В 2014-м владелец популярного донецкого бара "Сплетни" Евгений Васили, как и сотни тысяч других жителей востока Украины, понял, что ситуация скоро не исправится и надо уезжать. Но, в отличие от многих своих соотечественников, он решил ехать не на северо-восток, в Россию, а на запад, в Киев. И ехать так, чтобы на новом месте с самого начала не просить помощь, а зарабатывать. Не искать работу, а давать ее другим. Васили сумел перевезти из Донецка в Киев свой бар. И через полтора года добился на новом месте не меньшего успеха, чем на старом.

Как жилось малому бизнесу в ДНР в первые месяцы войны и о своем переезде в Киев Евгений Васили рассказал Радио Свобода.

– Когда у вас впервые появилась мысль, что надо бы переехать и перевезти ваш бар из Донецка?

– Мысль о переезде формировалась поэтапно. Окончательно сформировалось мнение, что бар закрывается и его нужно перевозить, летом 2014 года.

– В Донецке есть бары и рестораны, которые продолжают работать. С какими проблемами вы сталкивались, почему вы решили, что все-таки надо переезжать?

– Проблемы в первую очередь эстетического плана. Я понимал, что я не смогу жить и вести бизнес в тех условиях, в которых мы тогда находились. И у меня не было никакого желания оставаться в городе, где творился катастрофический произвол абсолютно во всем. Тяжело играть в игры, правила которых не знаешь. Их так до сих пор и нет по большому счету, поэтому там все идет абсолютно в ручном режиме: сегодня мы хотим делать так, завтра хотим делать так. Это раз. Второе – это моральная сторона вопроса. Я всячески категорически отвергал все, что происходит сейчас в Донецке. Для меня это дико, мне отвратительны люди, которые там находятся у власти, я еще с большим отвращением отношусь к военным, которые там воюют. Я подумал, что мне проще будет уехать, чем терпеть это все.

– А что именно происходило, когда вы решили уезжать?

– Становление того режима, который есть сейчас, подготовительный этап. Тогда любой человек, который жил в Донецке, не был защищен абсолютно ни от чего. Это было начало военных действий, процветало мародерство, абсолютно безнаказанные действия могли быть со стороны людей, которые владеют оружием. Было страшно.

– Просто могли прийти и выстрелить в человека?

– Были такие случаи. Было кафе небольшое, и у них отказалась платить по счетам компания, которая там посидела, в военной форме. Администратор подошел: "Ребята, нужно оплатить счет". Достали оружие, стали палить в потолок.

– Как же работают те, кто остался?

– Каждый случай индивидуален. Бывает, что поменялись те, кто управляет бизнесом, все бросили и уехали, на их место пришли какие-то люди, сказали, что это наше, и теперь занимаются. Есть случаи, когда люди просто приспосабливаются. Человек может приспособиться ко всему и везде.

– Почему вы решили ехать именно в Киев, а не в Россию, как многие другие? Некоторые даже целые заводы в Россию вывозили.

– Опять же этическая сторона вопроса. У меня много друзей, которые живут в Москве, мои кумовья живут в Москве. Но с точки зрения конфликта, который в тот момент зарождался, а сейчас перерос в большую войну, я понимал, что мне комфортно будет жить в стране, в которой я родился, которой я доверяю. Наверное, патриотические чувства заставили меня остаться в этой стране.

– Это было сложно? Ведь в 2014-м выехать из этих регионов было очень непросто, да и въехать сюда так же.

– Тогда это было проще, чем сейчас. Сейчас пересечение блокпостов более ужесточено, более зарегулировано. Раньше все было в ручном режиме, повезет – не повезет. На грузовой транспорт, который выходил из Донецка, нужно было получать пропуск. Чтобы получить пропуск, нужно было простоять два-три дня где-то в таком называемом министерстве, пройти собеседование, подтвердить документально, что ты вывозишь свои вещи. Мне дали бумажный пропуск, который мог бы и напечатать дома по большому счету; если бы я знал, я бы так и сделал. Дальше был этап пересечения блокпоста: как выяснилось, эти пропуски особо никого не интересовали. Если повезло, там стояли люди, у которых нормальное настроение, то тогда проедешь, не повезло – могли конфисковать то, что ты вывозишь, могли завернуть. Могли отправить на какие-то работы. Не знаю, как сейчас это происходит, надеюсь, все-таки уже нормализовалось, такого поголовного беспредела нет.

– Как вас приняли в Киеве, легко ли было найти помещение, легко ли было его снять, легко ли было найти жилье?

– Понятие "легко" у каждого человека разное. Однозначно нелегко перевезти бизнес из военной зоны, нельзя легко построить успешный проект в городе, который ты практически не знаешь. Трудности начинаются уже с поиском локации, потому что если ошибешься на этом этапе, в дальнейшем уже не вылезешь. Я пересмотрел более ста помещений на начальном этапе. Но человеческие возможности безграничны, особенно в критических ситуациях. Когда тебя припирают к стенке, открываются какие-то вторые, третьи, четвертые дыхания.

– Чем вам понравилось именно это здание?

– Оно было очень похоже на то, что было в Донецке. Мне еще важна была техническая часть помещения, чтобы с минимальными затратами максимально удобно это все расположить и сделать. Эти факторы здесь совпали абсолютно, практически на сто процентов.

– Когда вы квартиру снимаете, когда с кем-то говорите, не встречается отношение, что, мол, из-за вас, сволочей с Донбасса, вся эта война? Я вижу много подобного в соцсетях, есть люди, озлобленные против переселенцев. Вы с этим лично сталкивались?

– Озлобленность – это основной принцип соцсетей, по-другому в соцсетях существовать нельзя. Онлайновая и офлайновая жизнь – это разные вещи абсолютно. Есть какие-то моменты неприятные, но они не такого масштаба, как об этом пишут соцсети, как это пытаются передать СМИ. СМИ пытаются каким-то образом выдернуть что-то интересное, выдавить из людей какую-то эмоцию. Реальная жизнь по-другому устроена. Такого, чтобы я шел по улице или ехал на машине с донецкими номерами, а мне вслед кричали "из-за тебя все началось", конечно же, не было. Но я баллотировался в Киевраду, когда были выборы, и там присутствовало подобное предвзятое отношение, но опять же исключительно со стороны политических сил, которые были оппонентами в этом процессе, они это пытались использовать в свою пользу и против нас. Это такие вещи, которые не связаны с реальной жизнью.

– То есть киевляне относятся к тому, что вы из Донецка, совершенно нормально?

– В основном да, но это не значит, что есть исключения. Кто-то где-то попадал. Да, тяжело снять квартиру, если у тебя донецкая прописка, возможно, до сих пор это тяжело сделать, но это не связано с тем, что "из-за вас все началось" – это связано исключительно с тем, что, как правило, люди хотят сдать квартиру долгосрочно, а статус вынужденного переселенца для кого-то подразумевает, что эти люди сейчас приехали, а через месяца два-три уедут назад. Есть разные люди, разные ситуации. Возможно, кому-то вслед и кричат.

– Насчет вернуться обратно – вы рассчитываете в ближайшее время вернуться обратно? Если да, то через какое время – год, два, пять?

– Нет, однозначно, смысла не вижу возвращаться обратно.

– Вообще?

– Вообще. Меня сейчас не связывает с Донецком абсолютно ничего.

– Родственников не осталось?

– Родственников в Донецке не осталось. Не осталось ни дома, он разрушен, ни бизнеса. Я не вижу причин, по которым я могу вернуться туда. Единственное, что у меня осталось, – это приятные воспоминания, какие-то ностальгические вещи, но в случае, когда политики выяснят отношения, я думаю, что мы просто можем с сыном приехать, погулять, увидеть друзей. Но исключительно в этом формате. Жить и работать там не планирую.

– Почему в Киеве вы решили пойти в политику?

– Как правило, в политику люди идут либо ради наживы, либо ради какого-то морального удовлетворения, попытки самореализации. Я пережил достаточно много вещей, которые поменяли мое сознание, поменяли отношение к жизни в принципе. Мне показалось, что я смогу попытаться поменять что-то в городе, в котором планирую жить долго и в котором будет жить мой ребенок. Мы нашли единомышленников, подружились, у нас была сильная команда, мы решили идти на выборы.

– Какой результат был?

– Лично я не попал в Киевраду, но партия, от которой мы баллотировались, заняла второе место после провластного блока.

– Будете еще пытаться?

– Наверное, я для себя тоже эту страницу перевернул, потому что я понял, что это забирает колоссальное количество времени. На момент, когда я баллотировался, я не мог даже 10% своего времени уделять бизнесу. Это нужно делать, когда у тебя хороший тыл, когда у тебя есть на что опереться, когда бизнес уже существует без твоего вмешательства. Я сейчас, к сожалению, себе позволить это не могу, мы открываем новый проект, поэтому пока я перевернул этот лист, но я не закрыл эту книгу окончательно. Надеюсь, лет через десять.

– Что в Киеве больше всего хотелось изменить или улучшить?

– Хотелось город сделать современным. Я даже находился в лучшем положении, чем коренные киевляне, которые живут здесь долго. Если ты в каком-то обществе и каком-то месте находишься долго, то просто замыливается глаз, ты даже не пытаешься думать, что можно что-то поменять к лучшему. Конкретно это было связано с городским транспортом. Я много путешествую и вижу, как это происходит во всем мире и в других странах. Мы работали над электронным правительством, чтобы уйти от ручного режима и перейти в формат, в котором человек мог бы комфортно решать самые элементарные вещи, когда у тебя в мобильном телефоне есть приложение, которое показывает, где находится троллейбус, – это же элементарно. Стоит датчик, ты видишь передвижение троллейбуса, тебе не нужно стоять на остановке 15 или 20 минут, ты можешь выйти за две минуты, сесть и уехать. Такие вещи упрощают жизнь колоссально, и на них на самом деле особого бюджета не нужно, нужно желание и политическая воля. Наша задача была обеспечить политическую волю, обеспечить нужное количество людей, чтобы эти вещи реализовались.

– В ваш бар ходит много переселенцев из Донецка. Вы с ними общаетесь? Нормально ли им удалось утроиться в Киеве, нашли ли они работу по специальности?

– Я думаю, что в Киеве находится около 800 тысяч вынужденных переселенцев – это цифра минимальная.

– Получается, чуть ли не треть населения Киева?

– 3,8 миллиона было до войны, не треть, поменьше. Это не официальные данные, по официальным данным их гораздо меньше, но на самом деле так. Сказать, что я знаю каждого...

– Я имею в виду тех, с которыми вы общаетесь.

– Люди, которые ходят в бар, они в любом случае хоть как-то успешны. Они могут себе позволить прийти, выпить вечером, в пятницу встретиться с друзьями. На первом этапе они составляли основную массу моих гостей, сейчас процент уменьшается. Не потому, что их стало меньше, а потому что увеличивается количество людей, увеличивается узнаваемость бара, поэтому увеличивается количество киевлян, которые сюда приходят, и доля переселенцев, конечно, становится меньше. Лейтмотив этого всего – нужно просто не опускать руки и пытаться. Если у тебя есть желание, то ничего невозможного в принципе нет.

– Сейчас все больше знаков того, что Путин готов договориться. Но сможет ли вообще Донбасс как-то существовать после всего того, что произошло, в составе Украины?

– Я верю в то, что Донбасс будет в составе Украины рано или поздно. Это мнение исключительно мое, обывателя. Да, в это я верю. Как это будет происходить дальше, в каком формате взаимоотношений, я понятия не имею. Если это будет происходить, это будет происходить поэтапно.

– Была ли до 2014 года какая-то сильная враждебность Донбасса к остальной Украине? Могло ли то, что произошло, произойти без России, без Путина? Официальная российская история гласит, что в Киеве устроили переворот, свергли законного президента Януковича, после этого Донбасс не захотел жить с такой страной и решил уйти. Если не было вторжения, а был бы только Майдан, мог бы Донбасс отделиться сам?

– Однозначно нет. Все, что там происходит, – это выяснение отношений между двумя государствами. Все, что было до 2014 года, абсолютно не имело никаких предпосылок для того, чтобы эта война началась. Были абсолютно нормальные отношения, никакой враждебности между востоком и западом страны не было – это были исключительно лозунги, которые политики использовали в своих целях для того, чтобы выиграть выборы или протащить свои законы, идеологию какой-то партии. Все, что касается обычного бытового уровня, ничего подобного не было и произойти явно не могло без России. Но я не политический аналитик или эксперт. Думаю о том, как побыстрее открыть очередной свой проект.

– Расскажите об этом проекте.

– Это будет абсолютно уникальная услуга, как для Киева, так и для страны в целом – "Мужская мануфактура". Мы попытались зацепить на одну локацию основные мужские потребности, интересы, которые есть у мужчины, как провести свой досуг в городе. Мы помним, как жили наши родители, папа приходил с работы, ужинал и уходил в гараж. Он уходил туда не потому, что ему хотелось покопаться в машине, а потому что это была субкультура, он там находил общие темы для разговоров, там были друзья и все остальное. Мы пытаемся создать подобную субкультуру, но более привязанную к XXI веку. У нас будет столярная мастерская, у нас будет мастерская по работе с кожей, у нас будет зона для тренировок, с грушами, турниками, но без тренажеров, как раньше во дворах было. У нас будет зона отдыха, где можно выпить 50 грамм виски, посмотреть спортивные события, назначить встречу, поговорить. То есть это локация, куда может вечером прийти мужчина и чувствовать себя абсолютно свободным, абсолютно комфортно общаться в среде себе подобных, куда можно по большому счету на какое-то время убежать от семьи и уделить время самому себе.

– Если какая-нибудь девушка захочет прийти и чего-нибудь повытачивать на станке, потом грушу помутузить, вы пустите ее или не будете пускать?

– Нет, исключительно мужская локация, вход для девушек запрещен категорически.

– В Европе есть что-нибудь подобное?

– Я такого не встречал в Европе. Есть мужские клубы в Англии, но это далеко от того, что мы делаем. Мы пытаемся построить идеальное мужское место, пытаемся людям дать альтернативу, чтобы по вечерам они не ходили в бары, а занимались чем-то интересным, развивали свои навыки. Это исключительно ручной труд будет, там не будет ни компьютеров, ничего, только то, что ты можешь сделать самостоятельно, руками.

– Когда вы открываетесь?

– Счет идет буквально на дни.