90 лет назад, 1 января 1926 года, Лев Троцкий напечатал в главной советской газете "Правда" статью на смерть Сергея Есенина. Тот покончил с собой 28 декабря 1925-го. "Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя". Никак не скажешь, что он не владел пером, русский революционер номер не один, но и не два, создатель Красной Армии и ее первый главком в годы гражданской войны, любимец рабочих и студентов, герой – наравне с Лениным – народных и мнимо народных частушек и анекдотов. "Ленин Троцкого спросил, с кем вчера Дзержинский пил". Он уже был фактически никто в советском высшем руководстве, но еще мог что-то говорить вслух, и слово его действовало, как ничье. Сталин брал бюрократической хваткой, Троцкий – тем, что был "одержим неистовым патриотизмом своей эпохи – своего отечества во времени" – выражение из той статьи. В одержимости чем бы то ни было есть все, кроме нормы, но в данном случае это все-таки не то, что – властью и мучительством.

Содержание статьи не оригинально: "Творческая пружина Есенина, разворачиваясь, натолкнулась на грани эпохи и – сломалась". Объяснять терзания и уходы поэтов их временем – штамп, которому столько же лет, сколько и самой поэзии с тех пор, как она перестала быть безличной. Поэты не в ладах с миром всегда и везде потому, что они поэты, а не потому, что для них плохо оборудована та часть планеты, где им выпадает обретаться. Из внешних неблагоприятных для них обстоятельств можно выделить разве что дурной обычай подыгрывать им, считая их небожителями. Тогда и там, когда и где к ним относятся спокойно, они весьма похожи на обычных людей и кончают с собой в целом не чаще прочих профессий и призваний.

В статье есть одно серьезное литературно-критическое наблюдение: "Тегеран он воспринял несравненно глубже, чем Нью-Йорк. В Персии лирическая интимность на рязанских корнях нашла для себя больше сродного, чем в культурных центрах Европы и Америки". Здесь такое понимание "истории с географией", что невольно думается с наивным надрывом: ну, как такие головы могли позволить себе отравиться пошлейшей из утопий?! Так, значит, достала их грубая и пресная действительность.

Но, кроме содержания, в статье Троцкого есть чувство. "Он ушел из жизни без крикливой обиды, без позы протеста, – не хлопнув дверью, а тихо призакрыв ее рукою, на которой сочилась кровь". Ничего написанного таким слогом газета "Правда" уже никогда не напечатает. Очень скоро исчезнет и больше не появится и тип руководителя, пишущего собственной рукой. Представить себе сегодня министра или губернатора, который что-то там лично калякает, невозможно. Люди не просто разных пород. Это люди высшей и низшей пород. Сочиняющий негодяй ничем не лучше негодяя, едва умеющего читать, но у них разное качество мозгов. Более-менее обработанные – у одного и почти не тронутые – у другого. Николай II за каких-нибудь полчаса собственной рукой написал отречение от престола. По рукописи видно: над текстом работал. В соседнем купе царского поезда ждали те, кого он в дневнике отнесет к изменникам и негодяям.

О Троцком и Есенине на русском языке создана целая литературная серия. Ворох кириллицы употреблен на утверждение, что Есенин не повесился "на простом шнурке от чемодана", а был убит, и не кем-нибудь, а евреями, и не просто евреями, а евреями-троцкистами, которых направил он сам, Лев Троцкий. О том, что он был, как и положено коммунисту, интернационалист до мозга костей, говорится так, что ясно и ежу: это была сионистская маскировка. Если вы, поморщившись, напомните, что был он не просто атеист, а безбожник в духе русского вольтерьянства, у вас поинтересуются, когда вы сделались масоном. Если вы, нахмурившись, скажете, что приписывать ему иудейскую неприязнь к русскому крестьянскому поэту – это патология, вас отошлют к трактату (есть такой!), согласно которому помянутый вольтерьянец был сыном американского богача и в России – для руководства большевистским войском – появился уже в звании генерал-майора армии США.

…Не хочется расставаться с его замечанием, что Восток Есенину был ближе Северной Америки. Как точно и до сих пор современно! Константин Леонтьев, тоже на свой лад поэт, жалел, что турки не совсем русские, а русские – не совсем турки, хотя и выражался другими словами. В России и сегодня есть пара-тройка вполне искренних "оригинальных мыслителей", разделяющих это умонастроение.

Шаганэ ты моя, Шаганэ…
А о Нью-Йорке написал прозой: "Железный Миргород".

Шпаликов о нем в 1970 году:

Это счастье, тридцатилетним
Потеряться в родной земле.

Через четыре года тоже, в 37 лет, повесится, похоронен будет на том же Ваганьковском.