка и политика – это разные вещи, пока до нас это не дойдет. Есть другие люди, более открытые к пониманию ужасов войны, того, что происходит в окружающем мире, и именно эти люди благодаря этой акции могли об этом узнать. Тут достаточно тонкий вопрос. Кто-то безусловно может считать меня маргиналом, кто-то нет. Кстати, удивительным образом реакция в Америке после майских событий (акции Торговицкого в Бостоне. – РС) и после Нью-Йорка кардинально разная. То, что я вижу у себя на странице в "Фейсбуке", – это совершенно разные вещи. В мае это вызвало бурю протеста от многих в русскоговорящей эмигрантской общины, которые не считали, что можно себе позволять выходить на сцену, считали, что музыка и политика – это совершенно разные вещи. На данный момент, на удивление, такой критики вообще практически я не вижу. Поэтому что-то в людях изменилось.

Акция Торговицкого в "Метрополитен-опера" была замечена большими изданиями. В "Нью-Йорк Таймс" статья "Протесты заняли центр сцены" начинается словами: "Искусство и политика столкнулись в четверг вечером в "Метрополитен-опера". "Это было выступление на бис", – заметила газета "Уолл стрит джорнал".

– Вы удовлетворены тем, как в газетах все описывалось?

– Это всегда тонкий вопрос, когда общаешься с журналистами, как высказывать свои мысли очень четко, чтобы журналисты потом передавали это тоже четко. Очень часто получается так, что вырываются слова и смысл меняется. Поэтому иногда получаются статьи, которые отражают то, о чем я думаю, во что я верю, а иногда они не особо отражают. Сейчас в некоторых статьях смысл донесен, в некоторых не особо.

– Вы собираетесь продолжать свои акции? Особенно учитывая то, что вам полгода нельзя быть арестованным в Нью-Йорке.

– Не знаю, как ответить на этот вопрос... Если придется, если будет ухудшение обстановки в Украине, если жизнь заставит, то возможно. Естественно, этим не хочется заниматься, потому что есть много других дел. Я упомянул свой проект, еще у меня есть стартап-компания, которой я руковожу, поэтому времени не хватает, а все эти политические и околополитические вещи отнимают очень много энергии и времени, отрывают от основных вещей, которые я делаю, мне хочется делать в жизни.

– Расскажите о вашем фонде.

– Цель фонда – принести современные реабилитационные методики в Украину, как после психологической травмы, так и после физической травмы. Через две недели я еду в Киев, мы привозим первый тренинг – для людей, прошедших через военный шок. И за четыре месяца мы выпустим 25 тренеров по шоковой психологии. То есть это люди, которые сами пострадали от шока, и они станут тренерами, и у них будет возможность предотвращать травматизацию после шока и лечить ее.

– Речь идет о психологической поддержке?

– Да. Это посттравматический синдром. Это относится как к военным, так и к гражданским. Уникальность тренинга заключается в том, что стандартный подход – это психологи или психотерапевты проходят через дополнительный тренинг, как работать с людьми, которые прошли через шок. Но в реальности это не очень хорошо работает, потому что у психотерапевтов уходит много усилий и времени, чтобы достучаться до травматизированных людей, потому что люди, прошедшие через шок, часто не хотят общаться с психологами и психотерапевтами, особенно на постсоветском пространстве, где у большинства людей отношение к психологам очень негативное или скептическое. В этом тренинге мы берем не психологов, а именно людей, ветеранов, солдат, гражданских, которые прошли через шок, семьи погибших, и мы им даем методики работы с шоком. После этого они возвращаются к себе домой, и каждый из них может работать с другими людьми, которые проходят через похожие вещи. То есть семьи погибших могут помогать проходить через шок другим семьям погибших, а раненые могут помогать другим раненым. И это выстраивает такую терапевтическую дорожку, с которой люди потом могут переходить к психологам, профессиональным психотерапевтам. Это вот наш первый тренинг, после этого мы собираемся привезти команду специалистов по реабилитации из Америки и Канады и сделать полную оценку системы реабилитации в Украине, чтобы понять, каким образом можно будет улучшать реабилитационные методики. В основном мы будем фокусироваться на образовательных программах для украинских медиков, чтобы дать им более современное образование по реабилитации. К сожалению, реабилитационные методы в Украине не очень хорошо развиты на данный момент, насколько я понимаю.

– Как устроен ваш фонд, откуда вы получаете деньги, это дорогая программа?

– Это очень затратная, к сожалению, вещь, нам приходится платить за эти тренинги, эти тренинги мы предоставляем бесплатно. Нам нужны спонсоры, нужны люди, которые могли бы работать с нами для фандрейзинга, которые хорошо разбираются в грантах и возможностях получать гранты от разных других организаций или государств. Мы совсем недавно образовались, чуть больше месяца назад, и мы ищем сотрудничества. Я надеюсь, что после того, как война кончится, все успокоится, мы сможем работать и предоставлять психологическую помощь и русским военным, которые прошли через травму войны.