Мы продолжаем серию воспоминаний активных участников политических событий 90-х годов прошлого века.

Сегодня мы в гостях у Михаила Горного, депутата Ленсовета 21-го созыва, исполнительного директора Санкт-Петербургского гуманитарно-политологического центра "Стратегия", члена бюро петербургского отделения партии "Яблоко".

– Михаил, вы были одним из создателей знаменитого клуба "Перестройка", из которого вышла целая группа людей, повлиявших на развитие России, таких как Анатолий Чубайс, Сергей Васильев, Петр Филиппов и другие. Вы также стояли у истоков создания "Ленинградского народного фронта", политического движения, возникшего там же, в клубе "Перестройка". Как сегодня вам видятся события тех лет?

– Я был достаточно успешным студентом, планировал заниматься теоретической физикой. Вместо этого попал в армию. Пришел из армии и больше полугода не мог устроиться на работу. Знаете, это врезается в память. Возникают вопросы к существующей власти. Что это такое: родину защищать можно, а на работу по специальности устроиться нельзя?

Но это 1975 год. Тогда было "веселое" время. Сейчас это называют "времена застоя". Мне нравится поговорка тех лет: "Люди делают вид, что работают, а государство делает вид, что платит им зарплату". Меня это, конечно, не устраивало.

А потом наступил 1985 год. Генсеком избрали Михаила Горбачева. И сверху появилась такая инициатива: вдруг решили, что необходимо развязать людям руки, снять замки со ртов, раскрыть уши, то есть политика гласности. Очень хорошо. Ведь как было раньше? Я рассказывал студентам, что политической основой власти были советы депутатов трудящихся, советы народных депутатов, которые избирались единогласно и безальтернативно. Нерушимый блок коммунистов и беспартийных… Но на самом деле люди по инерции ходили на выборы.

Когда я служил в армии, я был дежурным по своей части. И в воскресенье, когда солдатам дают поспать лишний час, вдруг прибегает замполит и спрашивает: у тебя уже все проголосовали? А они еще и не вставали. И ничего. Через 15 минут я уже доложил, что все проголосовали. Жили как в романе Оруэлла "1984". Есть одна жизнь, и есть другая. Одна – нормальная, где ты понимаешь, что говоришь, и говоришь искренне, а другая – черт его знает, там вроде тоже искренне, да не совсем…

Вдруг разрешили читать книжки, которые раньше были запрещены, говорить то, что думаешь… В результате в конце 80-х годов стали появляться неформальные объединения. Первое неформальное объединение, в котором я оказался, это был "Клуб друзей журнала ЭКО".

Члены этого клуба собирались в Доме ученых в районе метро "Лесная". Там мы ходили войной на бюрократа! Вот это я запомнил. Но в основном, конечно, языком трепали. Как сейчас стали говорить, "важнейший элемент проговаривания". Но хотелось что-то и руками поделать.

Я тогда работал в вычислительном центре, а начальником машины был Лев Гольдштейн, который собрался сделать клуб "Перестройка". Я эту идею воспринял со скептицизмом: мало ли клубов уже возникло? "Нет, – сказал Лев, – он будет отличаться от всех других тем, что мы там будем не только разговаривать, но и работать!". И я стал туда ходить. Был на учредительном собрании.

Мой интерес тогда был – производственное самоуправление. Тогда же приняли закон о предприятии, в котором провозглашался совершенно уникальный орган – совет трудового коллектива. Он был уникален тем, что над ним не было вышестоящего органа. Мы в клубе "Перестройка" организовали секцию производственного самоуправления, и как-то так случилось, что ее координатором стал ваш покорный слуга. Мы начали разрабатывать типовое положение о совете трудового коллектива, которое хотели распространить по всему городу.

Было это все во Дворце культуры имени Ленсовета. Там была такая совершенно чудесная тетечка Комиссаренко, которая нас приютила. Она потом, кажется, защитила диссертацию по таким неформальным клубам.

Мы сделали это положение, распространяли его. Стали появляться советы трудовых коллективов, начала реализовываться очень популярная идея выборных директоров. Мы у себя в вычислительном центре тоже выбрали директора. Он приехал к нам с РАФа, рижской автобусной фабрики.

Но это все оказалось, конечно, полной чушью – знаете, как во время Гражданской войны выбранные командиры… Выбранный директор должен быть, прежде всего, профессионалом. Но это сейчас понимаешь, а тогда мы считали, что "наше дело правое и победа будет за нами!".

Мы тиражировали это положение о совете трудовых коллективов у себя в вычислительном центре, распространяли его по всему городу. И, в конце концов, вызывает нас директор и говорит: "Мужики, если не открутитесь, я вас уволю! А дальше как хотите". Сидит такой дядечка моего возраста, смотрит честными глазами и говорит мне так спокойно: "Это ваши документы. Вы их множите, используя государственную множительную технику, а это уголовная статья". У меня это вызвало бешенство. Сидит и говорит: мол, я тебя в тюрьму посажу! Посади, попробуй! Конечно, ничего у него не получилось, время было уже не то, чтобы за такие вещи сажать в тюрьму.

Потом перестройка, мы стали делать всякие конференции. Я тоже ими занимался. Они касались производственного самоуправления, а после этого естественно перекинулись просто на местное самоуправление, то есть на власть.

– А как создавался "Ленинградский народный фронт"?

– На одну из конференций мы пригласили профессора Бориса Курашвили, автора идеи создания "Народного фронта". Зал в ДК имени Ленсовета был переполнен. И тогда же прямо там, в зале решили создать организацию "За Народный фронт!". Это было, конечно, существенно шире, чем клуб "Перестройка". Сюда уже потянулись ребята со всего города. "Народный фронт" хотел большего, чем ребята из клуба "Перестройка", он хотел власти. В ЛНФ я возглавлял секцию местного самоуправления.

– В каком году была эта конференция?

– Кажется, в 1988-м. Считается, что в 1988 году прошел митинг на стадионе "Локомотив", на который собрался уж точно весь город: от демократов Юрия Нестерова и Андрея Алексеева до радикальных монархистов, энтээсовцев. Это сейчас мы с ними дружим, а тогда было зябко. В "Ленинградском народном фронте" стали писать программы, появились лидеры – Петр Филлипов, Марина Салье и многие-многие другие. Кстати, в "Перестройку" ко мне на секцию приходил молодой красивый юноша – Юрий Болдырев.

Избирательная кампания 1989 года запомнится навсегда. Абсолютно новое положение о выборах! Выборы стали альтернативными. Очень хорошо помню, как нам казался несправедливым (а это и было так) институт окружных собраний, производственные округа. Тогда мы организовали в Московском районе клуб "Московская застава". Я, Валя Терехова, Юля Кондратьева и Валя Нефедова организовали клуб, стали выпускать свою газету. К нам приходили ребята из райкома, из исполкома. Когда началась кампания 1989 года, окружное собрание прошел, конечно, Анатолий Герасимов, председатель Ленинградского горкома, а также Юрий Болдырев. Мы стали за него агитировать.

Я помню свой первый пикет в конце 1988 года. Я и Юля Кондратьева пришли, развернули транспарант, стоим и не знаем, что делать. К нам подошел милиционер. Он тоже не знает, что делать. Спросил, есть ли у нас мегафон. Мы ответили, что нет, но завтра принесем. Так и расстались.

Прошли выборы 1989 года, Юрий Болдырев выиграл у Герасимова с трехкратным перевесом. Вообще, все ставленники КПСС без исключения проиграли эти выборы. Можно, конечно, как исключение привести Бориса Гидаспова, но он стал первым секретарем обкома уже после того, как выбрался в народные депутаты СССР. А по Ленинграду большинство депутатов были избраны под эгидой ЛНФ.

– А затем наступил 1990 год – год выборов в Ленсовет...

– Это был год выборов во все местные, республиканские советы и, конечно, в Ленсовет. Тогда не верилось – как это нас могут выбрать?! А вот взяли и выбрали. Меня выдвинул клуб избирателей "Московская "застава". Клуб не входил в ЛНФ, но мы вместе заседали, все согласовывали. По Московскому району большинство депутатов были наши выдвиженцы – Петр Филиппов, Анатолий Голов, Белла Куркова… Я ей устраивал митинг в московском Парке Победы.

Пришли в Ленсовет. Это, конечно, была песня! Мы тогда ничего не боялись, думали, что все сможем. Но, к сожалению, профессионалов-управленцев среди нас вообще не было. Как-то получилось, что я стал председателем комиссии по вопросам самоуправления, работы Совета государственного строительства. Я тогда думал, что что-то понимаю в этом. Сейчас, наверное, что-то понимаю, раз преподаю. Но тогда – ладно, по здравому смыслу: власть народу…

Какие тогда были проблемы? Советская власть – вроде самая демократичная, а как оказалось, функционировала она постольку, поскольку была руководящая и направляющая роль КПСС, где действительно сидели профессионалы, которые и готовили взвешенные решения. Сначала они их принимали, а потом их повторяли и ретранслировали всякого рода Советы народных депутатов.

Мы решили сломать это дело. Нам это удалось. Никакой руководящей и направляющей роли. И это было сладко! Но, как говорится, их нет, а кто есть? Ну, стали сами принимать решения.

Было два главных недостатка у советской власти. Первое – иерархия советов. Я, депутат Ленсовета, мог приказать районным советам, как им голосовать. Второе – отсутствие разделения властей. Я был тогда и председателем комиссии, и членом президиума. Не стоит говорить о том, что мы у себя на заседании перемещали автобусные остановки, как хотели – не было такого. Но мы решали очень многие вопросы, которые составляют суть оперативного управления. Мы их честно, искренне решали, этого не отнимешь у Ленсовета.

Вообще, такого органа никогда больше не будет. Я этот период считаю самыми ослепительными годами своей жизни, но не в профессиональном плане. Управление было неэффективным.

Ленсовет. Разделение властей. Борис Ельцин предложил брать столько суверенитета, "сколько сможете прожевать". В апреле 1990 года вышел закон об общих началах местного самоуправления и местного хозяйства в СССР. И там было четко прописано, что совет каждого уровня наделяется собственной компетенцией (это перевод на юридический язык того, что сказал Борис Николаевич).

И стали наши райсоветы делить собственность. Улицы… В Москве – недра и воздушный столб называли собственностью населения. У нас кронштадтцы предлагали сделать своей собственностью акваторию вокруг Кронштадта, включая форты и так далее. Конечно, моя комиссия отменила бы эти решения. Я звонил, предупреждал об этом райсоветы, и они отказывались принимать такие решения. Но управление было крайне неэффективным.

У Ленсовета был исполнительный орган – исполком. Я там как раз проводил конкурс на должность председателя исполкома. Как вы знаете, выиграл Александр Щелканов. Моментально возник конфликт Щелканов – Собчак; Собчак тогда был председателем Ленсовета. Яркий политик, выдающаяся личность, но я, мягко говоря, его не очень любил. Он не хотел, чтобы рядом были такие же яркие люди, а это тоже не помогало нам в работе.

Щелканов написал заявление об отставке. Мы его уговорили не делать этого. А с Собчака на заседании президиума стребовали жесткое обещание, что он не будет конфликтовать с Щелкановым. Два медведя не могут ужиться в одной берлоге. Нужна культура… Система "совет – исполком" есть в мире, она действует, но только она не могла быть в России в начале 90-х годов.

– 12 июня исполнилось 25 лет со дня избрания президентом РФ Бориса Ельцина, мэром Санкт-Петербурга – Анатолия Собчака и положительного ответа ленинградцев на вопрос опроса о возвращении городу родного имени "Санкт-Петербург". Какое из этих трех событий было наиболее значимым для вас, Михаил?

– Мы много чего сделали, и, на мой взгляд, куда больше хорошего, чем не очень хорошего (я имею в виду Ленсовет). Большинство решений, принятых нами, не актуальны. Но живем мы все-таки в городе Санкт-Петербурге, и я очень надеюсь, что и умру в городе Санкт-Петербурге. Уже ведь появилась в 2016 году инициатива нового референдума о том, чтобы вернуть городу название "Ленинград". Это готовят коммунисты. Но ничего. Как говорится, пусть хотят, хотеть не вредно.

– Не прекращаются споры о том, сколько же депутатов Ленсовета 21-го созыва сотрудничали с КГБ. Например, когда в 1991 году ваша фракция "На платформе Ленинградского народного фронта" вносила предложение, чтобы после роспуска КПСС и фактического поражения консерваторов в Кремле потребовать от КГБ обнародовать списки своих тайных агентов и осведомителей из числа депутатов Ленсовета, а также среди профессуры учебных заведений и на производствах, некоторые депутаты, считавшиеся демократами, очень забеспокоились. Они горячо выступили против того, чтобы полоскать "нечистое белье" из биографий коллег прилюдно – мол, это негуманно и нелиберально. Может быть, как раз они сами и были осведомителями? Отдельные депутаты Ленсовета после его разгона в 1993 году впоследствии внезапно и без особых видимых оснований оказались на различных руководящих должностях, в администрации города и даже в правительстве страны. Они превращались в лидеров политических партий или получали еще какие-нибудь синекуры накануне пенсионного возраста. Как вы думаете, Михаил, насколько сильным было лобби КГБ в Ленсовете? Насколько сильным было влияние комитета в то время?

– Черт его знает. Путин тогда был помощником Собчака, а когда Собчак стал мэром, стал председателем Комитета по внешним связям. Не знаю, у меня нет никаких сведений о том, КГБ его туда направил или нет. А потом, нас же в Ленсовете было больше. Даже в самые плохие годы, когда и мы раскалывались на разные школы, школки, фракции, все равно нас было больше. Что мог с нами сделать КГБ? Ничего не мог, – сказал в интервью Радио Свобода депутат Ленсовета 21-го созыва Михаил Горный.