Огромным минусом любой российской власти – во все времена, вне зависимости от того, кто стоял у кормила страны, – была нелюбовь к любым формам парламентаризма. Как до официального учреждения парламента в 1905 году, так и после этого момента. В России всегда существовал "монархический абсолют", вечно мутирующая твердыня государственного управления, как бы ее в разное время ни называли. Великие московские князья, цари всея Руси, государи-императоры, генеральные секретари КПСС или, наконец, президенты РФ – все эти верховные держатели власти не питали любви к законодательному разделению государственных полномочий. В современной России вообще принято апеллировать к "державным традициям" – разумеется, в странной эклектичной форме, не особо вдаваясь в исторические реалии. И сейчас, и сто с лишним лет назад российский консерватор готов яростно выступить за "самодержавие, православие, народность", разве что с малой толикой модернизации под то время, в котором он, консерватор, существует.
"России парламент чужд и не нужен". Жил при Александре III такой государственный деятель – Константин Победоносцев, обер-прокурор Святейшего Синода, яростный борец с либерализмом. За пару лет до смерти предыдущего российского императора, Александра II, Победоносцев, ревнитель монархической власти, был сильно напуган планами государя воссоздать Земский собор, фактически реальный законодательный орган, пусть и с очень урезанными функциями. Планы эти царю-реформатору помешала исполнить трагическая гибель; а его сын полностью разделял взгляды Победоносцева на "либеральные идейки". Вот к чему они приводят – царя только что бомбой взорвали, а вы о какой-то "выборности" говорите; народ и так уже распустился дальше некуда.
Как связан народовольческий терроризм и попытки либерализовать позднюю Российскую империю? Да, собственно, никак, в основном такая связь прослеживалась в умах монархистов. Российская власть не ищет первопричину любой для себя угрозы, вместо этого предпочитая бороться исключительно с ее следствием. И даже эта борьба, в сущности, бессмысленна, просто потому что государственный кулак бьет совершенно не тех, кто представляет собой реальную угрозу консервативным государственным институтам. В последние 20 лет существования Российской империи террор вошел в острейшую фазу. Скончался Александр III, к власти пришел Николай II ("при мне все будет как при папеньке"), положивший самодержавие в основу всего: духовность = царь и православие. Страна оказалась в тисках террора различных революционных группировок. Ловили террористов плохо и неумело, зато отчаянно гнобили никуда не прятавшихся российских либералов, как якобы источник главной вольнодумной заразы. Разумеется, народ от того так и распустился, совсем растерял свою историческую кротость и безропотность перед царем.
Любой путиловский рабочий осознавал: свои интересы, апеллируя к государю-императору, он не отстоит; для этого нужны "господа депутаты"
Истинная причина происходящего крылась в том, что в тогдашнем российском обществе существовал уже давно перезревший запрос на демократизацию. Само общество было другим, неинертным и политически непассивным (в отличие от нынешнего); оно было воспитано декабристами. Это общество было таким, что в начале XX века любой путиловский рабочий осознавал: свои интересы, апеллируя к государю-императору, он не отстоит; для этого нужны "господа депутаты". Такой рабочий (кроме шуток) уже понимал смысл слова "лоббирование". Власть, в свою очередь, не понимала почти ничего. Понадобились проигрыш в войне с Японией и революция 1905 года, чтобы имперское российское правление наконец превратилось в отдаленное подобие конституционной монархии, с парламентом, который царь мог разогнать при каждом "не то с трибуны сказали" (первая, избранная на 5 лет царская Дума проработала всего 72 дня).
Власть тогда никак не могла взять в толк, что наличие реального, не "карманного" парламента сильно испортило бы жизнь бомбистам-радикалам. Общество получило бы обширную площадку для дискуссий (да и возможности клеймить эту самую власть, но ведь безо всякой крови). Каждый новый теракт, устроенный какими-нибудь революционными социалистами, настраивал бы общество против безапелляционности такого рода борьбы – о чем вообще говорить, если на власть можно влиять легальными способом? Ни одно общество не хочет существовать в страхе, если во имя абстрактной высокоидейной политической борьбы каждый рискует попасть под горячую руку бомбометателя. Да, именно этого так не любил Ленин, унифицировав термин "мещанство" до презрения к людям, которые просто хотят спокойно спать в своих постелях, а не опасаться каждый день за свою жизнь.
Советская власть вообще избавила свой народ от глупостей парламентаризма, образовав псевдозаконодательное собрание под названием Верховный Совет. Но даже это выглядело честнее, чем ситуация с нынешней путинской Думой. Верховный Совет СССР даже не заседал на постоянной основе (за исключением периода 1989–1991 годов), а лишь собрался периодически на сессии, где дружно-единогласно все одобрял, выражая приверженность генеральной линии партии. А короткий период ельцинского парламентаризма, как ни крути, обернулся вакханалией, хотя исторически это обстоятельство было совершенно объяснимым: любой народ, заполучив реальную свободу, далеко не сразу понимает, что с этой свободой делать. Так было и в начале Третьей французской республики, и в молодой Итальянской Республике после 1945 года. Одна беда: тамошнее общество смогло пережить нелегкие времена, не скатившись в новый авторитаризм; российское же общество не выдержало испытания 1990-х.
В результате в сентябре нас снова ждут все те же безальтернативные выборы. Нечасто такое бывает, чтобы в России так четко чувствовалось единство во взглядах различных социальных групп – никто не испытывает желания идти к избирательной урне в силу фактического бессмыслия этого действия. Демократически настроенная часть российского общества – из-за осознанной невозможности что-либо изменить; патриотично-имперски настроенная прослойка – в силу нежелания менять что-либо в принципе.
Сергей Богданов – журналист и блогер
