"Историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения, знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры", – корреспондент ВГТРК читает этот фрагмент из третьего тома "Войны и мира", стоя на бетонной полосе российской авиабазы в Латакии, в Сирии, – на фоне самолетов с красными звездами и под свист их двигателей.

Другой корреспондент перенимает эстафету на Саур-Могиле. "Донецкая область. Украина", – значится в титрах: "Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями", – читает корреспондент, и страницы книги рвет ветер, гуляющий на высоте, где немногим более года назад шли ожесточенные бои.

"Каждый по своему трактует это сочетание толстовского текста и места, откуда выходят в эфир корреспонденты ВГТРК. Сочетание эмоционально сильное", – добавляет ведущая канала "Культура", где в эфире – огромный мультимедийный проект войнаимир.рф, посвященный 150-летию романа Льва Толстого. В чтениях романа приняли участие свыше тысячи человек "самых разных возрастов и профессий", и профессий не только творческих. Одним из чтецов стал премьер-министр России Дмитрий Медведев.

Что хотели сказать авторы дорогостоящего, поддержанного государством проекта, примеряя толстовский текст к современной России? Об этом мы поговорили с культурологом и социологом, главным редактором журнала "Искусство кино" Даниилом Дондуреем. Проект ему понравился:

– Во-первых, у нас давно не было чисто культурного проекта: большого, национального, затратного, с сотнями элементов и идей, показывающего разнообразный народ, от каких-то старшеклассниц до вице-мэров, люди самых разных профессий гигантской страны в разных местах, в рабочих своих контекстах, читающих, находящихся в состоянии особого подъема. Мне показалось, что это здорово и благородно, дорого и мощно. Второе: я как зритель и они как соавторы Толстого понимают значение этого текста для всего мира. Их не надо убеждать в том, что это одно из высших проявлений российского языка, культуры, духа. Это не надо доказывать, снабжать словами, ракетами, самолетами, заявлениями в ООН – это настоящий абсолют.

– Самые разные были люди, и то, как они читали, и то, что они читали, создавало определенный контекст, который непонятно, насколько соответствует роману. Когда я вижу двух корреспондентов ВГТРК, которые, один с авиабазы Латакия, откуда наносятся удары сейчас по разным сирийским объектам, другой из Донецкой области, читают "Войну и мир", я даже затрудняюсь расшифровать этот посыл. А посыл какой-то есть, потому что ведущая подчеркивает, что место, откуда читается, имеет значение. Вы можете расшифровать это все?

– Произведение это не случайно "проходят" (мне не нравится это слово) в школе уже больше ста лет не потому, что это гимн войне, а потому что в нем столько глубины и возможностей, что каждый, от чудовищных режимов в Центральной Африке или Северной Кореи до сверхдемократичной Норвегии или Канады, находит что-то очень важное для себя. Этим роман велик. Второе: конечно, каждый хочет использовать репутацию великого писателя в своих интересах. Канал "Культура" (никому про это не говорите) входит в гигантский производственный комплекс ВГТРК. Я исхожу из идеи, что главное производство современного мира – это интерпретация реальности. Понимание реальности – это важнее, чем нефть, газ, металл, все, что угодно. И это понимание реальности – официальное производство ВГТРК изготовляет. Они просто обязаны поставить все в официальный политический контекст, иначе этих людей лишат работы, не дадут денег и так далее. То есть военный должен ходить с погонами и держать на боку пистолет. Он может спасать людей, но он военный. Они военные. Мне наплевать на то, как они будут отчитываться перед работодателями о вписании великого художника в сбитый турками самолет, в военную базу в Сирии, в уничтоженный донецкий аэропорт... Конечно, они это будут делать, у них сбоку пистолет, у создателей этого проекта. Но я чувствую, я это переживал, когда смотрел: Толстой "круче" (использую это слово подростков), чем руководство ВГТРК и все те, перед кем это руководство отчитывается. Он мощнее, шире, он будет жив и для потомков, для тех, кто забудет, что такое Донецк в событиях 2014 и 2015 года. Как бы ни хотели отравить этот бездонный колодец смыслов какими-то деталями, они все равно Толстого не усекут. Слава богу, что у России есть такой гений, абсолютный, вневременной, наполняйте его любой отравой, он все равно это выдержит.

– Интересное утверждение, что северокорейский лидер найдет для себя что-то в романе, и демократический лидер найдет свое. Толстой бесстрастен? Разве нет своего посыла? И когда люди интерпретируют его, они извращают этот посыл.

– Он не бесстрастен, он колоссален по глубине. Когда вы подходите к морю, вы можете вылить туда бутылку, чашку, даже цистерну яда – для моря это ничто. Толстой – это море, это море бездонное и вневременное. Поэтому искусство остается, несмотря на все технологии, экономики и все политические виды строя. В нем совершенно другая консистенция смыслов. Да, сможет Ким Чен Ын использовать какие-то фразы, странички, что люди счастливы, видя своего государя, там есть это. Ну и что? Все равно этот великий роман не про это. Этот великий роман еще про столько объемов смысла, что вы его даже поколебать не сможете.

– Все школьники "проходили" роман. Как вы думаете, на самом деле, насколько люди знают и понимают его? Формально, весь народ его читал.

– Когда мы говорим о народах, мы в одних случаях говорим о десятках тысяч людей, иногда паре миллионов, а народы, например, российский – это 146 миллионов. В Советском Союзе, естественно, не 280 миллионов человек революцию августа 1991 года делали, ее делали самые активные, продвинутые, пытающиеся разобраться в принципах жизни и будущем страны элиты. В Москве и по всей стране все события, приведшие к уничтожению советской власти, – это пара миллионов человек из 280. Это всегда элиты, только элиты. И здесь тоже те, кто понимает значение Толстого, кто читает его раз в десять лет или хотя бы два раза в жизни – это тоже элиты, люди неравнодушные, активные. Канал "Культура", обращаю внимание еще как социолог, – это только элита. Канал "Культура" никогда не смотрят больше 2%. А еще неизвестно, кто эту программу смотрел, может быть 1%, но это важный процент. Это смотрели кормильцы страны, не те, кто отвечает за госкомпании, заседает в министерствах и сидит в администрации, а настоящие кормильцы, те, кто делает науку, открывает свои компании, рискует, противостоит изоляции России, читает книги, снимает хорошие авторские фильмы. Они смотрели, я в этом убежден, их очень много. Как говорил очень важную мысль Андрей Платонов: "Без меня народ не полный". И это так, без одного Шукшина российский народ не полный. И Толстой – это не "Малая земля" Брежнева, Брежнев, как известно, самый любимый лидер страны ХХ века у российских граждан. Что могло бы сегодня быть, если бы Владимир Владимирович Путин писал книги.

– Можно воспринять проект как демонстрацию величия страны? В последнее время по телевидению мы все чаще слышим, как разные люди вплоть до высших руководителей страны обращают свое внимание на ядерную бомбу – явно с целью напомнить о величии страны. Можно ли сказать, что "Война и мир" Толстого и сам Толстой – это такая другая ядерная бомба, в другой области, но тоже ядерная бомба, которую достали, чтобы напомнить, как велики жители России?

– На девять десятых я не согласен с тем, о чем вы говорите, но в одном согласен. В чем не согласен: атомная бомба несет смерть человечеству и России, в первую очередь. Это, конечно, тотальный проект – атомная бомба. Она несет смерть. А Толстой несет жизнь. Он несет победу над войной – это очень важно. Неслучайно "и мир", он несет и мир. Это самое главное. Второе, и это даже уже понимают все тираны, которые произносят слова "человеческий капитал", экономистов заставляют произносить, объяснять, что такое человеческий капитал, что это ценность будущего. По этому измерению, бомба – финал человеческого капитала, а Толстой – это полет человеческого капитала, то есть сложной развитой личности. Что касается того, с чем я согласен, я согласен только с тем, что Толстой – это свидетельство гигантской потенциальной мощи России, это действительно конкурентоспособный продукт, может быть, единственный. Единственный конкурентоспособный продукт – это креативность и сложность русской культуры. В двух ипостасях, на мой взгляд – это ее невероятная сложность и непознанность, она вообще не изучается. Я имею в виду не художественную культуру, а саму культуру, безмерно сложную, непонятную, табуирующую знания самой о себе, работающую в сотнях контекстов, неизвестную, неисследованную. И в узком понимании слова "культура", как художественная культура, здесь действительно мы представляем некий очень конкурентоспособный продукт. Мы не можем показать его ни в биологии, ни в IT-технологиях, ни в производительности труда, тем более она у нас в 3–3,5 раза ниже, чем в Норвегии, например, или в Сингапуре. А в культуре показываем. Вторая половина XIX века, первые десятилетия ХХ века – мы конкурентоспособны. Сам факт демонстрации продукта, где мы конкурентоспособны, – это невероятно вдохновляющее для смысловиков Кремля обстоятельство. Они подсознательно понимают, что и ракеты наши скоро будут отставать, и самолеты будут сбиваться, а Толстой нас не подведет никогда. Толстой будет у интеллектуалов, элит всего мира всегда вызывать уважение.

– Хочу на секунду отвлечься и спросить, что такое смысловики Кремля?

– Смысловики – это основные профессионалы современной российской жизни. По фамилиям мы их всех не знаем – это сетевое сознание, какое-то небольшое количество людей в администрации, на телеканалах, программные директора, продюсеры, авторы, режиссеры, главные редакторы газет. Это те, которые изготовляют массовое представление о жизни ста с лишним миллионов людей. Делают, с одной стороны, очень эффективно, а с другой стороны, чудовищно, потому что они, на мой взгляд, развернули страну в обратную от прогресса сторону, в этом смысле они не патриотичны, они делают Россию слабее, чем она могла бы быть. Они, конечно, 125 миллионов людей, эти 85% населения, как им кажется, успешно пасут, но на самом деле они ведут к каким-то разломам, будущим драмам. Безусловно, это связано с главным моим убеждением, что все в жизни людей зависит от культуры. Политика, экономика, картина мира, программа поведения и разного рода моральные запреты и разрешения. Можно женщину через день после того, как у нее отняли ребенка и убили, выслать из России и забыть, и в Петербурге никто не выйдет на улицы, чтобы быть пораженным этим аморальным действием. Это огромная работа многих тысяч людей, она, мне кажется, самая влиятельная, не буду говорить эффективная, потому что в слове "эффективная" есть позитив, а это негативная деятельность сегодня.

– Я хочу придерживаться беседы о "Войне и мире", но у меня есть некоторые сомнения в том, что общество зомбировали, навязали ему представления. Мне кажется, что люди, которые производят смыслы, смысловики, о которых вы говорите, они все-таки являются производной от общества.

– Мы сразу должны огромную дискуссию провести, что такое общество. Давайте вернемся к Толстому.

– Давайте вернемся к Толстому. У Толстого есть вполне ясный посыл: он против войны. При этом в стране, которая сейчас очень погружена в войну, фактически получается диссонанс между атомной бомбой и Толстым. Почему вообще смысловики рискуют пускаться в это плавание, учитывая, что, по сути, проект с Толстым противоречит проекту с атомной бомбой?

– Это тот случай, когда я с вами абсолютно согласен. Они это сделали, как им казалось, в своих интересах. Вы знаете, что в российской картине мира проблема войны более важна, чем проблема мира. Поэтому министр культуры возглавляет Военно-историческое общество, а не мирно-историческое общество. Русский язык невероятно чувствителен, он беспредельно четко показывает главные ценностные ориентации. Война, готовность к жертвенности, но главное – готовность к победе. Война как преддверие потенциальной победы, в том числе над всем противостоящим России. Они хотели это использовать сегодня, когда есть и наши военные базы, и Сирия, и Турция, и Украина, и граница с Грузией, и Прибалтика, все, что угодно – это очень важное сохранение милитаристского духа, невероятно важное. И они думали, что Толстой Лев Николаевич у них будет на таких идеологических подтанцовках, как ночные передачи на телеканалах. Когда они говорят одно, потом идут ночные какие-то передачи, после которых идут те самые американские фильмы, которые они так громили. В России одно из свидетельств ее невероятной сложности – это двоемыслие, невероятно тончайшее, мощнейшее и так далее. Они хотели Толстого использовать в каком-то смысле как Владимира Соловьева. Но Толстой не Соловьев, Толстой – мировой гений, он не поддается, он им не по зубам, он не сомасштабен, он преодолеет все те рамки, в которые они его загоняли. И слава Богу, что они эти миллионы долларов на него использовали. Если бы не было сирийских и турецких задач, они, может быть, бы не потратились. Но они потратились, чтобы какое-то количество людей, важных людей, элит, увидели, что Толстой за мир. О ужас, мы-то как раз сейчас будем С-400 вводить, а он за мир. И вот это очень важно, это беспрецедентно. Здесь Толстой, конечно, в очередной раз обыграл и этих смысловиков тоже.

– Одна из важнейших концепций Толстого в романе – роль человека в истории. Он неизменно говорит о том, что на самом деле человек тут не так важен. В стране, где один человек важен, где есть человек, который много решает, это тоже не уловленный смысловиками смысл?

– Согласен. Они хотели это использовать, они хотели это вставить. Это важнейшая задача современного идеологического производства, культурного, мировоззренческого производства – сказать: а ты не думай, есть такой человек, он один, он государь, он все сделает. У Толстого ведь очень много про государя. Он там показан как живой, думающий, сложный, уникальный – это все очень важно. Они это тоже все стремились сделать, такая задача у них есть. Это первое. Второе: в России действительно очень не прожитое, не очень развитое, не освоенное нацией понимание частного человека. Я просто гражданин, даже не с политической коннотацией – не иду на Болотную площадь, не выступаю, а я просто гражданин, приватный частный человек, у которого есть свое видение жизни, свои цели, например, чисто семейные, или материальные, или еще какие-то. А здесь, скажу резко, человек всегда крепостной государства-цивилизации. Владимир Владимирович год назад сказал невероятно важное, что сейчас будет основным – государство-цивилизация. И люди, и граждане, и гражданское общество, и бизнес, и мораль национальная, все, что хотите, дети государства, подопечные, они клиенты государства-цивилизации. Это есть и у Толстого, конечно, он переживает, как мудрейший человек, это отношение с войной, миром, государем, историей. Он исследователь, он переживает. Мне кажется, здесь он интересен скорее как постановщик переживаний и вопросов, а не только автор ответов.

– Как известно, "Война и мир" – это "мир" в смысле "не война", хотя в русском языке можно воспринимать "мир" как земной шар, территорию. Интернет-адрес проекта "войнаимир.рф". "Мир.рф" – это же "Русский мир", тот самый, что в последнее время столь о себе громко заявил. Фактически можно подписать под Российской Федерацией – "Война и мир.рф".

– Это мы возвращаемся к моему ответу на прошлый вопрос. Они, конечно же, хотели это использовать, те самые смысловики, иначе бы они не затратились, они хотели использовать и понятие "мир", и понятие ".рф", и понятие "русский мир", и понятие "суверенность", и понятие "война". Они языковые люди, то есть очень внимательные к этому. Видимо, когда в инстанциях утверждался этот проект, это все было прописано. Под это дело они читали Толстого. Во-первых, их аудитория очень продвинутая на самом деле, бабушки все равно сидели и смотрели на бандитов, они же полицейские, на канале НТВ. Или "Голос", где поют, а не воюют, – там, где сидит не полтора миллиона, а 20 миллионов зрителей. В этом смысле у них тоже не получилось. То есть у них получилось под это дело сделать проект, но не получилось навязать те самые идеологемы, ради которых они начинали это дело.