Александр Генис: В сегодняшнем выпуске Кинообозрения мы с ведущим этой рубрики Андреем Загданским обсуждаем очередной шедевр Вима Вендерса “Соль земли”.
Андрей Загданский: Если вы помните, то в феврале перед ночью «Оскаров» я легкомысленно сказал вам и нашим радиослушателям, что «Оскар» за лучший документальный фильм получит Лора Пойтрас за фильм «Гражданин четыре». Помните?
Александр Генис: Да, помню, потому что вы угадали.
Андрей Загданский: Я угадал, но должен вам признаться, что не особенно этим горжусь, потому что угадать это несложно. Дело в том, что «Оскар» за лучший документальный фильм — это, как правило, политическая награда.
Александр Генис: «Оскар» за тему.
Андрей Загданский: К сожалению, в документальном кино это бывает сплошь и рядом. В данном случае это— фильм о самом знаменитом скандале, перебежчике Сноудене, дело широко известное, важное, попадающее в самое сердце политической дискуссии.
Александр Генис: О чем говорить, если в Бруклине поклонники недавно поставили бюст ему.
Андрей Загданский: Картина получила «Оскар», что было вполне предсказуемо. Я ни в коей мере не хочу унижать достоинства картины «Гражданин четыре» Лоры Пойтрас, но не получили «Оскар» в этот год несколько очень заметных, очень хороших фильмов. Среди них картина Вима Вендерса «Соль земли».
Александр Генис: Этот фильм получил целый венок наград на лучших фестивалях мира, тут и Канны, и «Гойя», испанская награда, и «Цезарь», французская награда.
Андрей Загданский: Да, фильм не обойден вниманием, совершенно верно. Это - очень хороший фильм, очень хорошего режиссера о выдающемся фотографе. Но должен обратить ваше внимание, что Вим Вендерс НЕ получает «Оскара» третий раз. Он три раза был номинирован за документальный фильм, все три достаточно известные. На этот раз это был фильм «Соль земли», в прошлый раз он не получил за «Пину», картину совершенно восхитительную.
Александр Генис: Лучший фильм о балете, который я видел.
Андрей Загданский: И первый раз он не получил приза за фильм “Buena Vista Social Club”.
Александр Генис: Это не ошибка — это преступление. Ведь этот фильм открыл целую музыкальную вселенную для всего мира. Нет такого места, где теперь не знают кубинскую музыку.
Андрей Загданский: Совершенно верно. Поэтому каждый раз, когда Вим Вендерс не получает «Оскара» за лучший документальный фильм, его картина становится еще более известная, еще более знаменитая.
Итак, «Соль земли». Это - картина о жизни, творчестве и пути бразильского фотографа Себастьяна Сальгадо. Между всеми документальными картинами, которые сделал Вим Вендерс, есть определенная связь. Это - фильмы о мастерах, о художниках. Пина и кубинские музыканты, все уже пожилые люди в конце своей выдающейся музыкальной карьеры, и Себастьян Сальгадо тоже уже человек в возрасте.
Начнем с названия, потому что название взято из библейской цитаты, из Матфея: «Вы соль земли. Если соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой, она же ни к чему негодна? Разве что выбросить ее на попрание людям». Это очень важно, вернемся к этому в конце, когда я расскажу вам обо всей картине.
Александр Генис: Слово «соль» очень многозначительно для искусства. Мандельштам, когда он ездил в Армению, - а это была очень важная для него поездка, - сказал, что он открыл новое слово для своих стихов - слово «соль».
Соль действительно - таинственный ингредиент, потому что с одной стороны она сохраняет пищу, а с другой стороны она придет вкус, единственный минерал, который мы едим. То есть соль — это нечто важное, незаменимое и странное.
Недавно мы встречались с Борисом Гребенщиковым, который недавно выпустил новый альбом. Он сказал, что долго думал, какое название придумать для альбома. Тут ему жена Ира говорит: «Соль» - и все стало на место. Потому что соль, как хороший эпиграф, годится для всего.
Андрей Загданский: Кроме того, соль не является основой жизни, но без нее нельзя жить. Это тот микроскопический, в удельном весе незначительный элемент, который делает блюдо блюдом.
Александр Генис: Еще любопытно, что в фильме «Соль земли» люди не венец творения, а это именно что соль земли, нечто такое, что придает миру смысл, украшает его, но не является окончательным результатом эволюции.
Андрей Загданский: Верно. Фильм начинается с черно-белых фотографий: яма, провал, открытая шахта. Гигантский, невероятный, колоссальный общий план. К стенам этой гигантской ямы прикреплены десятки веревочных лестниц, и сотни полуобнаженных мужчин с мешками на плечах поднимаются по этим лестницам вверх и сотни спускаются вниз. Эта черно-белая фотография выглядит как сцена из «Ада» Данте, преисподняя, чистилище. И черно-белые фотографии насыщены мельчайшими деталями, такое серебряное свечение как бы желатиновых музейных отпечатков фото. Бесконечно красиво и очень страшно.
Потом в кинораскадровке появляются более крупные планы, и голос фотографа Себастьяна дает объяснение — это золотые прииски в Бразилии. Кажется, что люди на этих снимках — это рабы, но это свободные люди, говорит Себастьян, они рабы своей жажды разбогатеть. Любой спуск вниз за мешком может сделать их богатыми, а может быть и нет. Никто не знает, что в мешке — всего лишь земля или золото. Так начинается фильм и так начинается путешествие главного нашего героя Сабастьяна, бразильского фотографа, сына фермера, который получил образование как экономист, работал по специальности, по своей экономической профессии в Париже до тех пор, пока не понял, что его хобби фотография есть то и только то, чем он будет заниматься на протяжении всей своей жизни. Себастьян возвращается из Европы в Латинскую Америку и делает серию фотографий крестьян, то есть безземельных наемных рабочих, батраков, сельскохозяйственных рабочих в Эквадоре, Перу, Бразилии. Себастьян живет в этих отдельных, отдаленных от цивилизации общинах по несколько недель, он вживается в этот мир, и это видно на экране. Красота этих сдержанных черно-белых снимков завораживает. Мне кажется, что я слышу эти истории, слышу этих людей. Первый успех для Себастьяна оказался началом пути, он начинает ездить по всему миру и снимает простых людей, человека труда, сказал бы марксист, человек, который каждый день борется за свое существование, за кусок хлеба, делает это в разных странах. То есть это такая социальная фотография, но очень важно, что это не репортаж, он находится в событиях, но это не репортаж, это всегда находится на порядок, на две ступени выше, чем просто обозрение факта.
Александр Генис: Да, все его фотографии монументальны. Мандельштам как-то сказал, что пирамида не зависит от размера, она может быть с палец, а может возвышаться на сто метров, но она всегда будет монументальна.
Андрей Загданский: В 1994 году Себастьян оказывается почти случайно в Конго, очень важно, что почти случайно. Он фотографирует в лагере беженцев и оказывается свидетелем массового бегства из соседней Руанды. Себастьян отправляется в Руанду и видит нечто совершенно немыслимое и фотографирует это: тела, убитые на дорогах, тела, убитые возле машин, тела убитых в машинах, на капотах, за рулем, под колесами. Вам кажется, говорит Себастьян, что все эти люди были убиты гранатой, что кто-то бросил гранату и тела разбросало кругом. Но в действительности они зарублены. И этот ровный, спокойный голос, который выстрадал уже это, спокойно сдержанно рассказывает о том, как он оказался свидетелем массового уничтожения людей.
250 тысяч беженцев вышли из Руанды в поисках спасения в Конго. Они ушли в леса. Через полгода они вернулись в лагерь беженцев. Вернулось только 40 тысяч человек, 210 тысяч были убиты, умерли от голода, от истощения, от болезней за полгода. И все это Сальгадо фотографирует. «Вы не можете себе представить, сколько раз я откладывал камеру и плакал, - говорит он, - сколько я не выдерживал». Но при этом он выдержал, поскольку опять-таки то, что мы видим на экране, это фотографии не для робкого человека. Эти снимки поражают ваше сознание.
- «Мы не должны жить, - говорит Сальгадо. - Наш вид не имеет права на существование. То, что мы делаем с себе подобными, то зло, которое выходит из нас, запрещает нам быть».
Так рассуждает Сальгадо в 1994 году. Фотографии, эти массовые могилы, эти бульдозеры, то, что мы обычно связываем с нацистскими лагерями в Европе, мы видим в Африке 1994 года: бульдозеры, истощенные тела, похожие на скелеты обтянутые кожей, массовые могилы. И эта осведомленность о мире зла заставляет Сальгадо отвернуться от социальной фотографии к фотографиям природы. Он начинает снимать другую соль земли - зверей, домашних животных, вулканы - все на свете. Это - бегство от зла.
Александр Генис: Я понимаю эту логику эволюции художника, ибо как бы ужасна ни была наша жизнь, как бы ужасно ни были обстоятельства, но мир все равно прекрасен. Этот парадокс, который есть уже в Библии, в книге Иова. У Иова Бог отобрал детей, имущество, его наказали страшной болезнью, все ужасно. А потом Бог ему говорит: «Ты посмотри вокруг, посмотри на эти звезды, посмотри на эти алмазы в небесах, они же прекрасны». И Иов соглашается: «Да, - говорит, - жизнь моя чудовищна, но мир прекрасен». По-моему, это вывод, который актуален сегодня так же, как он был когда один из авторов Библии создал книгу Иова.
Андрей Загданский: У Сальгадо даже не звезды, а лишь одна фотография, которую я забыть не могу: на земле лапка игуаны. Я сказал в начале и подчеркиваю еще раз, все, что Сальгадо снимает, все, что мы видим на экране — это черно-белые фотографии. Надо отдать должное и Сальгадо как фотографу, и тем, кто делал цветовую обработку фильма, что все вещи, снятые на пленке, (а он явно снимал на фотопленке в 1970 годы, сейчас он снимает на цифровом фотоаппарате), едины в своем серебрено черно-белом довольно жестком рисунке, они очень близкие стилистически. И вот эта пятипалая, чешуйчатая лапка игуаны. Ты смотришь на эту лапку и думаешь: боже мой, она почти такая же, как моя рука, как все мы близки друг к другу. Чуть другие цифры ДНК отличают нас. Мы движемся от отчаяния к постижению красоты, он открывает красоту мира заново.
Александр Генис: Красота спасет мир, как было сказано.
Андрей Загданский: То, что происходит в конце фильма — это действительно полный круг эволюции, потому что Себастьян возвращается к себе в Бразилию на ферму своего отца, где отец вырастил его и шесть его сестер на обычной бразильской небольшой ферме. Но эта ферма пришла в упадок, трава вытоптана, растительность погибла. После того, как коровы проходят по этой траве множество раз, они убивают возможность земли рождать траву. Он решил вместе со своей женой, которая правая рука и, наверное, двигатель всех проектов, что они восстановят эту ферму и заново наполнят ее растительностью. Так возникает новый проект Сальгадо, который называется Институт земли. И они за какой-то относительно небольшой промежуток времени, порядка десяти лет, восстановили полностью эту ферму. Сейчас они передали ее в пользование государству — это национальный парк, который по сей день является образцом воссоздания, возрождения растительности в Южной Америке. Таков путь этого художника, такова соль земли.
Александр Генис: Андрей, Вим Вендерс, как вы сказали, снял третий фильм об искусстве: первый раз о музыке, второй раз о балете, но третий раз о фотографии. И в этом есть некая странность. Ведь фотография и кино — два брата. Какие между ними отношения, как у Каина с Авелем, раз мы все время говорим о Библии?
Андрей Загданский: Нет таких отношений, неправильно это. Это так же, как сравнивать графику и живопись. И то, и другое изобразительность по своей природе, и то, и другое мы видим. Но я бы не сказал, что здесь есть какой-то антагонизм, они дополняют друг друга.
Александр Генис: Сьюзен Зонтаг говорила в своей знаменитой книге «О фотографии», что фотография — это смерть, а кино — это жизнь.
Андрей Загданский: Я думаю, как многое, что сказала Сьюзен Зонтаг, это скорее остроумно, чем верно. Есть жизнь и там, и там, есть смерть и там, и там. Рискну категорически не согласиться с Сьюзен Зонтаг. И замечательная картина Вима Вендерса демонстрирует гармоническое сочетание фотографии и кинематографа.
