Александр Генис: Критики всегда считали художника Эдварда Хоппера апостолом живописи США и окрестили его «мастером американского пейзажа». Сам он эту кличку ненавидел.
- Я писал себя, а не Америку, - говорил Хоппер, - Никто же не называет картины импрессионистов «французскими сценками». Это не помогло. В сознании страны Хоппер стал ее портретистом. Его темой стало одиночество Америки, забытого острова в океане вечности. Сквозной метафизический сюжет художника – драма личности в безразличном пространстве. Так у Хоппера своеобразно преломилась традиция, идущая от горячо любимых им романтиков - Эмерсона и Торо. Как и они, Хоппер считал, что в Новом Свете человек обречен принять вызов пустоты.
К концу долгой жизни, а он умер 85-летним стариком в 1967 году, Хоппер писал каждый год только по две картины. Одну - весной, другую - осенью. Сегодня все они стали классикой, а значит - открытками, афишами, рекламными трюками, пародиями. Но при этом никто так и не смог внятно сказать, что, собственно, Хоппер рисовал.
Принято считать, что его работы воплощают изолированность, стерильность, безнадежное отчаяние. Люди у Хоппера всегда одиноки, всегда смотрят в сторону. Они безмолвны, как рыбки в аквариуме. Ничто не предвещает катастрофы на этих скудных по цвету и простых по композиции холстах. Но неведомым для зрителя путем художник внушает нам мысль о неизбежности трагедии. Бродский так говорил про стихи Роберта Фроста: “Они написаны не на злобу, а на ужас дня”...
Сегодня ведущая нашего “КО” Марина Ефимова поделится со слушателями и читателями “АЧ” редким интеллектуальным деликатесом: эссе одного из лучших американских поэтов об одном из
Марина Ефимова: В «Нью-Йоркском книжном обозрении» (‘New York review of Books’), опубликовано эссе недавно скончавшегося знаменитого американского поэта Марка Стрэнда. Оно рассказывает о художнике Эдварде Хоппере и формально посвящена выставке рисунков Хоппера. Но по сути – это попытка сформулировать тайну воздействия на нас его произведений.
Картины Хоппера, созданные в середине 20-го века, большинство любителей живописи считает узнаваемо американскими. Знаменитое угловое кафе с двумя посетителями (автор назвал картину «Ночные ястребы», но ее название часто переводят на русский как “Полуночники”); вызывающе безлюдные городские пейзажи; унылые нью-йоркские офисы; заправочная станция – ярко освещенная в глухой ночи; улицы провинциальных городков - без единого пешехода; загадочные женщины в спальнях с окнами в никуда; стоящие на отшибе дома – мир безошибочно американский и безошибочно Хопперовский.
И Марк Стрэнд в эссе «Стрэнд о Хоппере» пытается понять, что же в живописи этого художника так характерно и персонально:
Диктор: «Как охарактеризовать мир Хоппера - моментально узнаваемый, но сохраняющий упрямую, непреходящую странность, смесь предельно ординарного и жутковато отрешённого, почти потустороннего? Трудно указать, что конкретно делает его таким – разве что абстрактно назвать это наложением на реальный предмет изображения воли художника, заметной и очевидной в общем, но невидимой в частностях». Когда мы смотрим на его картины, мы видим не офис, дом, заправочную станцию, мы видим хопперовские оффис, дом и станцию. Недаром, когда однажды журналист спросил Хоппера, чего он ищет в предметах, которые изображает, Хоппер ответил: «Я ищу себя».
Марина Ефимова: Выставка рисунков Хоппера - в каком-то смысле иллюстрация к этим словам, потому что представляет собой поиск. Зрителя поражает обилие набросков, которые Хоппер делал к каждой картине. «Мы видим скетч за скетчем, - пишет Стрэнд, - рисунок за рисунком, и в каждом - разница по сравнению с предыдущим так невелика, что почти незаметна. Каждый набросок, как репетиция – не к спектаклю, а к следующей репетиции, на шаг ближе к генеральной».
Видимо, художник не мог абсорбировать внешний мир сразу, это было возможно только с помощью приближений, последовательных зарисовок, поправок, добавлявших ему уверенности в воображаемом овладении предметом и в психологическом освобождении от его “чуждости”. Стрэнд пишет:
Диктор: «Рисуя и рисуя, меняя и подправляя, он черта за чертой словно приобретал этот предмет для себя. Есть даже его зарисовки банок с сахаром для картины «Ночные ястребы». Это не значит, что Хоппер не знал, как нарисовать банки с сахаром, но даже они должны были стать его банками с сахаром».
Марина Ефимова: Остается неизвестным, почему Хоппер выбирал для своих картин именно эти кафе, пейзажи, здания, комнаты, фигуры. Возможно, его вело ощущение, что этот дом, человек или пейзаж могут стать его», то есть обладают свойствами, которые помогут ему присвоить себе этот реальный, еще чужой объект.
В этом смысле особенно загадочны его женщины. Обнажённые или полуобнаженные, лежащие или сидящие в постелях, в спальнях, в гостиничных номерах, они глядят в пространство или в окно, где видно только пустое небо и верхний этаж дома с мёртвыми окнами. Эти женщины напрочь лишены эротики, чувственности, но при этом неизменно вызывают волнение, даже боль. Стрэнд так объясняет этот живописный феномен:
Диктор: «Может быть, они не эротичны потому, что слишком намертво вписаны в атмосферу своих пустынных комнат. В них есть та же завороженность, та же нейтральность к жизни. Художник так заколдовал их своей сдержанностью, скрытностью, запрятанностью своих эмоций, что и они застыли. Из комнат, где он их запер, они вглядываются в мир, в котором живем мы. Вглядываются не без тяги к этому миру (как на картине «Утреннее солнце»), но явно чуждые ему. И такое отчуждение лишает их эротики. Женщины Хоппера недоступны. Мы чувствуем их невидимую изоляцию - такую же бесспорную, как голую геометрию их комнат. У них нет ни прошлого, ни будущего. Они навечно заперты в картине».
Марина Ефимова: Из-за ощутимой недосказанности картин Хоппера люди постоянно делают попытки выстраивать вокруг них сюжеты. Давайте, говорят нам, представим то, что на этой картине недавно произошло, или что вот-вот случится. «Такие попытки, - считает Стрэнд, - как правило, интерпретируют картины или банально, или сентиментально. Но живопись Хоппера, действительно, приглашает нас к некоему соучастию – даже если оно неадекватно». И Стрэнд предлагает свой вариант восприятия :
Диктор: «То, что изображено на его картинах, напоминает фрагмент реального мира, пролетевший мимо нас за окном поезда. Этот фрагмент изъят из времени. Мы не можем ухватить всей полноценности его существования, но то предполагаемое, что нам померещилось в промелькнувшей картине, зовёт, трогает и волнует нас, может быть, напоминая о фрагментарной природе нашей собственной жизни. Возможно, именно это свойство придаёт тот эмоциональный вес, которым обладают картины Эдварда Хоппера. А мы часто ленимся отыскать их суть и вместо этого описываем эмоциональный характер его работ, отделываясь банальными наклейками: одиночество, отчуждение».
Марина Ефимова: На выставке рисунков Хоппера Марк Стрэнд, как и многие поклонники этого замечательного художника, был поражён талантом Хоппера-рисовальщика, хотя тот знаменит лишь как живописец. Его рисунки никогда раньше не выставлялись, и сам он относился к ним как к подготовительным наброскам. Только художники их ценили, особенно его соученик по Нью-Йоркской школе изобразительных искусств Рокуэлл Кент, который называл Хоппера лучшим рисовальщиком , «Джоном Сарджентом нашей школы». Рисунки Хоппера, возможно, могут быть ключом к разгадке творческого процесса художника, но не к разгадке тайны поразительного воздействия его картин на зрителя.
Хоппер умер в 1967 году, а его выставки чем дальше, тем чаще кочуют по лучшим картинным галереям европейских столиц: из Америки – в Лондон, Париж, Рим, Мадрид. «Вряд ли, - пишет Стрэнд, - нынешним европейцам просто интересны нью-йоркские виды 30-х-40-х годов, включая старомодные офисы и вестибюли отелей с людьми, заворожённо уставившимися в пространство. Что-то поднимает эту живопись над ее видимым реализмом и уносит в полумистический мир безнадёжной мечты, тихого отчаяния, натянутого, как струна, ожидания – в мир, который многим из нас кажется нестерпимо пронзительным».
