Ровно 275 лет назад, 28 октября 1740 года, скончалась императрица России Анна Иоанновна. Наследником престола она назначила своего племянника Иоанна Антоновича, младенца двух месяцев от роду, а регентом до его совершеннолетия – герцога Эрнста Иоганна Бирона.

Анна Иоанновна отдала Богу душу, когда ей еще не было 47 лет. Ее смерть стала полной неожиданностью и для нее самой, и для лекарей, и для всего двора. Причиной смерти были объявлены подагра (хворь мучительная, но не смертельная) и "каменная болезнь" – мочекаменная, как говорим мы сегодня. Со вторым диагнозом современные эксперты соглашаются, добавляя: болезнь была запущенна и уже неизлечима. Ее можно назвать наследственным недугом династии Романовых: она свела в могилу еще троих самодержцев – Михаила Федоровича, Петра I и Александра III. Он нее же скончалась родная сестра Анны Иоанновны Екатерина.

Несмотря на физические страдания, Анна Иоанновна, как свидетельствует сын фельдмаршала Миниха генерал-поручик Эрнст Миних, сохраняла полную ясность сознания:

Между тем императрица час от часу в худшее приходила состояние своего здоровья, но несмотря на сие принимала она почти ежедневно посещения от великой княжны Елисаветы Петровны, принцессы Анны и ее супруга и всеми вопросами и разговорами своими доказывала, что она имела еще полное употребление своего рассудка.

Употребить рассудок ей было необходимо. Царицу угнетала непрочность трона и неопределенность порядка наследования.

"Я чувствую себя очень дурно, – сказала мне государыня, – и боюсь, не близок ли мой конец. Однако же покоряюсь воле божией. Но что будет с империей! Страшно подумать, каким беспорядкам подвергнется она без меня. Знаю, как будут упрекать меня за то странное стечение обстоятельств, в котором оставлю Россию!"

Так передает слова умирающей императрицы герцог Бирон.

В популярной литературе об Анне Иоанновне часто пишут, что она взошла на престол волею случая и в результате придворных интриг, не имея на это законного права. Что же тогда сказать о Екатерине II, объявившей себя императрицей при двух живых императорах и бесспорном наследнике!

Анна Иоанновна была дочерью Ивана V, старшего брата Петра I, правившего вместе с ним в составе дуумвирата до своей смерти на 30-м году жизни. Две его старшие дочери скончались во младенчестве, третья была замужем за герцогом Мекленбург-Шверинским Карлом Леопольдом. Анна Иоанновна была четвертым ребенком "старшего царя".

В 1730 году, когда безвременно скончался 14-летний Петр II, не оставив наследников и не завещав трон, член Верховного совета князь Дмитрий Голицын решил, что пора ограничить самодержавие: овдовевшей к тому времени герцогине Курляндской Анне Иоанновне послали на подпись "кондиции", по которым вся реальная власть переходила к "верховникам" – при этом условии она могла взойти на престол. Но против "верховников" ополчилась конкурирующая придворная партия, и новая императрица на глазах у всей аристократии и высшего духовенства преспокойно разорвала бумагу, на которой уже стояла ее подпись.

Валерия Новодворская назвала неудавшуюся конституционную реформу "великой попыткой", а Георгий Федотов писал, что русские дворяне тогда "предпочли привилегиям верховников общее равенство бесправия".

В современной казенной историографии поступок Анны вменяется ей скорее в заслугу, чем в осуждение. В сериале Светланы Дружининой "Тайны дворцовых переворотов" Голицын и его сторонники изображены с явной антипатией, а главные положительные герои изо всех сил помогают Анне.

С царствованием Анны Иоанновны связано понятие так называемой "бироновщины". В энциклопедических словарях о герцоге Эрнсте Иоганне Бироне говорится:

Фаворит императрицы. Использовал свое влияние для личного обогащения, создал режим, получивший название "бироновщина", для которого характерны засилье и господство иностранцев во всех областях государственной и общественной жизни, разграбление страны, хищническая эксплуатация народа, репрессии, шпионаж, доносы, подавление любых форм национального развития.

На самом деле "бироновшина" была ничем не хуже "меншиковщины" при Екатерине I или "долгоруковщины" при Петре II, а "засилье иностранцев" началось еще при Петре I, выдвигавшем людей на высокие посты по способностям и заслугам, а не по родовитости или национальной принадлежности. Горе было не в иностранцах, а в обычае фаворитизма и абсолютном самовластии.

Петербург, стоящий на краю земли, в болотах и пусторослях, грезил безграничной славой и властью; бредовыми видениями мелькали дворцовые перевороты, убийства императоров, триумфы и кровавые казни; слабые женщины принимали полубожественную власть; из горячих и смятых постелей решались судьбы народов; приходили ражие парни, с могучим сложением и черными от земли руками, и смело поднимались к трону, чтобы разделить власть, ложе и византийскую роскошь.

Так писал об этом Алексей Толстой в первом романе трилогии "Хождение по мукам".

Вторично замуж Анна Иоанновна не вышла. В 1730 году в Петербурге вдруг объявился жених – младший брат короля Португалии Жоана V инфант Мануэл Бартоломеу. "Однако же, прежде каких бы то ни было объяснений, – пишет Бирон, – первоначальное намерение Эммануила исчезло внезапно и внимание го­стя обратилось на принцесу Анну, дочь герцогини мекленбургской, Екатерины Иоанновны. Но инфанту посоветовали – не думать о принцессе".

Дело было даже не в привязанности императрицы к своему фавориту. Просто в ней рано угас любовный пыл. Весьма строгий в этих вопросах князь Щербатов в своем сочинении "О повреждении нравов в России" пишет:

Не можно оправдать ее в любострастии, ибо подлинно, что бывший у нее гофмейстером Петр Михайлович Бестужев имел участие в ее милостях, а потом Бирон и явно любимцем ее был, но наконец при старости своих лет является, что она его более яко нужного друга себе имела, нежели как любовника.

"При старости" – это всего лишь на пятом десятке. Матушка Екатерина и на седьмом была не чужда плотских утех.

Закона о престолонаследии в России тогда не существовало. Был лишь указ Петра о праве самодержца назначать наследника по собственному усмотрению. Но существовала общеевропейская традиция и огромный авторитет имени Петра, перешедший на его потомство. Неспроста Анну Иоанновну посещала на смертном одре дочь Петра Елизавета Петровна.

Желая направить престолонаследие по линии старших Романовых, Анна Иоанновна решила выдать замуж свою племянницу, Анну Леопольдовну, чтобы трон унаследовал ребенок от этого брака. Невыносимый характер герцога Карла Леопольда заставил его жену с трехлетней дочерью бежать в Россию. Анна вместе с матерью жила и воспитывалась при петербургском дворе. Она получила прекрасное по тем временам образование и могла рассчитывать на блестящую партию. Но выйти замуж ей пришлось без любви, за непригожего и не слишком родовитого Антона Ульриха, второго сына герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского. 23 августа 1740 года от этого брака родился сын Иоанн Антонович.

Императрица в это время была уже смертельно больна. Она издала указ о назначении внучатого племянника наследником, однако это ни в коей мере не успокоило ее тревоги. Главным теперь был вопрос, кто станет регентом при царе-младенце. Полагалось назначить одного из родителей. Но ни Анна Леопольдовна, ни тем более Антон Ульрих не устраивали Анну Иоанновну в этом качестве. Считалось, что при таком положении может дать о себе знать герцог Карл Леопольд. Императрица говорила Бирону:

"Знаю наперед, что оставляю ребенка в грустных обстоятельствах: он не в состоянии, а родители его не вправе делать что-нибудь. Отец в особенности не имеет никаких дарований, чтоб быть поддержкою сына. Принцесса, правда, неглупа, но у нее жив отец, тиран своих подданных; он тотчас же явится сюда, начнет поступать в России, как в своем Мекленбурге, вовлечет наше государство в пагубные войны и приведет его к крайним бедствиям".

Такого же мнения были и ближайшие царедворцы – члены кабинета, состоявшего в тот момент из четырех персон. Так кому же доверить регентство?

Вопрос стоял исключительно остро.

Из четверки кабинет-министров самым многоопытным и хитроумным в таких делах был граф Андрей Иванович Остерман, но он, как всегда в подобных случаях, сказался больным. "Остерман по своему обыкновению не хотел явно вдаваться в опасный вопрос; пусть решат его другие, а он уже сумеет приладиться к обстоятельствам", – пишет Сергей Соловьев. Однако "приладиться" коллеги ему не позволили, потребовали мнения. Остерман предложил: правительницей при малолетнем императоре объявить его мать, а при ней учредить совет. На это Бирон будто бы ответил: "Какой-де имеет быть совет: сколько голов, столько-де разных мыслей будет!" Тогда решили предложить регентство Бирону.

Первым эту идею высказал князь Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, а отнюдь не "немцы". Он же особенно усердствовал в убеждении как Бирона, так и Анны Иоанновны.

Бирон пишет, что всеми силами отказывался: "Благодарю вас, господа, за доверенность ко мне, но не решаюсь ею воспользоваться". Эти слова можно счесть лицемерием или кокетством. Именно так расценил его поведение французский посланник маркиз де ла Шетарди, доносивший в Париж:

Я узнал в четверток, что герцог курляндский, впродолжении болезни царицы, собирал только для формы гр. Остермана и других министров, также русских вельмож. Фелъдмаршал Mиних и барон Mенгден одни пользовались его доверенностью, и он советывался только с ними, в уверенности бессомнения, что взаимная выгода иноземцев, подобных ему, требует, чтобы они берегли его и верно служили ему.

Аналогичного мнения придерживался английский резидент Эдвард Финч:

Сначала герцог показывал вид, что он отказывается от принятия такой тяжелой обязанности, которая была выше его сил. Бестужев послал за князем Черкасским, чтобы этот, для убеждения герцога, присоединил свои настояния к его. Бестужев, по наружности, говорил чрезвычайно грубо его светлости, напоминая, что всем, чем он теперь, герцог обязан России и что, по крайней мере из признательности, не должен покидать ее в отчаянном положении, когда в состоянии оказать столь явную и важную услугу и приглашается к тому многими значительнейшими в государстве лицами; что сохранение процветания России и его собственных владений неразлучны и что он не может оказать услуги России, или покинуть ее в такое критическое время, не спасая или не губя себя. Наконец герцог согласился, чтобы кабинет – это были его собственные слова – следовал пути, который он сочтет полезнейшим для выгод России.

Вместе с тем нельзя не признать, что Бирон имел все основания опасаться назначения регентом: всесильный фаворит понимал, что с кончиной благоволившей ему императрицы мгновенно исчезнет и его "административный ресурс". Недовольство "немецким засильем" было слишком велико, верных ему войск он не имел, доверять другим сановникам не мог.

Анна тоже далеко не сразу решилась подписать бумагу, составленную Бестужевым и завизированную тремя другими кабинет-министрами. По словам Бирона, он не раз отговаривал императрицу подписывать ее:

В минуту входа моего к государыне, она держала акт в руках и готовилась подписать его. Я умолял императрицу не делать этого, представляя, что отказ ея величества утвердить акт – почту полным вознаграждением за все мои службы и услуги. Государыня взяла бумагу и положила ее к себе под изголовье.

Но и это можно счесть позой и хитростью:

Убедясь наконец, что в течение нескольких дней все еще не произошло никакого решения, государственные сановники согласились сделать меня регентом даже и в том случае, если бы государыня скончалась, не успев утвердить акта о регенстве и, следовательно, не сделав никаких распоряжений о государственном правлении.

Документ пролежал в спальне царицы девять дней. Впоследствии Бестужева обвиняли в подделке завещания. Но он подделал лишь дату: сделал так, что вышло, будто Анна подписала его накануне смерти.

В день, когда скончалась императрица, был объявлен составленный от имени Иоанна Антоновича манифест:

БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ ИОАНН ТРЕТИЙ ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ И ПРОЧАЯ, И ПРОЧАЯ, И ПРОЧАЯ.

Объявляем во всенародное известие.

Понеже по воли всемогущего Бога Всепресветлейшая державнейшая великая Государыня Анна Иоанновна Императрица и Самодержица Всероссийская, наша любезнейшая Государыня Бабка от сего временного в вечное блаженство сего месяца 17 числа в 9 часу по полудни отыде... Императорский Всероссийский Престол восприяли Мы Наследный Великий Государь Иоанн Третий Император и Самодержец Всероссийский...

А на следующий день было обнародовано завещание покойницы:

...по всемилостивейшему Нашему матернему милосердию к Империи Нашей и ко всем Нашим верным подданным, во время малолетства упомянутого Внука Нашего Великого Князя Иоанна, а имянно до возраста его семнатцати лет по данной нам от всещедрого Бога самодержавной Императорской власти определяем и утверждаем сим Нашим Всемилостивейшим повелением Регентом Государя Эрнста Иоанна владеющего Светлейшего Герцога Курляндского, Лифляндского и Семигалского, которому во время бытия его Регентом даем полную мочь и власть управлять на вышеозначенном основании все Государственные дела, как внутренния, так и иностранные...

Регентство Бирона продолжалось меньше месяца. Его опасения в полной мере подтвердились. Тот самый Миних, что уговаривал императрицу назначить Бирона регентом, арестовал его, ничуть не затруднившись тем, что оба принадлежали к одной и той же "немецкой партии". По воспоминаниям некоторых лиц, герцог навлек на себя неудовольствие непомерной спесью и пренебрежительным отношением к родителям императора. Однако маркиз Шетарди приписывал возникшее положение извечному раболепию русских:

Эта самая нация, далекая от того, чтобы оправдать недостаток покорности, который в ней предполагают, конечно доказывает теперь происходящим в ней, как она способна нести всякое иго. Она присоединила к этому то, что может быть объяснено низостью, к которой склонна более, нежели к чему либо. Никто не ездит к принцессам, тогда как все спешит к герцогу. Прекратили все почести, которые воздавались принцу брауншвейгскому, как отцу царя; у него не целуют более руки, но за то униженно лобызают руку герцога.

Так или иначе, неудовольствие и досада августейшего семейства нашли полную поддержку виднейших царедворцев. Адъютант Миниха, в то время подполковник Христофор Манштейн рассказывает:

Однажды, когда Миних снова объявил принцессе какое-то дурное известие от имени регента, она стала горько жаловаться на все неприятности, которые ей причиняли, прибавляя, что она охотно оставила бы Россию и уехала бы в Германию со своим супругом и сыном, так как ей приходится ожидать одних лишь несчастий, покуда бразды правления будут находиться в руках герцога Курляндского. Фельдмаршал, выжидавший только случая, чтобы открыться ей, отвечал, что ее императорское высочество действительно не может ничего ожидать от регента, что однако ей не следует падать духом и что если она положится на него, то он скоро освободит ее от тиранства герцога Курляндского. Принцесса приняла не колеблясь его предложения, предоставив фельдмаршалу вести все это дело, и было решено, что регента арестуют, как только представится к тому благоприятный случай.

Вечером 18 ноября Миних ужинал у Бирона. Манштейн продолжает:

Герцог был весь вечер озабочен и задумчив. Он часто переменял разговор, как человек рассеянный, и ни с того ни с сего спросил фельдмаршала, не предпринимал ли он во время походов каких-нибудь важных дел ночью. Этот неожиданный вопрос привел фельдмаршала почти в замешательство; он вообразил, что регент догадывается о его намерении; оправившись, однако, как можно скорее, так что регент не мог заметить его волнения, Миних отвечал, что он не помнит, чтобы ему случалось предпринимать что-нибудь необыкновенное ночью, но что его правилом было пользоваться всеми обстоятельствами, когда они кажутся благоприятными.

Они расстались в 11 часов вечера, фельдмаршал с решимостью не откладывать долее своего намерения – погубить регента, а последний твердо решился не доверять никому...

Спустя несколько часов регент был арестован и доставлен в Шлиссельбургскую крепость. Вскоре там же оказался и Бестужев. В опасном положении находился и другой кабинет-министр князь Алексей Михайлович Черкасский. А графу Остерману пришлось держать ответ о своих доходах:

Гр. Остерман спрашиван, сколько у него и где денег и алмазных вещей и серебра имеется здесь в государстве и в чужестранных государствах в банках?

Граф отвечал, что и в чужестранных государствах средства имеются, но токмо ради образования детей:

Из вышеписанных же денег для детей его, чтоб им ездить по чюжим государствам для наук, в Голландии под дирекциею купцов Пельцов до десяти тысяч фунтов стерлингов, за которые получал по 3 процента.

Впрочем, правительница Анна Леопольдовна была женщиной доброй, не кровожадной и не мстительной. Она простила всех лиц, причастных к назначению Бирона регентом. Сам же герцог предстал перед судом. Ему вменялись захват регентства обманом, тайный план закрепить престол за собой и своим потомством, небрежение о здоровье государыни, водворение немцев, насаждение шпионства... Напрасно герцог убеждал следователей, что свести в могилу свою благодетельницу он никак желать не мог, а, напротив, "о высочайшем ее императорского величества блаженные памяти здоровье по прилежной своей должности всегда пристойное попечение имел".

Обвинили Бирона даже в том, что он "будто для забавы ее величества, а в самом деле по своей свирепой склонности" завел при дворе шутов и шутих, которых, не говоря уже о "бесстыдных мужеска и женска пола обнажениях и иных скаредных между ними, его вымыслом произведенных пакостях, уже и то чинить их заставливал и принуждал, что натуре противно и объявлять стыдно и непристойно".

За весь этот вздор Бирона приговорили к смертной казни четвертованием. Анна Леопольдовна от казни его помиловала, заменив ее вечной ссылкой в Пелым.

В августе 1741 года Михайло Ломоносов разразился одой по случаю тезоименитства малолетнего императора:

Целую ручки, что к державе
Природа мудра в свет дала,
Которы будут в громкой славе
Мечем страшить и гнать врага.
От теплых уж брегов азийских
Вселенной часть до вод Балтийских
В объятьи вашем вся лежит.
Лишь только перстик ваш погнется,
Народ бесчислен вдруг сберется,
Готов идти куда велит.

Вы, ножки, что лобзать желают
Давно уста высоких лиц,
Подданства знаки вам являют
Языки многи, павши ниц...

Однако в декабре царствование Иоанна Антоновича закончилось: гвардия совершила переворот и возвела на престол дочь Петра Великого Елизавету Петровну. Иоанн Антонович перешел на положение "железной маски", покуда не был убит при попытке его освобождения поручиком Мировичем в июле 1764 года, в царствование Екатерины II.

Его имя было вычеркнуто из русской истории. По распоряжению Елизаветы уничтожались его портреты, документы с упоминанием его имени, изымались из обращения монеты с его профилем. Тираж ломоносовских од приказано было сжечь. Даже на прошлогодней выставке, посвященной 400-летию дома Романовых, будто во исполнение указа Елизаветы, на групповом портрете русских самодержцев изображение Иоанна Антоновича отсутствовало. А несколько лет назад "Известия" припомнили Эстонии Бирона:

Прибалтика получила от России очень много – и не только инвестициями на развитие высоких технологий и дорожное строительство из государственного бюджета СССР. Балтийская элита входила в состав российской – всем известны эстляндские бароны и курляндские герцоги, определявшие политику нашей страны.