Депутат Ленсовета 21-го созыва и первых двух созывов Законодательного собрания Санкт-Петербурга, член городской Топонимической комиссии, член попечительских советов Европейского университета и Смольного института, один из создателей Правозащитного совета Санкт-Петербурга Леонид Романков выпустил книгу "Публи эт орби" ("Публике и миру" – так автор перефразировал латинское словосочетание “Urbi et orbi”). Это сборник статей, написанных автором за 25 лет начиная с эпохи самиздата. А о событиях эпохи самиздата Леониду Романкову есть что сказать: он печатался в журналах "Часы", "Время и мы", "Хронограф" и других, дружил с писателями Лидией Чуковской и Леонидом Пантелеевым, подвергался преследованиям КГБ.

– Леонид Петрович, в этом году исполняется ровно 30 лет с тех дней 1986 года, когда в Ленинграде неравнодушные люди впервые за много лет вышли на площади города – защищать гостиницу "Англетер" и Дом Дельвига. С этих дней, с этих выступлений и принято отсчитывать начало перестройки. Как вы сегодня, спустя 30 лет, объясняете для себя этот феномен перестройки?

​

– Сложный вопрос... Общество устало от власти коммунистов, от запретов на чтение, на свободомыслие, и поэтому диссидентское движение подготовило общество к тому, чтобы случилась перестройка. Правда, вряд ли это так реализовалось бы без Михаила Горбачева, без некоторых сигналов сверху.

Нет одной причины, по которой произошла перестройка. Конечно, с одной стороны, партийные бонзы и окружавшие их люди понимали, что, при всем их благополучии, они живут хуже, чем некоторые безработные в Америке. Им тоже хотелось повысить свое благосостояние. С другой стороны, народ устал от бесправия.

Я много ездил по России в командировки, в путешествия. Везде был полный дефицит. В маленьких городках были по два красивых дома – обком партии и КГБ, всё остальное было: водка-сучок, папиросы-гвоздик. Хибары, разбитые дороги, которые, кстати, к сегодняшнему дню не намного улучшились. У меня тогда сложилось впечатление, что народная масса была готова и желала избавления от этой власти. Поэтому так позорно проиграли первые выборы коммунисты, власть имущие. Они никак не могли понять, что это возможно.

В результате кое-кто что-то получил. Получили, как мне кажется, две группы людей. С одной стороны – люди, которые тогда были у власти, директора, партийные деятели, гэбэшные чины, те, у кого было много связей, взаимных интересов, припрятанных денег. Но и интеллигенция получила возможность читать, писать, уезжать, что было очень важно. И был какой-то романтический период, когда люди подумали, что удастся все перестроить не то чтобы на западный манер, но на манер демократии, народовластия, прозрачности, честного голосования.

И вот здесь, на мой взгляд, победа была украдена. В какой-то степени, конечно, можно в этом обвинять вождей либеральных партий, потому что когда такое происходило, скажем, в Германии, канцлер каждый день выступал по радио и объяснял, что происходит. Наши же вожди, которых я глубоко уважаю: Гайдар, Чубайс и другие, – были охвачены стремлением как можно больше сделать, чтобы предотвратить возвращение коммунистов к власти. Они опоздали объяснить то, что произошло, и поэтому трибуну захватили те, кто обвинил их во всех грехах: и в падении доходов, и в уничтожении пенсионных накоплений… Хотя, например, пенсионные накопления пропали из-за чудовищной инфляции, вызванной непониманием экономическими лидерами того, что такое монетарная политика, что такое товар отложенного спроса (это когда товар есть, а денег нет).

Перестройка произошла – от этого уже никуда не деться. Это хорошо. С другой стороны, победа была украдена. И то, что мы имеем сейчас, это возврат к советскому прошлому, не дай бог, к имперскому прошлому, не дай бог, к военным скандалам, которые уже есть. Грузия, Украина, Сирия зачем-то... Сейчас я, как и мои коллеги по демократическо-либеральным убеждениям, нахожусь в очень большой тревоге за будущее России.

– В своей книге "Публи эт орби" вы приводите воспоминания о том, как вас, тогдашнего инженера, старшего научного сотрудника Научно-исследовательского института телевидения, пытался завербовать во внештатные сотрудники КГБ начальник Первого отдела. Сегодня мы видим, как в России с каждым днем усиливается деятельность репрессивных органов, совершенствуются механизмы борьбы с инакомыслием. Вы видите эти параллели сегодняшнего дня российского общества с теми днями общества советского?

– Все немножко изменилось. Сейчас есть возможность уехать, если сильно преследуют. Например, в нашем Правозащитном совете два человека были вынуждены покинуть Россию, их выдавил так называемый Центр "Э". Но вообще я вижу много аналогий. Возвращаются доносы. Это, конечно, чудовищно для демократического общества. Производится профилактика: людей вызывают на беседы, делают им различные предупреждения. Растет репрессивный аппарат, а силовые органы, вместо того чтобы ловить преступников, подвергают наказанию ни в чем не повинных людей.

Пример с Болотной площадью очень хорошо это показал. Люди вышли на мирный протест против фальсификаций на выборах. И что? Их сажают в тюрьмы, вместо того чтобы бороться с террористами, которые взрывают на себе "пояса шахидов".

Я вижу много общего. Но еще остались, пусть их и мало, независимые СМИ, еще есть "Эхо Москвы", "Новая газета", и, главное, есть свобода в интернете. Но сейчас начинают уже сажать блогеров за лайки, за репост, и я вижу, что ситуация усиливается, нагнетается репрессивный характер государства. Я подозреваю, что это потому, что власть боится за себя, особенно после "оранжевых революций", после украинского Майдана. И у нее есть выбор: либо идти на компромиссы и переговоры с оппозицией, либо давить все, что мыслит по-другому. К сожалению, власть выбрала путь подавления и репрессий, и мы находимся на этом пути, который набирает обороты.

– Последний пример – Смольный запретил оппозиции участвовать в первомайской демонстрации. Такого на моей памяти еще не было.

– Это даже не странно. Это находится в тренде, как сейчас принято говорить, в русле политики власти: запретить всё, что позволяет сомневаться в мудрости руководства и в роли лично президента.

– Сейчас, кроме регионалистов, мало кто помнит об одном событии, которое произошло в Петербурге 23 года назад, в день общероссийского референдума 25 апреля 1993 года. В тот день одновременно с референдумом был проведен общегородской опрос жителей. Петербуржцам предложили ответить на вопрос: "Согласны ли вы с тем, что Санкт-Петербург как субъект Российской Федерации должен иметь такие же полномочия, как республики в составе РФ?" "Да, согласны" – так на этот вопрос ответили более одного миллиона семисот двадцати одной тысячи петербуржцев, то есть примерно 79% тогдашнего дееспособного населения города. Вы поддерживали эту идею?

– Вы знаете, всем всегда хочется побольше суверенитета. Я не считаю это особенно важным. Итак, Петербург стал субъектом Федерации, имеющим такие же права, как и остальные субъекты. Требовать себе больше прав?.. Можно было бы создать свободную экономическую зону, которую пытался сделать Чубайс, но ничего из этого не вышло. Я не сторонник предоставления особых полномочий отдельным регионам.

– А вы вполне удовлетворены той формой так называемой федерализации, которая сложилась к сегодняшнему дню в России? Не считаете, как некоторые ваши коллеги по Ленсовету, что субъектам Федерации надо дать больше полномочий?

– Да, нужно дать больше полномочий, создать настоящий федерализм – как штаты в Америке. Они имеют свои налоги, свои законы, но важные вопросы остаются у федеральной власти. Могла бы быть такая система, как Соединенные Штаты Европы.

– Леонид Петрович, вы были свидетелем становления Ленсовета 21-го созыва, самого, как его называли, демократического законодательного органа в России в период перестройки. Как вам видится сегодня – что произошло с Ленсоветом, во что он превратился?

– Ленсовет – самое замечательное в моей жизни время. Большинство из более 300 его депутатов были интеллигентами, которые пришли туда не ради "кормления", не ради карьеры, а для того, чтобы сделать жизнь лучше. Я восхищен тем, как эти вчерашние физики и математики сумели принять множество правильных законов, изменивших к лучшему ситуацию в городе в целом. Если бы не недальновидная политика Собчака, который стал нападать на представительную власть, не понимая того, что необходим баланс между тремя ветвями власти, и сделал очень многое для того, чтобы принизить репутацию Ленсовета… И тем не менее, Ленсовет сделал очень много полезного. Было принято множество законов и по бюджету, и по аренде, и по приватизации... Это были очень правильные и разумные решения.

После Ленсовета я еще два раза участвовал в выборах и выигрывал их, был два срока депутатом Законодательного собрания. И с каждым разом состав этого законодательного органа становился все хуже и хуже. Если в Ленсовете, первом демократически выбранном органе, большинство были демократами, людьми, пришедшими во власть ради народного, а не своего блага, то в третьем такого большинства не было.

Дальше – хуже и хуже. И в конце концов законодательная власть стала придатком исполнительной. Тем самым был нарушен баланс. Сейчас, когда я прихожу в Законодательное собрание и вижу там Милонова и других (а там осталось считаное количество приличных людей), у меня складывается ощущение, что сегодня законодательная власть потеряла свое предназначение. У нас нет больше баланса. Нет ни независимой судебной, ни независимой законодательной власти, всё победила "Единая Россия" и исполнительная власть. И это печально, потому что это ведет к застою, к экономическому упадку, в экономическую и политическую пропасть.

– Только что в Петербурге произошло событие, подобных которому давно уже не было. Арестован депутат Законодательного собрания. И даже в какой-то степени неважно, как его зовут – Вячеслав Нотяг или иначе. Некоторые старожилы, такие как журналист Дмитрий Запольский, назвали это признаком окончательного краха Законодательного собрания Санкт-Петербурга как представительного органа власти. А депутат Максим Резник вообще представил журналистам список из 13 депутатов, в отношении которых сегодня правоохранительными органами ведется разработка и поиск компромата. Вы согласны с такой мрачной оценкой ситуации?

– Идет много споров о том, что такое депутатская неприкосновенность. Раньше арестовывали и Алексея Ковалева, и Максима Резника. Если есть независимый суд, тогда нет проблем, тогда не страшно, он разберется в сути дела. Случай с Нотягом для меня очень непонятен. Я боюсь, что это элемент политической борьбы. Сейчас и в Госдуме, и в законодательных собраниях, причем не только в Петербурге, стали активно использовать в политических целях инструменты уголовного и эфэсбэшного преследования. Подозреваю, что это элемент политической борьбы.