В Лос-Анджелесе в возрасте 87 лет скончался знаменитый социолог и футуролог Элвин Тоффлер. Он справедливо считался пророком постиндустриальной эры, которую ярко описывал в своих книгах, начиная с самой прославленной – “Шок будущего” (1970), ставшей мировым бестселлером. То же произошло и с последующими трудами. Так, “Третья волна” (1980) обсуждалась на специальной конференции в Пекине, которую созвал китайский премьер-министр.

Тоффлер пришел в науку окольными путями. Сын польских эмигрантов, он в юности писал стихи и рассказы, с большим трудом окончил университет, но вместо академической карьеры выбрал пролетарскую. Выучившись на сварщика, Тоффлер работал на заводах Кливленда. Первая его публикация была в журнале “Индустрия и сварка”. Вскоре он перебрался в более престижные издания. В 1964-м в “Плейбое” появилось его интервью с Набоковым, до сих считающееся лучшим в истории журнала.

Зная – в отличие от социологов-профессоров – индустриальную Америку изнутри, Тоффлер лучше многих разбирался в ее проблемах и смелее других предсказывал крах этой модели общества в огне третьей – постиндустриальной – революции. Оставив шарлатанам предсказывать конкретные черты будущего, он обрисовал череду фундаментальных перемен, которые определят жизнь XXI века. Сегодня особенно интересно взглянуть на этот набор идей, потому что многие из них стали жгуче актуальными сейчас, в период ожесточенной президентской кампании в США.

К концу ХХ века, считал Тоффлер, Америка попала в ситуацию, схожую с той, в которой она была накануне своей революции. Тогда ей предстояло перейти из аграрного общества в индустриальное, сейчас страна должна совершить скачок в информационный век. Только совершив структурные технологические, политические, а главное психологические преобразования, Америка сможет удержаться на гребне потока тех постиндустриальных перемен, что уже омывают земной шар.

Прежняя “индуст-реальность”, по каламбурному термину Тоффлера, собиралась из отдельных деталей, как автомобиль на конвейерах Форда. Соответственно и все ее элементы должно были быть стандартными, взаимозаменяемыми, как сталинские “винтики”. Продукт массового общества, созданная массами и для масс, она обоготворила фабрику. Но в центре постиндустриальной цивилизации уже производство не вещей, а информации, поэтому собственно "на фабрике" сегодня работает лишь 8,5 процентов американцев.

Наиболее впечатляющие построения Тоффлера связаны с онтологическими характеристиками нового мира. Постиндустриальная реальность, утверждает он, создает себя, меняя основные параметры бытия – время и пространство.

Возьмем, скажем, гордость индустриальной эры – город, который Корбюзье называл “мастерской духа, где создаются лучшие произведения Вселенной”. Современный мегалополис – шедевр тонкого искусства обращения с пространством. Ведь город требует управления миллионными толпами, а значит, и создания сложной дорожной сети, распределения транспортных потоков, архитектурного членения районов. Однако это искусство ни к чему информационной цивилизации. Если вместо людей и товаров производится и перемещается информация, то не так уж нужны ни дороги, ни города. Неслучайно перепись еще 1990 года впервые зафиксировала в США превышение пригородного населения над городским.

То же самое происходит и со временем. Постиндустриальная цивилизация меньше нуждается в синхронизации трудовых усилий, поэтому она упраздняет главную добродетель своей предшественницы – пунктуальность. Люди постепенно заменяют механическое время более удобным им биологическим. Все меньше ниточек привязывает нас к жесткому расписанию труда и досуга. На смену социальным ритмам машинной цивилизации приходят новые темпоральные структуры, основанные на индивидуальном ощущении времени. Каждый живет в своей временной капсуле, по своим часам, со своим ощущением длительности.

В информационной цивилизации и время, и пространство каждый кроит по себе. Поэтому если промышленная эра с ее массовым производством и массовым потреблением требовала коллектива, то теперь общество распадается на мириады особей, каждая из которых защищает и культивирует свою инакость в интимной среде – у себя дома.

Если "индуст-реальность" строилась вокруг фабрики, то центр информационной цивилизации – дом, обыкновенный частный дом, который может стоять где угодно. И если раньше дом находился рядом с работой, то теперь десятки миллионов американцев берут работу на дом. Комфортабельные электронные “пещеры Маклюэна” так размножились, что уже изменили американский бытовой ландшафт. Домашняя жизнь, становясь единственной, дает большую свободу маневра, возвращает в распорядок дня плавность, легче вписывается в круговорот природы и вообще способствует тому неспешному патриархальному быту, который сплавлял воедино труд и досуг.

Поскольку политика не поспевает за всеми этими радикальными переменами, то Тоффлер в нее и не верил. "Президент кричит в трубку, – писал он, – но на другом конце никого нет". Старая политическая система не справляется с “квантовыми эффектами” планетарной цивилизации. Мы не знаем наверняка, чем аукнется то или иное решение. Причинно-следственная связь стала гротескной, ибо ничтожные причины рождают грандиозные последствия. И опять – смена метафор. Демократическое общество опиралось на образ составленной из аккуратных кирпичиков-избирателей пирамиды. Но постиндустриальный мир предлагает иную метафору – паутину. Чтобы научиться ею пользоваться, мы должны принять неизбежные перемены.

Сегодня все эти умозрительные концепции проверяются на раскаленной арене – в предвыборной кампании в США. В сущности, сторонники Трампа составляют воинственный арьергард, мечтающий вернуть страну в индустриальную утопию прошлого. Но если верить Тоффлеру, то шансов у них нет.

Согласных река перемен несет, строптивых – тащит.

Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Американский час – Поверх барьеров"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода