Александр Генис: Одна из центральных тем нынешней президентской кампании - проблема имущественного неравенства в США. Претендент от Демократической партии Берни Сандерс разоблачает американских олигархов, претендент от Республиканской партии Доналдьд Трамп - сам миллиардер. Фигура богача, однако, в американском сознании весьма противоречива. С одной стороны, богатых никто не любит. Но с другой - не все миллиардеры вкладывают свои деньги в золотые батоны и панамские офшоры. Многие из них видят свое призвание в филантропии. Но и на этом, казалось бы, светлом пути их встречают трудности.
- Кто должен заниматься филантропией, - спрашивает общественность, - государство или частные лица?
Есть мнение, что на поприще меценатства государство и частный сектор нередко конфликтуют. Об этом Евгений Аронов беседует с сегодняшним гостем АЧ социологом Говардом Гусаком.
Евгений Аронов: Рассказ наш, как и известная библейская история, начинается в саду. Точнее - в сквере. Общественный активист Дэвид Калахан, выступая на страницах «Нью-Йорк Таймс», критикует городские власти за покорное согласие передать большие полномочия, связанные с озеленением, частным лицам. Если, скажем, медиа-магнат Барри Диллер готов тратить свои миллионы на разбивку на набережной Гудзона зоны отдыха, носящей его имя, то почему бы, спрашивается, не предоставить ему такую возможность? Это сэкономит городу бюджетные средства (а их всегда на все не хватает), которые можно будет пустить на решение других насущных задач. Такая простая логика Калахану представляется неадекватной; частный меценат, по его мнению, ни за что не станет благоустраивать район поодаль от того места, где живет он сам с семьей в окружении социально близких элементов. То есть в бедных кварталах Нью-Йорка. И замышляемый им сквер, более того, никогда не будет оборудован так, как спланировал бы его садово-парковый отдел города, подчиняющийся демократически избранным народным депутатам, пекущимся о рядовом электорате. Государство, по Калахану, обязано помнить, что производство общественных благ, к которым относятся и уличные посадки, — это его прерогатива, которой не подобает легкомысленно разбрасываться. Ибо частные озеленительные проекты оборачиваются усилением неравенства в положении микрорайонов, и без того разительно контрастных по своей эстетической привлекательности. Да и действуют «частные озеленители» далеко не бескорыстно, если учитывать солидные налоговые льготы, которые они имеют за свою благотворительность. Не говоря уже о приращении репутационного капитала, которое приносит им благотворительность. Капитала, не облагаемого никаким налогом. Справедлива ли эта критика?
Собеседник РС — замдиректора по науке Манхэттенского института Говард Гусак, который много пишет и о филантропии, и о городском планировании. И нисколько не чурается полемики.
Говард Гусак: Странно, конечно, что частная благотворительность может вызывать осуждение, но в Америке такое случается. Я считаю эту обвинения совершенно несправедливыми. Посмотрите, как великолепно был восстановлен на деньги меценатов Центральный парк, жемчужина Нью-Йорка, не так давно находившийся в запустении. Другая группа нью-йоркских меценатов реализовала подлинную новацию, превратив в парк заброшенную подвесную одноколейку в районе Челси. Эта идея так называемого «вертикального» парка была подхвачена многими городами в мире.
Что из того, что богатые строят и восстанавливают парки и скверы не во всех районах? Ну, во-первых, где бы они ни располагались, прийти туда может, кто угодно. Они только создавались на частные деньги, а доступны всем, а не только кучке избранных, что само по себе похвально. Во-вторых, меценаты своими дарениями экономят средства городского бюджета, которые могут быть направлены на покрытие все возрастающих социальных расходов или, если критики того пожелают, на разбивку и благоустройство зеленых массивов в местах, где живут люди малого достатка. Утверждать, что несколько сот миллионов долларов в виде частных пожертвований на озеленение элитных районов обрекают бедных в Нью-Йорке на жизнь в каменных джунглях, по-моему, просто глупо.
Евгений Аронов: Ну, хорошо. Помните любимое изречение Шалтая-Болтая в «Алисе в стране чудес»: слово имеет ровно тот смысл, который я лично ему присваиваю. Все дело в том, кто принимает решение. Нечто похожее декларируют Калахан и его единомышленники в «Нью-Йорк Таймс»: главное для них, это кто имеет право принимать решения по вопросам, касающимся наполнения общественного пространства, - горстка богатых или демократически избранная власть?
Говард Гусак: Я не вижу ничего зазорного в том, что они поднимают тему демократии и легитимности. В Америке сегодня вовсю бушуют споры по поводу экономического неравенства, и разговоры о внешнем виде бедных и богатых городских районов прекрасно вписываются в эти дискуссии. Но мои оппоненты перегибают палку.
Возьмем Центральный парк. Это парк публичный, общедоступный, вход в него бесплатный. Просто часть весьма значительных расходов на его содержание оплачивают частные лица, в том числе, финансист Джон Полсон, пожертвовавший на это сто миллионов долларов; и они же осуществляют управление парком. Естественно, с разрешения городских властей, которые это разрешение могут в любой момент отозвать, если сочтут действия управляющей компании вредными. Само собой разумеется, что управляющая компания не владеет Центральным парком и не получает от города никаких средств на свою деятельность. Или возьмем «вертикальный парк» в Челси, о котором я говорил. Он получился, повторю, из реконструкции давно бездействовавшей железнодорожной эстакады, и, вообще, идея его создания принадлежала не миллионерам, а «креативщикам», богемным нью-йоркским художникам, которые сами нашли доноров.
Так что, собственно, предлагает Калахан: чтобы в Челси оставалась ржавеющая эстакада и сам этот микрорайон, который сегодня является гордостью Нью-Йорка, продолжал неуклонно деградировать?
Евгений Аронов: : «Не случайно, что зависть занесена в число семи смертных грехов», напоминает Говард Гусак и добавляет: «Иной психологической мотивации у тех, кто противится разбивке сквера Барри Диллера на набережной Гудзона, я, по большому счету, не вижу. Сквер открыт всем горожанам и гостям Нью-Йорка. Почему критики считают себя умнее или благороднее жителей того микрорайона, в котором будет разбит сквер, микрорайона, кстати, далеко не самого богатого в городе? Если бы комитетам жильцов проект Диллера пришелся не по душе, то горсовет его бы без малейших колебаний закрыл. Действующий мэр Нью-Йорка, не лишне напомнить, - популист и совсем не благоволит богатым».
Дэвид Калахан презрительно называет нью-йорских меценатов «новыми Медичи», на что наш собеседник отвечает: «Парки в усадьбах Медичи в Италии были исходно частными и открылись для широкой публики только в начале 20-го века, чему их владельцы просто ужаснулись бы. То, что строят, если угодно, современные Медичи в Нью-Йорке, является общественным достоянием изначально. Нравственный прогресс, так сказать, налицо». И все же, что насчет утверждения критиков, будто темы меценатских проектов зависят от аудитории, на которую они рассчитаны, и что благотворительность, адресованная малообеспеченным, нравственно и практически важнее той, которая ориентирована на средний класс?
Говард Гусак: Подобные утверждения крайне неуважительны именно к тем людям, о которых, предположительно, печется Дэвид Калахан. То же самое мы порой слышим в отношении частных пожертвований филармониям, музеям, библиотекам. Как будто бедные обходят учреждения культуры стороной, как бесполезные! А филантропам, дескать, государство все равно позволяет вычитать из своего налогооблагаемого дохода пожертвования, субсидирующие хобби людей обеспеченных и просто богатых, которым дотации не нужны.
Мой отец рос в очень бедной семье, и то, что он мог посещать концерты классической музыки, которые перевернули его жизнь, есть заслуга филантропов, субсидировавших дешевые билеты. Я не слышал, чтобы критики вспоминали известное изречение Эндрю Карнеги насчет того, что библиотеки и концертные залы нужны бедным больше, чем выпивка, и что он скорее даст деньги на первое, чем на второе. Карнеги, кстати, также любил повторять, что умереть богатым значит умереть опозоренным. Почти все свое состояние, как известно, он передал на создание благотворительных фондов, приобретших большую известность и престиж.
Евгений Аронов: Примеру Карнеги, мы знаем, намерены последовать Уоррен Баффет и Билл Гейтс. В отличие от богатых эпохи Ренессанса, предпочитавших строить себе замки и дворцы, современные миллионеры пускают деньги на поддержку образования, в частности, новых типов школ, которые представляют собой альтернативу обычным средним учебным заведениям; медицинских и, вообще, научных исследований; культурных и религиозных учреждений. Как в Америке, так и за рубежом.
В США так было всегда, до введения подоходного налога в начале 20-го века и создания государственного механизма социальной защиты малоимущих и после его появления. Суммы частных пожертвований составляют три процента американского ВВП. И только полтора процента британского, а на континенте европейском и того меньше. Этот показатель отражает силу гражданского общества в Америке, устойчиво высокую, проявляющуюся во все времена - и экономически тучные, и экономически тощие.
Гражданское общество — это синоним децентрализации, подчеркивает наш собеседник. Индия и Мексика, например, по мере углубления демократизации становятся все более «филантропическими». С другой стороны, в странах авторитарно централизованных институты филантропии либо вообще отсутствуют, либо находятся в зачаточном состоянии. Наличие частного богатства, - а это лишь одна из форм реализации частной инициативы, - есть, если угодно, вызов всемогуществу власти.
