Музей австрийского и немецкого искусства в Нью-Йорке стал посольством Густава Климта в Новом Свете благодаря вкусу, щедрости и тщеславию основателя музея – косметического магната Рональда Лаудера, когда Нью-Йорк обзавелся самой дорогой (из тех, что продаются) картиной в мире. Это знаменитый портрет юной Адели Блох-Бауэр, жены сахарного барона. Отношениям между художником и его моделью посвящена камерная выставка в музее. Экспозицию составляют старые фотографии, документы, письма, эскизы и прочий антураж шедевра: короля играет свита, королеву тем более. Выставка, как долгий путь паломника, подготавливает зрителя к встрече с картиной, ставшей главным сокровищем одного из самых популярных музеев Нью-Йорка.
Портрет Адели был конфискован нацистами, но в 2006 году после многолетней судебной баталии, в которой отличился американский адвокат, внук композитора Шенберга, картина вернулась из венского музея "Бельведер" к законной наследнице. Сперва она предложила Австрии купить у нее картину, но когда та отказалась, полотно было продано нью-йоркскому музею за рекордную сумму в 135 миллионов долларов.
История с картиной Климта вызвала сенсацию, ибо одним росчерком пера филантроп переписал историю искусств. Заплатив бешеные деньги, Лаудер перекроил устоявшуюся иерархию. В монографиях Климт обычно характеризовался как модернист второго ряда, сильно уступающий в значении таким корифеям нового искусства, как Пикассо или Малевич. Но после того, как за его картину заплатили столько, сколько стоит целый музей, критики вынуждены принять к сведению произошедшую переоценку. Деньги ничего не могут прибавить к достоинствам шедевра, но нравится нам или нет, цена меняет наше отношение к нему. Так или иначе, у картины оказался достойный адрес. В Нью-Йорке, который кажется реинкарнацией космополитической Вены, ее сразу прозвали "нашей Моной Лизой".
Символ Belle Époque, картина Климта сконцентрировала в себе энергию западной культуры, умирающей от перенасыщенности. Застыв на грани, отделяющей фигуративную живопись от абстрактной, это картина стала вершиной модернизма: она уже нова, но еще и красива.
Климт, однако, вовсе не считал себя художником "Заката Европы". Напротив, как новый язычник, он жил зарей и воспевал торжество природы над цивилизацией. Последнюю он не любил и в нее не верил. Когда столичный университет заказал ему аллегорические фигуры Юриспруденции, Философии и Медицины, художник изобразил их в виде горьких иллюзий, отравляющих счастливую жизнь "естественного" человека. После того как профессора отказались преподавать студентам науки рядом с кощунственными панно, Климт выкупил свои творения у заказчика и зарекся работать с государством. В сущности, его интересовала лишь одна тема: женщина, власть эроса. Даже на его лесных пейзажах каждая береза выписана как красавица.
Эротизм Климта достигает изысканного предела в портрете Адели, на котором утонченная до болезненности, нервная дама с тонким лицом и изломанными руками вписана в золотой византийский образ. Это – сама страсть, темная и опасная. Однако юная и прекрасная Адель с картины Климта никак не похожа на новую Афродиту – она слишком много знает и помнит. Если у языческой богини Боттичелли не было истории, разве что естественная, то климтовская Адель не может отказаться от накопленного прошлого, даже если бы она того хотела. Это не Венера, а Европа. Ее худое стройное тело укутывает плотный золотой фон, в котором плавают символы полузабытых царств и религий – Египет, Крит, Микены. Шлейф из культуры стал пышной декоративной тканью ее одеяния. Опускаясь на сцену роскошным театральным занавесом, пелена прежних увлечений прикрывает собой утомленную Европу.
В сущности, Климт написал декадентскую икону, на которую могут молиться поклонники соблазнительной культуры Старого Света, которая никогда уже не была столь нарядной, чего не скажешь об авторе. На выставке много фотографий венского мастера золотой живописи. На снимках начала века, среди галстуков, бородок и пенсне, где так и ждешь увидеть Чехова, Климт – единственный, кто позволял себе сниматься растрепанным, в бесформенном балахоне, полуголый и благодушный, как Пан.
