Александр Генис: Конец Холодной войны привел к кризису американскую советологию. Сегодня пришло время об этом пожалеть.
У микрофона Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: В сентябре 2003 года Владимир Путин выступил перед студентами и преподавателями нью-йоркского Колумбийского университета. В этой речи, помимо всего прочего, он выразил уверенность в необходимости упразднить советологию.
Владимир Путин: К сожалению, американская школа «советологии» и советская школа «американистики» – точнее, «изучения американского империализма», как у нас любили говорить в свое время, – долгие годы были заложниками большой политики – когда наши страны то становились союзниками, то подводили мир к черте, за которой могла последовать ядерная катастрофа. Мы с президентом университета говорили, и я ему сказал: нужно упразднить такие дисциплины. Нет предмета изучения! Мы прошли сложный путь навстречу друг другу. Сегодня наши страны как никогда привержены многим общим ценностям. Однако мы видим: до полного и взаимного избавления от разногласий и стереотипных взглядов друг о друге еще далеко.
Владимир Абаринов: На это можно было бы возразить, что Древнего Египта тоже нет, а египтология существует. Президент России неправ, когда обвиняет американских знатоков по России в тенденциозности и политической ангажированности. Американской россике, наоборот, следовало бы воздать по заслугам.
Должность посла в России стала важной вехой в политических биографиях двух президентов США - Джона Квинси Адамса и Уильяма Бьюкенена. Первый стал свидетелем нашествия Наполеона. Второй в своих донесениях в Вашингтон резко критиковал крепостное право и называл николаевский режим «тишиной деспотизма».
Один из первых профессиональных исследователей России, Джордж Кеннан, совершил в последней трети XIX века три путешествия по Сибири, на Дальний Восток и Кавказ и своими книгами и публичными выступлениями способствовал росту антицаристских настроений в США.
Первый американский посол в советской России Уильям Буллит приехал в Москву в ноябре 1933 года энтузиастом укрепления американо-советских отношений, но за два с половиной года полностью разочаровался в большевистском режиме. Его взгляды противоречили мнению президента Рузвельта, и ему оставалось лишь просить о другом назначении. После подписания пакта Молотова-Риббентропа Буллит окончательно превратился в убежденного антикоммуниста и написал множество статей, в которых ставил знак равенства между нацистской Германией и сталинским Советским Союзом. Он не изменил своей точки зрения и после войны. Вот отрывок из его выступления, снятого на кинопленку в 1952 году.
Уильям Буллит: Коммунисты – это красные фашисты. Советский империализм заменил нацистский империализм в качестве угрозы миру во все мире. Усыпить бдительность будущих жертв, внушить им ложное чувство безопасности, а тем временем захватить стратегические плацдармы, чтобы оттуда напасть и захватить их – такова была стратегия завоеваний Гитлера. Она остается принципом сталинской стратегии. Сталин применяет ту же самую тактику, что и Гитлер: ставка на пятую колонну, пропаганда, договоры, заключенные, чтобы их нарушать, угрозы военной силой. Главное отличие сталинских методов от гитлеровских – это эффективное использование пятой колонны, такой как американская коммунистическая партия. Гитлеру никогда не удавалось создать в странах, на которые он собирался напасть столь могучего орудия, как сталинистские компартии и сочувствующие им. Сталин не остановится по собственной воле. Его можно только остановить.
Владимир Абаринов: В московском посольстве началась дипломатическая карьера другого выдающегося советолога, Джорджа Фроста Кеннана, внучатого племянника Джорджа Кеннана-старшего. Он приехал в Москву в качестве переводчика Уильяма Буллита и в конечном счете дослужился до должности посла. За годы пребывания в СССР он убедился в невозможности конструктивного сотрудничества с Москвой. В 1946 году он написал так называемую «длинную телеграмму». Этот текст был ответом на рутинный запрос - Министерство финансов интересовалось, почему СССР не желает вступить в Международный валютный фонд и Всемирный банк.
Кеннан написал трактат об истоках внешней политики России. Он утверждал, что политика эта всегда была экспансионистской. Как раз в тот период Америка стояла на развилке. Стало уже совершенно очевидно, что Сталин не собирается выполнять ялтинские договоренности относительно Восточной Европы. Но что должен предпринять Запад? Следует ли противостоять Москве, и если да, то каким образом? Кеннан полагал, что США должны как можно скорее отказаться от рузвельтовских иллюзий насчет возможности послевоенного сотрудничества с Москвой. Со сталинским Советским Союзом, доказывал Кеннан, иначе нельзя. Провал попыток сотрудничества – следствие не плохой работы дипломатов, а несовместимости целей.
«Длинная телеграмма» стала идеологической основой плана Маршалла и трумэновской доктрины сдерживания, а Кеннана Кремль в 1952 году объявил нежелательным лицом. Как сказал в нашей программе о Буллите историк Александр Эткинд, Кеннан и его единомышленники в госдепартаменте «составили мозговой центр холодной войны».
Джордж Кенннан прожил долгую жизнь. В апреле 1989 года, в возрасте 94 лет (к этому времени он передвигался на инвалидной коляске) Кеннана пригласили в Сенат, чтобы он высказал свое мнение о перестройке и гласности. Кеннан приветствовал реформы Горбачева и был полон самых радужных надежд.
Джордж Кеннан: Сегодня в России мы наблюдаем распад многих, если не всех, элементов системы власти, которая правила этой страной начиная с 1917 года. Весьма удачно для нас, что этот распад наиболее ярко выразился именно в тех аспектах, которые внушали наибольшую тревогу, а именно: идеология, риторика и попытки практического осуществления мировой революции, характерные для раннего советского руководства. Эти элементы больше не являются существенным фактором советского поведения. Во-вторых, маниакальная жестокость сталинских политических репрессий. В каких бы сильных выражениях мы ни описывали их, это будет недооценка реальности. После смерти Сталина режим значительно смягчился. При Горбачеве он претерпел кардинальную трансформацию, и ныне ликвидуются его последние рудименты, так что для нормализации американо-советских отношений больше нет никаких серьезных препятствий.
Владимир Абаринов: Сенатора Клэйборна Пелла тревожила возможность рецидива, но Джордж Кеннан успокоил законодателя.
Клэйборн Пелл: Мы оба, вы и я, выросли при коммунизме, за Железным занавесом. И я полагаю, все мы, жившие за занавесом, были поражены некомпетентностью, неэффективностью и противоестественностью коммунистического режима. Коммунизм изначально содержал в себе зерно саморазрушения. Меня интересует, считаете ли вы нынешние перемены в Советском Союзе необратимыми или в недалеком будущем на горизонте появится новый Сталин?
Джордж Кеннан: Думаю, в этом отношении события необратимы. Сегодня практически невозможно вернуть страну даже во времена Брежнева. Еще менее вероятно возвращение в эпоху Сталина. Разумеется, ситуация в стране сейчас в высшей степени запутанная и неустойчивая. И у меня нет сомнений в том, что господину Горбачеву не удастся достигнуть всего, чего он желает достигнуть. Могут быть и отступления. Однако в целом он привел в движение процесс, который рано или поздно все равно начался бы. Он должен был начаться гораздо раньше. Полагаю, его можно описать как удаление последних остатков сталинизма, но это также и конец русской революции, какой мы ее знали последние 70 лет.
Владимир Абаринов: Профессиональные специалисты по России определяли российский курс администрации США и в дальнейшем: государственные секретари Мэдлин Олбрайт и Кондолизза Райс, первый заместитель госсекретаря, ближайший советник и личный друг президента Клинтона Строб Тэлботт, послы Джек Мэтлок, Стивен Сестанович, Джон Баэрли и Майкл Макфол. И вот теперь многие из них дружно заговорили о кризисе российских исследований в США.
Фонд Карнеги недавно опубликовал доклад, в котором приведены результаты обследования положения дел в 36 американских университетах. Кроме того, авторы опросили более 600 экспертов. Оказалось, что в этих 36 университетах Россией занимаются лишь 50 профессоров. В год в Америке защищается в среднем только семь докторских диссертаций по специальностям, связанным с Россией. Таковы последствия сокращения государственного финансирования этих исследований. Деньги на подготовку специалистов регулярно выделялись на основании закона, принятого Конгрессом в 1983 году. В законе есть разделы VI и VIII, благодаря которым многие американские колледжи смогли открыть у себя кафедры росийских исследований, а некоторые превратились в национальные центры изучения России. В октябре позапрошлого года вследствие закона о принудительном сокращении государственных расходов – секвестре – ассигнования на эти цели были резко урезаны.
Один из специалистов по России, который публично высказывал тревогу по этому поводу – профессор университета Вилланова Марк Шрад. Я уже интервьюрировал его для Радио Свобода по случаю выхода его книги «Политика водки», в которой он захватывающе рассказал об алкогольной политике русских властей от Ивана Грозного до Михаила Горбачева. На это раз я попросил Марка объяснить, что такое разделы VI и VIII закона 1983 года.
Марк Шрад: Это программы, финансируемые из федерального бюджета. Программа раздела VIII – это программа изучения иностранных языков, особенно языков народов Советского Союза, не только русского, но и украинского, и других. Она была призвана побудить к изучению других культур и диктовалась соображениями политической стратегии. Программа раздела VI – это программа создания национальных центров по изучению России и Восточной Европы. Она исходит из идеи, что Америке необходим ряд экспертных центров по этим регионам. Не помню их точное количество, но географически они распределены по всей территории Соединенных Штатов.
Владимир Абаринов: В своей статье, броско озаглавленной «Вымирающие виды» Марк пишет о том, что американскому специалисту по России все труднее найти работу. Сам он потратил четыре года в поисках постоянного места начиная с 2006-го, каждый год рассылая по от 60 до 90 резюме. В 1993-м, когда он начинал изучать Россию и русский язык, он и представить себе не мог, что столкнется с проблемой трудоустройства. Что же произошло?
Марк Шрад: Мой опыт говорит, что это сочетание факторов притяжения и отталкивания. Был бы спрос, было бы и предложение. Я начал изучать Россию вскоре после краха коммунизма. В то время на программы разделов VI и VIII еще направлялись большие средства, потому что существовал высокий спрос на эти специальности, и многие студенты выбирали их. Потом спрос сократился, и бюджеты стали урезать. С другой стороны, и интерес студентов к России в 1990-е – 2000-е годы упал по сравнению с временами, когда Советский Союз был главной угрозой для Америки. А недавно произошло новое резкое сокращение финансирования этих программ. В частности, программа, по которой учился я, сокращена самым безжалостным образом. Я писал свой диплом в университете Северной Айовы, моей специализацией были политология и русский язык на факультете русских и восточноевропейских исследований – ничего этого там теперь больше нет. Нет русской программы, там не учат русскому языку. В других заведениях эти программы сокращены до начального уровня. Они бесполезны для людей, которые хотят быть экспертами по России.
Владимир Абаринов: Иными словами, это ситуация курицы и яйца.
Марк Шрад: Да, именно. Это то, что я обнаружил, когда стал искать работу в качестве специалиста по сравнительной политологии и международным отношениям с региональной специализацией по России и бывшему Советскому Союзу. За четыре года было лишь четыре вакансии. Глядя на доклад Карнеги, я вспоминаю то, что слышал на старших курсах – что в Америке много советологов, что скоро они начнут выходить на пенсию, и у нас будет возможность занять их места. Но когда я начал искать работу, как раз случился глобальный экономический кризис, и никто никого не брал не работу. Да, советологи уходят на пенсию, но с их уходом сокращаются русские программы, их заменяют, например, китайскими или ближневосточными. Особенно это касается маленьких университетов и колледжей – они перераспределяют ресурсы и перестают нанимать специалистов по России.
Владимир Абаринов: В данном случае упадок науки влечет за собой вполне конкретные политические последствия.
Марк Шрад: Это уже не академическая проблема - это вопрос о том, насколько эффективно мы используем свои ресурсы в целях американской внешней политики. Сокращаются программы – значит, снижается и качество экспертизы. Один из экспертов, который бьет тревогу – Майкл Макфол, бывший посол в России. То есть речь идет не об академической науке, запертой в башне из слоновой кости, а о практических рекомендациях для наших политиков. Чем меньше экспертов с различными точками зрения, тем беднее выбор вариантов, тем более узколобой делается внешняя политика.
Владимир Абаринов: После относительного затишья «перезагрузки» Россия снова превратилась в головную боль Вашингтона. Остается надеяться, что экспертам удастся переубедить законодателей.
