"Война без войны. Нарушения прав человека в ходе борьбы российских властей с вооруженным подпольем в Дагестане" – так называется опубликованный сегодня 100-страничный доклад международной правозащитной организации Human Rights Watch. В нем правозащитники приводят факты, свидетельствующие о системных и многочисленных нарушениях прав граждан, включая похищения и пытки, которые российские власти допускают при попытке противостоять распространению деятельности экстремистских организаций на территории республики.

Исследование основано на десятках интервью, проведенных в период с 2012 по 2015 годы в Дагестане сотрудниками Human Rights Watch с пострадавшими от произвола силовиков, их родственниками, сотрудниками полиции, чиновниками разного уровня, правозащитниками и журналистами. Подробно задокументировано и несколько контртеррористических операций, сопровождавшихся масштабным уничтожением или повреждением имущества жителей республики, за которое большинство из них не получило никакой компенсации. Подробнее о ситуации в Дагестане и содержании опубликованного доклада "Война без войны" в интервью Радио Свобода рассказала программный директор по России Human Rights Watch Татьяна Локшина.

–​ Почему именно Дагестан стал объектом пристального внимания Human Rights Watch? Чем положение там, с точки зрения соблюдения прав человека, отличается от происходящего в остальных северокавказских республиках, в Чечне, например?

–​ В северокавказских республиках ситуация на самом деле разная. Чечня, например, это уникальный случай, когда на российской территории, формально внутри Российской Федерации фактически существует тоталитарный анклав, который управляется не законом, а тем, что, как в Чечне выражаются, "Рамзан сказал". Господин Кадыров, глава республики, делает по чеченскому телевидению заявления –​ и эти заявления и есть единственный закон.

В Дагестане же основная проблема состоит в том, что при противостоянии исламистскому подполью (а подполье в Дагестане действительно активное и очень агрессивное) правоохранительные органы допускают серьезнейшие системные нарушения прав человека. Речь идет о похищениях людей, о пытках, о внесудебных казнях, о принудительных исчезновениях, о крайне жестких спецоперациях, во время которых непрерывно нарушается закон, причиняется непропорциональный ущерб жилью, собственности граждан и так далее.

Контртеррористические операции, которые проводятся в Дагестане в последнее время, можно сравнить разве что со страшными реалиями чеченской войны, когда силовики буквально изгоняют жителей из населенных пунктов, а когда они возвращаются, то понимают, что у них больше нет дома. И не могут получить не то что адекватной, а зачастую вообще никакой компенсации. Силовые структуры ведут себя так, что у нас появляются все основания назвать этот доклад "Война без войны"...

Я очень хорошо помню, как я приехала в поселок Временный в горах в Унцукульском районе Дагестана, в начале этого года. Спецоперация во Временном проводилась местными и федеральными силовыми структурами и в совокупности длилась несколько месяцев. Большую часть этого времени жители были вне поселка, их из поселка просто выдавили силовики, и вот когда они вернулись, у многих вообще уже не было домов, а остальные поняли, что дома их разграблены, инфраструктура разрушена, и этот поселок, в котором было более тысячи жителей, стал нежилым. И приехав туда уже по окончании этой спецоперации, оглядевшись по сторонам, я испытала настоящий шок. Потому что появлялось ощущение, что ты находишься в зоне боевых действий, в каком-то селе, где сейчас идет война. А в Дагестане ведь как бы нет войны.

То есть, с одной стороны, существуют эти реалии, которые в определенной степени нам всем знакомы по временам чеченской войны. С другой стороны, в Дагестане, и это самый, наверное, сейчас важный момент, власти и силовые структуры рассматривают мусульман-салафитов, их в Дагестане меньшинство, но это меньшинство, довольно активно растущее и развивающееся, рассматривают как симпатизантов боевиков или прямых пособников боевиков.

Что это значит на практике? Это значит, что таких людей вносят в так называемые списки профилактического учета, которые в просторечии в регионе называют вах-учетом, учетом ваххабитов. Тех, кто попадает на этот учет, непрерывно останавливают сотрудники правоохранительных органов, проводят их допросы, в их домах проводят обыски, у них многократно берут отпечатки пальцев, фотографии, некоторых принуждают к тому, чтобы сдать материалы на ДНК, хотя такие вещи, с точки зрения российского законодательства, могут происходить только добровольно, но вот налицо случаи откровенного принуждения.

​И все это по совокупности, эти бесконечные допросы, опросы, унизительные задержания, ничем не мотивированные с точки зрения конкретных обвинений, не дают людям жить нормальной жизнью. Они воспринимают происходящее не просто как унижение, а даже вот, как нам рассказывали в регионе, как попытку силовых структур выдавить людей в лес. Им говорят дословно: "А почему ты не в лесу? У тебя, мы знаем, родственник в лесу, а сам ты почему не в лесу?" Понятно, что в такой ситуации у человека складывается ощущение, что нормальной жизнью ему жить уже не дадут. Все это приводит к радикализации общин, росту поддержки ИГИЛ (Исламское государство Ирака и Леванта. – РС), которая сейчас в Дагестане налицо, особенно среди молодежи. Молодежь начинает рассматривать ИГИЛ, вообще вооруженное подполье как альтернативу коррумпированной светской власти.

– В докладе Human Rights Watch отдельная глава посвящена тому самому профилактическому учету, о котором вы упомянули. Есть ли какой-то официальный документ, приказ, какое-то распоряжение ведомственное, которое предписывает проводить проверки людей, оказавшихся в этом списке?

– Приказа непосредственно, насколько мы понимаем, не существует. Но целый ряд организаций и пострадавших граждан обращались в правоохранительные органы, пытаясь выяснить, каковы же основания этих противозаконных, по всей очевидности, практик. И на это поступали вполне официальные ответы от МВД Дагестана, где сказано, что это просто профилактический учет, это антиэкстремистский профилактический учет.

– Соответственно, люди даже не знают, состоят ли они в этом списке для профилактического учета или не состоят?

– Изначально, конечно, человек этого не знает, но когда его начинают таскать непрерывно в правоохранительные органы, останавливать на постах, допрашивать, когда у него по десять раз снимают отпечатки пальцев, его фотографируют, он и сам понимает, что это произошло. А, кроме того, сотрудники правоохранительных органов говорят: "Мы тебя сейчас должны допросить, потому что ты на вах-учете".

– Насколько я понимаю, подобный профилактический учет не самое страшное нарушение прав граждан в республике Дагестан. Целая глава доклада посвящена насильственным исчезновениям, пыткам и несоблюдению процессуальных норм при задержании людей, которых подозревают в пособничестве боевикам, в участии в каких-то подпольных организациях.

– Эти проблемы между собой очень сильно связаны. Если человек, будучи салафитом, попадает на этот так называемый профилактический учет, то дальше вероятность того, что в какой-то момент против него будет сфабриковано уголовное дело, что ему будет подброшено оружие и боеприпасы, возрастает. В нашем докладе описаны бесследные исчезновения семи человек, при этом трое из них исчезли после того, как были подвергнуты силовыми структурами задержаниям в стиле похищений, а остальные исчезли при подозрительных обстоятельствах, и есть основания предполагать также, что к их исчезновениям причастны силовые структуры. Что значит – человек исчез? Это значит, что его родственники ничего не знают о его судьбе, о его месте нахождения, могут пройти недели, месяцы и годы. С такими делами мы в Дагестане имели дело.

– Правоохранительные органы реагируют на заявления родственников пропавших таким образом людей? И удается ли, в конечном счете, родственникам похищенного узнать что-то о его дальнейшей судьбе?

– К сожалению, зачастую это оказывается невозможным. Когда мы заканчивали работу над докладом, мы, в частности, отправляли в правоохранительные органы Республики Дагестан запросы по делам о принудительных исчезновениях, которые нами были задокументированы. И в должные сроки получили ответы, где было написано, что, да, родственники обращались, и по этим делам ведутся расследования. Но в ряде дел прошло уже два года, и никакой информации о человеке нет. У нас есть все основания полагать, что расследование ведется неэффективно.

– Очень часто правозащитников и журналистов российские власти склонны обвинять в том, что, вставая на сторону людей, чьи права нарушаются в ходе борьбы с терроризмом, они фактически потворствуют террористам. Похожая история приключилась с Заремой Багавутдиновой, о которой так же сообщается в докладе "Война без войны". Эту правозащитницу приговорили к пяти годам лишения свободы за якобы склонение некого лица к участию в вооруженном подполье. Как в этой ситуации вообще действовать правозащитникам? И стоит ли вмешиваться? Ведь власти утверждают, что отстаивают правое дело, пытаются уничтожить подполье и избавиться от радикальных настроений.

​– Власть в любой ситуации, не только в контексте борьбы с вооруженным подпольем, допуская те или иные нарушения прав человека, как правило, утверждает, что делает правое дело, и никаких нарушений не было и быть не может. Что касается непосредственно дела Заремы Багавутдиновой, оно совершенно абсурдно, и Багавутдинова была признана правозащитным центром "Мемориал" политической заключенной. Потому что суд в отношении Заремы был со всей очевидностью несправедливым, и никаких убедительных доказательств совершения ею преступления не было предъявлено. Изначальные обвинения в пособничестве по ходу дела были сняты, и единственное, что уже в конце ей предъявляли, – это то, то она якобы склоняла некого человека к вступлению в ряды боевиков, обещая взамен выйти за него замуж. Случай, когда Зарему посадили за решетку на пять лет, а против нее нет никаких доказательств, конечно, вопиющий. Но, в принципе, правозащитники и журналисты, которые работают с проблемой нарушения прав граждан в ходе контртеррористических операций, нарушений при борьбе власти с вооруженным подпольем, подвергаются угрозам регулярно. Очень серьезным угрозам.

Некоторые погибают, как погиб известный дагестанский журналист, главный редактор газеты "Новое дело" Ахмеднаби Ахмеднабиев, и далее по факту убийства не проводится эффективного расследования. Две известных в регионе активистки организации "Правозащита", которая в основном работает с мусульманами-салафитами, получали столь серьезные угрозы, что в конце концов были вынуждены в прошлом году остановить свою деятельность и покинуть регион. А те, кто остается в Дагестане, с угрозами сталкиваются постоянно, касается это и правозащитников, и журналистов, и адвокатов, которые берутся за дела, связанные с контртерроризмом.

– Помимо сухих фактов и конкретных историй, изложенных в докладе, Human Rights Watch дает и рекомендации как правительству Российской Федерации, так и международным партнерам России. Можете ли вы выделить какие-то наиболее необходимые действия, которые должна предпринять и Россия, и ее международные партнеры, для того чтобы изменить ситуацию, сложившуюся в Дагестане при проведении контртеррористических операций?

– Наша самая первая и самая важная рекомендация российским властям заключается в том, что при проведении контртеррористических мероприятий необходимо соблюдать законность и международные нормы в сфере прав человека. Мы подчеркиваем, что власти имеют полное право и, собственно, обязаны бороться с вооруженным подпольем. Но осуществляя эту борьбу, они должны соблюдать закон. Именно это мы пытаемся обсудить с российскими властями, и именно это мы призываем международных партнеров России обсуждать с российскими властями при любой возможности.

Сейчас в связи с драматическими событиями, которые происходят в Украине, естественным образом тому, что творится на Северном Кавказе, уделяется меньше внимания и международной прессой, и дипломатами, и представителями межправительственных организаций. А то, что в регионе происходит, что происходит сейчас в Дагестане, – это истинный кризис, и его нельзя игнорировать. И конечно, очень важно, чтобы Россия наконец все-таки дала возможность спецдокладчикам ООН, спецдокладчику по пыткам в рабочей группе по принудительным исчезновениям и другим специальным механизмам по правам человека ООН посетить регион, работать в регионе. Важно, чтобы представители межправительственных организаций приехали в Дагестан, побеседовали с жертвами, со свидетелями, сделали некую работу, подобную той, которую проделали мы, и далее вели на эту тему диалог с российскими властями.