Так называемого поэта Пастернака исключают отовсюду более или менее одинаково.
Обнаруживается злодеяние, совершенное отщепенцем. Собираются люди, как бы потрясенные масштабами лиходейства. Они выступают с трибуны, и это важнейшая часть программы: все отобранные обязаны сказать свое веское слово, все должны отметиться. В рамках креативной газетной травли выдумываются разные обидные прозвища – типа "сорняк", "литературный власовец", "трутень" или "агент Госдепа". Так, довольно быстро или растянувшись на годы, в соответствии с продуманным ритуалом, идет процесс исключения, описанный в известной книге.
Зовут этого Пастернака по-разному. Бывает, что прямо Пастернаком и зовут. Случается, что нарекают его Солженицыным, Сахаровым, Войновичем, а в иные времена – Ходорковским, Шендеровичем или даже Pussy Riot. Обычно его откуда-нибудь исключают и сажают. Если исключать неоткуда, то сажают просто так. Тех, кому особенно повезло, не сажают, но общественной травле подвергают непременно. Как, допустим, Александра Подрабинека, который, по мнению неравнодушных граждан, обидел ветеранов. Или наказывают коллектив телеканала "Дождь", якобы оскорбивший блокадников и социальную группу "операторы кабельных сетей".
В этом смысле персональное дело Льва Шлосберга, разобранное вчера на собрании депутатов Псковской области, мало чем отличалось от вышеперечисленных. Был бы диссидент, а собрание найдется. Вот они и собрались, и произнесли свои дозволенные речи, и единоросс Севастьянов заклеймил врага звонким именем "рупора Госдепа", и местная фракция ЛДПР в едином порыве еще тесней сплотилась с партией власти, и Шлосберга вывели из рядов. Традиция, можно сказать, сохранилась.
Однако имелись в этом деле и некоторые особенности, присущие только нашей эпохе. К примеру, отдельные депутаты голосовали против исключения инакомыслящего, то есть в замазке были не все. Депутат Госдумы Дмитрий Гудков, а также питерские "яблочники" получили слово и безнаказанно выступали в защиту Шлосберга. Государствообразующая пресса вяло нападала на ренегата. Местное и высшее начальство активного участия в процессе не принимало, как бы самоустранившись. Контроль осуществлялся, но издалека, и никто из власть имущих громко на заданную тему не высказывался.
Главное же отличие состояло в том, что исключали Льва Шлосберга за какие-то выдуманные грехи, пусть и тяжкие. Якобы он, являясь депутатом, не должен был выступать в суде по делу НКО "Возрождение", им учрежденной. Хотя ни для кого не было тайной, что карают данного Пастернака совсем за другие преступления. За то, что год назад он занимался расследованием обстоятельств гибели псковских десантников на Украине. За то, что в своей "Псковской губернии", чуть ли не единственной в России провинциальной оппозиционной газете, он последовательно выступал против губернатора Турчака. За то, что информировал земляков о подозрениях в адрес указанного Турчака как заказчика нападения на журналиста Олега Кашина.
Судебные, внесудебные и прочие расправы, характеризующие настоящую эпоху, образуют единую фабулу, в которой соединяются разные времена
Вот этой начальственной застенчивости, чтобы не сказать стыдливости, в подобных делах раньше, при советской власти, не наблюдалось. Никто не стеснялся, организуя подобные процессы и всей кодлой нападая на одного, приговоренного к исключению. Теперь же, в эпоху управляемой демократии, чисто процедурные вопросы решаются как встарь, но в другой обстановке. В обстановке секретности и таинственных умолчаний, притом что разгадки всех этих тайн и недомолвок неведомы разве что грудным детям.
В конце концов, все знают, что Ходорковского у нас судили не за уклонение от уплаты налогов и не за то, что он украл всю нефть. И Геннадия Гудкова лишали мандата не за то, что незаконно занимался бизнесом. И девочек, сплясавших в храме, судили не за пляски, а за слова, содержавшиеся в песне. И Немцова убили не за карикатуры... но это немного другой сюжет. Впрочем, весьма похожий.
Ибо судебные, внесудебные и прочие расправы, характеризующие настоящую эпоху, образуют единую фабулу, в которой соединяются разные времена. Драгоценный прежний опыт обогащается новейшими технологиями, включая медийные, но присутствует в этих делах и некая демократическая церемонность. Если судят, то очень долго, с участием лучших адвокатов, и в зал пускают самую разную публику, и тем, кто невосторженно отзывается о процессе, разрешают публиковать эти клеветнические измышления. А если исключают, то в обстановке удивительного плюрализма, так что и сам Пастернак имеет возможность несколько раз выступить, и его защитникам предоставляют слово. Все как в лучших домах.
Правда, результат получается тот же самый, что и в прежние времена, вот и Лев Шлосберг больше не депутат, в отличие от Турчака, про которого что ни скажи, он останется губернатором и одним из самых выдающихся поклонников довлатовской прозы, выше только Мединский. Заказчиком и организатором прогремевшего фестиваля в одном лице. Тут никаких перемен в отношениях власти и смутьянов, посягающих на власть.
Теперь оттуда, из депутатского корпуса, выдавливают уже самых последних, вот и Шлосберг ушел, дважды расплатившись за свое бунтарство. В первый раз – когда его избили за десантников. И ныне, когда выгнали из заксобрания по совокупности заслуг, в том числе и за то, что довел до псковитян историю про избитого журналиста и местного губернатора. Это стало последней каплей, и депутаты не подкачали, а федерального подчинения склонность к коллективному беснованию была смягчена протестами отдельных несогласных. Но их все меньше, и к ним тоже присматриваются кому положено, распознавая и зачисляя в Пастернаки для грядущих расправ.
Илья Мильштейн – журналист и публицист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
