Глава Ростуризма призвал российских туристов переориентироваться на внутренние направления – например, отдыхать не в Турции, с которой Россия поссорилась, а в Крыму.

Выездной туризм Олег Сафонов назвал "чистым экспортом капитала". Развеселили многих размышления Сафонова о том, что "необходимость пляжа и моря – это во многом навязанный стереотип последних лет, а наши предки, даже обеспеченные, не ездили массово на заграничные моря". Фонд Борьбы с коррупцией напомнил, что у Сафонова задекларированы дома на Сейшелах, а известный московский врач-травматолог Андрей Волна опубликовал в своем фейсбуке гневное послание к чиновнику, которого он назвал "тварью, гаденышем и придурком". Это обращение имело большой успех, растиражировано в блогах и породило дискуссию. Кто-то критикует Андрея Волну, но большинство поддерживает. Вот фрагмент его письма:

"Гаденыш, слушай сюда. То, на что я еду отдыхать, это не капитал, это мои собственные деньги, заработанные деньги, деньги, с которых уже уплачены все налоги. Ты считаешь, что я их слишком легко заработал? Придурок, слушай сюда. Чтобы получать то, что я зарабатываю сегодня, я много лет учился и продолжаю учиться. Пример. Друг нелюбезный, ты знаешь, что это – в 18 лет препарировать труп? Ты знаешь, как он пахнет, когда заформалинен? Ты знаешь, как слезятся глаза и перехватывает дыхание? Ты знаешь, как правильно подцепить труп и вытащить из ванны? Да? Нет? Дружище, а в 20 лет ты вскрывал? Нет, не банку с пивом, ты тело вскрывал? Молодой женщины, умершей от рака матки, например. Ты вообще-то знаешь, как пахнет распадающейся рак матки? Знаешь? Нет? А как распиливают черепную коробку?".

Почему врач обращается к чиновнику столь нелюбезно? Андрей Волна рассказал Радио Свобода о своей работе и политических взглядах.

– Вы сейчас вернулись из Швейцарии, с международной встречи травматологов в Давосе. Что вы обсуждаете? Проблемы у российских травматологов и европейских сходные?

– Это не научный конгресс, а главные курсы постдипломной переподготовки травматологов-ортопедов во всем мире. Первые курсы были проведены в 1960 году, а сейчас эти курсы признаны как элемент постдипломной подготовки в западных странах, то есть они дают определенное количество баллов травматологам-ортопедам. Благодаря этому можно получить или продлить свою профессиональную лицензию или сертификат. У меня есть опыт преподавания на этих курсах в течение последних 12 лет. С одной стороны, легко, с другой стороны сложно сказать, что нас объединяет и разъединяет с Европой, потому что Европа разная. Нидерланды – это одно, а Болгария – другое, хотя обе страны в Европейском союзе. Россия ближе к Болгарии.

– Главный онколог России Михаил Давыдов в интервью Радио Свобода недавно говорил, что отставание России от Запада в производстве лекарств – 50 лет. А в травматологии есть такая дистанция?

– В том, что касается травматологии, наше здравоохранение чрезвычайно мозаично. В Москве мы можем найти клинику, где уровень помощи вполне соответствует усредненному европейскому, а на соседней улице будет клиника, где лечат так, как лечили 50 лет назад. В нашей профессиональной среде, мягко говоря, неоднозначное отношение к той оптимизации, которую проводят руководители здравоохранения даже не на уровне страны, а на уровне города. То есть мы реально обременены неработающей инфраструктурой, неправильной расстановкой акцентов, недостаточным количеством операционных и так далее. Удастся ли выйти из этой ситуации, я не знаю.

– Вы работаете в одной из лучших частных клиник. Как сказались на вашей работе последние проблемы: санкции, контрсанкции, импортозамещение?

– Наша специальность чрезвычайно емкая по потреблению металлоконструкций, имплантатов, которые используются для фиксации переломов. Большая часть из того, что мы используем, – это западноевропейское производство. Мы знаем, что рубль упал на 60% за год, значит, цена выросла именно в такой пропорции и для бюджета, и для пациентов.

– А вы имеете право эти конструкции закупать?

– Они не изъяты из того, что закупается. Испытываем дефицит, изменилась цена, но они есть. То есть это не так, как импортозамещение в медикаментах, слава богу.

– А обезболивающие?

– Обезболивающими пользуемся, но, конечно, не в такой степени, как онкологи. Я работаю в одной из самых крупных частных клиник, хорошо оборудованных, с хорошим менеджментом, у нас проблем нет.

– Так что ситуация лучше, чем у многих коллег. Но я вижу по вашему фейсбуку, что вы взволнованы и возмущены. Что вас так беспокоит сейчас?

​– Меня возмущают не просто попытки ограничения нашей свободы с точки зрения потребления и отдыха – это вообще принципиально вопрос свободы и несвободы. К сожалению, мне кажется, что многие мои соотечественники привыкли к ощущению несвободы, они очень спокойно относятся к очередному попранию своих элементарных свобод. Поэтому в моем монологе, обращенном к главе Ростуризма, был избран такой сверхпровокативный тон. Мне этот чиновник неинтересен, ей-богу, он для меня не является целью в этом диалоге – это мой разговор с моими соотечественниками, это провокация, чтобы заставить их задуматься, заставить их дискутировать. Поэтому я не удалил ни одного из тысяч комментариев к этому посту, даже те, где меня оскорбляют, не в этом дело, главное, чтобы завязалась дискуссия. Мне хочется, чтобы мы стали думать – вот главная цель.

– Но вы очень жестко к нему обращаетесь…

– Иначе это было бы никому не интересно, мне кажется. Они пытаются залезть если не в кровать к населению, то очень рядом, в абсолютно приватные вещи. Я могу распорядиться своими деньгами, могу распорядиться своим свободным временем. Не я один, а вообще все.

– Вы много путешествуете?

​– Я участвую как волонтер в образовательных программах в разных странах, читаю лекции, наверное, достаточно много. В этом году я читал в Греции, в Швейцарии, в Дубае. Но не в путешествиях дело. У меня ощущение, что моя страна скатывается в какую-то совершеннейшую темноту. Я боюсь войны. Я ведь не только гражданин, но еще и травматолог. Николай Иванович Пирогов, замечательный русский хирург, говорил о том, что война – это травматическая эпидемия. Война, которая вокруг России происходит благодаря усилиям российского правительства, что у нас вокруг враги, – это очень плохо, потому что это эпидемия смертей, эпидемия травматизма. Я как профессионал должен об этом говорить. Не дай бог, война – это тысячекратное умножение тех смертей, которые есть в Донбассе, в Сирии, в результате терактов. Этому нет ни конца, ни края. Мне кажется, что наше правительство не только не хочет остановить это, наоборот, видит в этом возможность продления своего существования у власти.

– Вам приходилось оперировать пострадавших в таких конфликтах?

– Я работал в одной из московских больниц заместителем главного врача по травматологии, когда произошел теракт на Тушинском фестивале – это был 2003 год. Мы участвовали в оказании помощи, оперировали этих пациентов. И теракты в метро. Не хочется, чтобы это повторялось. Я в этом вижу и гражданскую цель, и профессиональную.

– Андрей, ваше страстное обращение к главе Ростуризма завершается фразой о том, что нужно возвращать конституционный строй в России. Что вы имеете в виду?

​– То, о чем говорили протестующие 12 декабря в День Конституции. Они говорили о том, что мы живем не по конституции, основному закону Российской Федерации, а по вновь сочиненному административному уголовному праву. Эта трагедия для страны выражается прежде всего в отсутствии сменяемости власти. А это уже влечет за собой все остальное – отсутствие независимости исполнительной власти, судебной, парламентской, массмедиа и так далее. Вот ситуация, к которой мы пришли сегодня.

– Вы участвовали в акциях протеста в 2011–12 годах?

– В 2011 году в декабре, когда проходили первые манифестации, я был в Давосе, наблюдал оттуда. В одном из митингов на Сахарова я принимал участие. Это был один из первых зимних митингов после выборов, было ощущение всеобщего единения, ощущение, что Россия должна повернуться в сторону нормального европейского демократического развития.

– Как вы думаете, почему этого не произошло, а наступила ура-патриотическая эйфория, а теперь возникла апатия? Кто виноват?

– Это комбинация факторов. Народное движение не привело к положительным результатам в силу обстоятельств, главным из которых, мне кажется, является то, что в 2011 году уровень жизни в России, особенно в больших городах, был не такой уж плохой. А вслед за подъемом всегда наступает реакция. То, что мы сейчас переживаем, – это тяжелый период реакции, который осложнен характерологическими особенностями людей, находящихся у власти. Конца-края этому периоду реакции не видно. Поэтому скорее это страх, чем апатия.

– А почему вы не боитесь? Не боитесь писать такие вещи в "Фейсбуке", обращаться к главе Ростуризма, да и со мной сейчас говорите?

– Кто вам сказал, что я не боюсь? Я боюсь. Но будущее мое, будущее моих детей и близких вызывает еще большие опасения, поэтому я из двух зол выбираю меньшее. Надо проявлять свою позицию. Чем нас больше будет, тем больше шансов на успех. Боюсь, конечно.

– Ваши записи в "Фейсбуке" наверняка читают коллеги и знакомые. Какое отношение вокруг? Поддерживают вас или сторонятся, считают белой вороной: "Как это он не поддерживает великого Путина?"

​– Отношение нестабильно, оно меняется. Многие из окружающих меня людей в 2014 году относились к той прослойке, которую принято называть "зато Крым наш". Сейчас, мне кажется, наступает прозрение, что ничего не бывает бесплатно. Размер оброка, который мы должны платить за резкие движения правительства в 2014 году, еще непонятно каким будет. Поэтому отношение меняется. Но на работе мы эти вещи стараемся не обсуждать.

– Вы ездите по стране и обучаете травматологов. В провинции что говорят?

– Мне кажется, что значительная часть людей, в том числе и образованных, до сих пор поддерживает ту линию, которую проводит наша правящая элита. Очень много людей, еще раз подчеркну – образованных, слишком много смотрят телевизор, пропаганда проникла буквально в каждый квадратный сантиметр.

– А вы смотрите?

– Да, я смотрю футбол по "Матч-ТВ", иногда мы смотрим "Орел или решка" с детьми и женой, там показывают те места, где мы бывали и планируем поехать.

– Киселева не смотрите?

– Мы не смотрим новости и политические программы. Это табу в моем доме, это запрещено.

– Многие участники акций протеста 2012 года либо уже уехали насовсем, либо живут за границей, не считая себя эмигрантами, либо задумываются – уезжать ли. Вы заядлый путешественник, вы много ездите по миру, я думаю, у вас прекрасная профессия, и я не сомневаюсь, что вы не раз получали предложения работать в иностранных клиниках. У вас не было мысли, что лучше сейчас просто покинуть эту страну?

– В октябре эмигрировал мой замечательный друг, один из лучших травматологов нашей страны, эмигрировал, хотя он достаточно известный и по нашим врачебным меркам хорошо зарабатывающий человек. Для него было шоком, когда в феврале прошлого года он поехал в Украину читать лекцию украинским коллегам и опубликовал отчет на нашем профессиональном форуме, – сколько он получил ударов от коллег и обвинений в предательстве! Это его подкосило, поэтому он выбрал такой путь. И у меня было много возможностей в моей профессиональной карьере, меня действительно знают, но я не хочу уезжать.

– А почему? Что вас держит?

– Я столько лет потратил здесь в России на то, чтобы поднять травматологию, ортопедию на человеческий уровень, на то, чтобы обучить врачей… Не хочу я уезжать. Я понимаю, когда есть прямые угрозы жизни, – допустим, было бы многим лучше, если бы год назад уехал Борис Ефимович Немцов. Я разделяю позицию Гарри Кимовича Каспарова, который уехал. Мне кажется, что лучше сейчас было бы уехать Алексею Навальному. Но я буду здесь.