Александр Генис: Европа переживает огромные трудности. В эпоху террора, кризиса беженцев и агрессии путинского режима в Украину проходят проверку все институты сравнительно новой объединенной Европы. Но как бы тяжела ни была сегодняшняя ситуация, прошлое европейцев показывает, что они способны справиться с любыми вызовами. Об этом рассказывает книга “Из пепла”, которую нашим слушателям и читателям представляет ведущая “КО” АЧ Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Новая книга профессора Конрада Ярауша - американского историка-германиста называется «Из пепла». Посвященная Европе 20-го века, она не является оригинальным историческим исследованием (и не претендует на таковое). Это, скорей, обзор многих вариантов причин и следствий эпохальных катастроф, потрясавших Европу в течение столетия, которое английский философ Исайя Берлин назвал «самым ужасным веком в западной истории». И вот одна из специфических особенностей 20-го века, отмеченная в книге Ярауша:
Диктор: «Особенно мрачным этот век делает то обстоятельство, что он начинался в Европе со всеобщего оптимизма, с веры в цивилизующую роль материального прогресса. Но вера в прогресс (или, по меньшей мере, в цивилизацию) тут же зашаталась - под ударами пушек Первой мировой войны. Эту страшную войну американский дипломат Джордж Кеннан называл «зародышевой катастрофой 20-го века, из которой произошли все последующие».
Марина Ефимова: Как осмыслить необъяснимое скатывание оптимистичной, цивилизованной Европы к дикому варварству? И как осмыслить быстрое ее выздоровление после 1945 года?
Впрочем, история показывает, что эти процессы не были уникальными. Немецкий философ Вальтер Беньямин писал, что “нет ни одного документа, свидетельствующего о цивилизации, который не сопровождался бы документом, свидетельствующим о варварстве”. 20-й век скорректировал ошибку наивной веры в то, что прогресс делает человека лучше».
Море чернил потрачено на рассуждения о причинах войны 1914 года и о том, на ком лежит главная вина за неё. Ответа нет, и ясно одно – что если бы правительства стран-участниц знали, чего это будет стоить, никто из них в эту войну не вступил бы. Кайзер оказался в изгнании, русский царь казнён вместе с семьей, Франция потеряла 1 300 000 убитыми, и так далее. Об Англии Ярауш пишет:
Диктор: «Британские политики хотели устранить Германию, не нарушая слишком сильно баланса сил на континенте. А в результате – Германию не устранили, а баланс сил нарушили катастрофически».
Марина Ефимова: Описывая последствия Первой мировой войны для России, Ярауш возражает против марксистских объяснений причин Октябрьской революции:
Диктор: «Помимо всего прочего, если бы пророческая схема Маркса была верной, Октябрьская революция не могла бы произойти в такой относительно отсталой стране, какой была тогда Россия. Красный Октябрь был государственным переворотом, произведенным меньшинством, но претендовавшим на звание народной революции, поднятой низами».
Марина Ефимова: Ни в коем случае не собираясь поддерживать марксистское объяснение революции, должна всё же усомниться и в объяснении Ярауша. Даже если сам октябрьский переворот и был произведен радикальным меньшинством, трудно считать, что это меньшинство спровоцировало остальные события революции, которые разделили Россию на два яростно враждующих лагеря и залили всю гигантскую страну кровью. Это было бы близко к тому, чтобы приписать всё кровопролитие американской Гражданской войны радикалу Джону Брауну, захватившему со своими сторонниками сарай с арсеналом в деревне Harper’s Ferry.
Что касается политики и поведения стран-участниц Первой мировой войны, то ни сам Ярауш, ни его рецензент - историк Джеффри Уиткрофт – как кажется, не учитывают того, что в то время европейские страны были колониальными империями и что приобретение новых земель считались залогом процветания каждой страны. Ярауш пишет, например:
Диктор: «После Первой мировой войны американцы спрятались в раковину. В этот уродливый период истории не только изоляционизм правил бал в Америке, но и национализм, и расизм. Соединенные Штаты захлопнули двери перед иммигрантами и отказывались выполнять свой интернациональный долг. В начале 1920-х годов Англия и Франция жаждали получить от Америки хоть какую-то гарантию безопасности от возрождавшегося германского реваншизма. Но в конце 20-х лондонский представитель американского Госдепа писал безнадёжно: “Британия, изможденная нечеловеческим напряжением войны, всё еще борется с её последствиями, не может расплатиться с долгами и справиться с безработицей. При этом Соединенные Штаты – страна в 25 раз обширней, в пять раз богаче, вдвое честолюбивей, с населением в три раза больше, почти неуязвимая, – упрямо отделяет себя от Европы”.
Марина Ефимова: «За эту близорукость, - пишет далее Ярауш, - много молодых американцев заплатили высокую цену после 1941 года, хотя, конечно, не такую высокую, как Европа - за свои ошибки и грехи».
Не в оправдание, но в объяснение поведения американцев нельзя не вспомнить, что Соединенные Штаты начали свою историю с противостояния самому принципу колониализма. И поддерживать европейские колониальные державы (Англию, Францию, Испанию, Португалию, Голландию) значило предать суть «американских моральных ценностей». (Достаточно вспомнить переписку Черчилля с Рузвельтом и Эйзенхауэром). Не забудем, что деколонизация мира развернулась как раз во время и после Второй мировой войны. Борьба за независимость Алжира от Франции тянулась с 1954-го по 1962-й, а последние голландские колонии получили независимость в 1975-м.
Возрождение Европы началось лишь с концом Второй мировой войны (которая была еще более варварской, чем Первая). Огромную роль в этом возрождении сыграла политика Соединенных Штатов и легендарный План Маршалла, но внутренние механизмы этого поразительного второго рождения объяснены не до конца. Недаром французы называют этот период «чудесным тридцатилетием». Элемент чуда явно присутствовал, и, возможно, крылся в психологическом состоянии европейцев, выживших в аду Второй мировой. Правда, рецензент Уиткрофт напоминает, что уже тогда появились признаки грядущих трудностей:
Диктор: «Непредвиденными были последствия деколонизации, часто оставлявшей население разочарованным и недовольным. Внутри Европы искусственные границы разметали людей по чужим странам. Но всё же процесс возрождения продолжался - до середины 70-х, когда он, вдруг, со скрежетом остановился. В Восточной Европе - шумным провалом социализма».
Марина Ефимова: Сам автор книги, Конрад Ярауш, сосредотачивает внимание на том, что он считает счастливым завершением процесса возрождения Европы :
Диктор: «Первым шагом к объединению и возрождению Европы было послевоенное создание обще-европейского рынка, мудро предусмотренное Планом Маршалла. Правда, в 1970-х годах наступил период стагнации, но он закончился в начале 1990-х образованием Европейского Союза – так сказать, перезапуском процесса интеграции. Европейский проект вернулся к жизни».
Марина Ефимова: Трудно передать горечь, с которой автору возражает рецензент Уиткрофт:
Диктор: «Годы, прошедшие с образования Европейского Союза в 1992 году были полны разочарований и для Европы как континента, и для Европы как «политической концепции». После развала и кровавых войн в Югославии стало ясно, что принцип «общей внешней политики и безопасности Европейского Союза» - не более, чем фантазия. Ярауш, хоть и не одобряет «федералистский», как он пишет, статус европейских супергосударств, все же оптимистично восклицает: «Европейский проект вернулся к жизни!». Боюсь, Афины с ним не согласятся».
Марина Ефимова: Однако и историк Уиткрофт не ставит на Европе крест. «Европа, - пишет он, - не на смертном одре, как злорадно констатируют некоторые неоконсерваторы. Но ей нужно снова восстать, и, возможно, на этот раз - «из пепла» обреченного, неосуществимо тесного Союза».
