15 января 2015 года в здании Института научной информации по общественным наукам на Нахимовском проспекте произошел сильный пожар. Люди не пострадали, но более 5 миллионов экземпляров изданий, хранившихся в институтском фонде, были утрачены, из них примерно половина – практически невосстановимы. Пожар оказался только началом институтских мытарств: за прошедшее после него время здесь уже трижды поменялся исполняющий обязанности директора, а теперь ИНИОНу, похоже, предстоит переезд.
25 августа в социальных сетях появилось обращение научного руководителя ИНИОН РАН Юрия Пивоварова в адрес сотрудников института. Академик Пивоваров возглавлял институт с 1998 года, но был отстранен от должности после пожара в начале 2015 года, после него в институте сменились уже два временно исполняющих обязанности директора, третий, Илья Зайцев, был назначен совсем недавно, в середине июля 2016 года. В своем обращении Пивоваров сообщил, что, по его информации, “вопрос с переездом [института] решен окончательно”. Так как поврежденные пожаром помещения здания ИНИОН на Нахимовском проспекте до сих пор не приведены в порядок (восстановление здания планируется завершить только к 2020 году), институт сейчас фактически разбросан по нескольким адресам. Большая часть служб размещены на улице Кржижановского в здании бывшей Сельскохозяйственной академии (присоединена к РАН в 2013 году), некоторые подразделения – в неповрежденных помещениях на Нахимовском проспекте, остальные – еще по двум адресам в том же районе Москвы. Пивоваров утверждает, что ФАНО (Федеральное агентство научных организаций), в ведомстве которого оказались все институты после реформы 2013 года, готовит переезд ИНИОНА на новую площадку в другом районе города. По его мнению, если переезд состоится, “Институту будет нанесен смертельный удар”.
Юрий Пивоваров рассказал Радио Свобода, с чем связаны его опасения:
– Действительно ли планируется переезд института?
– По моей информации, пока решение о переезде не принято. Но временно исполняющий обязанности директора ИНИОНа, у нас уже третий временно исполняющий за последний год, Илья Зайцев заявил недавно на институтском совещании, что это вопрос решенный. Я, и не только я, а все остальное руководство и коллектив института, выступаем резко против переезда и считаем, что это добьет институт. Дело в том, что после пожара мы сначала находились в одном здании, потом разъехались, и все эти переезды ужасны, они мешают работать. Проблема заключается в том, что, конечно, если и будет восстановлено здание ИНИОН, это будет не скоро.
– Чем плох переезд в новое, единое здание?
Люди боятся, что нас потом вообще объединят в один институт информации, и ИНИОН погибнет, и ВИНИТИ погибнет
– Почему мы не хотим переезжать? Дело в том, что мы сейчас распределены в трех зданиях – это остатки сгоревшего, там идет работа, там можно работать, не все сгорело, и два здания относительно недалеко от сгоревшего. То есть мы находимся в таком очень близком треугольнике и можем корреспондировать, а для нас это необходимо, даже при наличии интернета. Здесь, в этом районе метро "Профсоюзная", находятся основные академические и гуманитарные институты, а у нас в 20 гуманитарных институтах 20 наших библиотечных отделений, и люди из этих библиотек, сотрудники ИНИОН, приходят в наше центральное здание заниматься своими библиотечными делами. То есть для нас принципиально важно физически находиться в этом месте, в гуще этих вот гуманитарных институтов, которые мы должны обслуживать. То, что нам предлагают, это еще точно не сформулировано, но уже несколько раз возникала тема метро "Сокол". Это принципиально другой район Москвы, там находится Всероссийский научный институт технической информации, ВИНИТИ. Там у них сокращение, освобождаются площади. Дело в том, что между нами – ИНИОНом и ВИНИТИ – общее только то, что они институт технической информации, а мы гуманитарной, но это абсолютно разные вещи. То есть ничего схожего между нами нет, кроме названия. Люди боятся, что нас потом вообще объединят в один институт информации, и ИНИОН погибнет, и ВИНИТИ погибнет. Но и переезд туда означает, что мы вырываемся из гуманитарного, академического контекста.
– В своем обращении вы еще упоминали, что новое расположение института может оказаться неудобным для многих сотрудников.
– Кроме всего прочего, и это тоже немаловажно, так сложилось десятилетиями, что Академия наук строила и свои кооперативные дома, и люди селились в этом куске Москвы – в Черемушках, на Юго-Западе, в районе метро "Профсоюзная", "Академическая", "Беляево", "Ясенево". Я в другом месте живу, и в этом смысле мне персонально все равно, но подавляющему большинству наших сотрудников, конечно, это не все равно – 15–20 минут до работы ехать или полтора часа. Я в беседе с одним из чиновников сказал, что, может быть, на это расчет и есть, что многие туда не поедут и произойдет естественное сокращение мест. И мне сказали: "Вполне возможно и это". А в Академии наук довольно много пожилых людей, и для них просто физически будет тяжело ездить так далеко, а это незаменимые профессионалы, и если их заменять, нужно постепенно готовить все это дело. Они, конечно, потеряют свои нищенские зарплаты и останутся кто вообще без ничего, а кто на нищенской пенсии, но тем не менее. Ну, и пожар, потом переезд, потом еще переезд и еще переезд – мы просто не сможем работать! А я должен заметить: несмотря ни на что, мы выполняем госзадание, мы ничего не сорвали. Это даже для меня загадка, хотя я больше 17 лет руководил ИНИОН, как люди могут работать в таких условиях.
– Но и нынешнее расположение института тоже нельзя назвать удобным?
Переезд – это будет удушение института, разрыв его связей, вырывание из контекста
– Мы сейчас находимся в пятиэтажном здании на улице Кржижановского, это постройка 50-х годов, где не было никакого капремонта, она в ужасном состоянии, и поэтому формально можно нам сказать, что пожарники или какие-то еще службы его закрывают. Мы занимаем здесь первый, четвертый, пятый этажи и такой полуподвал, цокольный этаж. А второй и третий этажи занимает отделение Российской академии сельхознаук, раньше ей принадлежало все здание. Они сидят на двух этажах, которые в более-менее приличном состоянии, а наши старики вынуждены на пятый этаж забираться без лифта. Но переезд – это будет удушение института, разрыв его связей, вырывание из контекста. У нас никаких покровителей нет, поэтому придется самим бороться. Сможет ли коллектив мужественно противостоять и осознать, что под маркой переезда происходит фактическое уничтожение, – не знаю. Может быть, люди пойдут на попятную, мне трудно сказать.
– А что происходит в поврежденном пожаром здании?
– Принято решение, уже идет архитектурный конкурс на восстановление здания, всякие тендеры проходят, их критикуют... Я не видел бумаг, но говорят, что правительство выделяет деньги на восстановление. Но это все было бы хорошо, если это было бы завтра. А в нынешней финансовой ситуации я прекрасно понимаю, что есть гораздо более важные вещи, и поэтому трудно сказать, когда это будет восстановлено. Например, сегодня в ряде проектов и в техническом задании предусматривается книгохранилище, а ИНИОН – это ведь научный институт на базе библиотеки, в 4 тысячи квадратных метров, а нам 20 тысяч нужно. А они говорят – век электронной книги, оцифрованной, не надо столько, а мы говорим, что надо. Поэтому трудно сказать, когда все это произойдет.
– В обращении вы пишете не только о переезде, но и упоминаете важность сохранения не только электронных, но и бумажных копий изданий. Это действительно необходимо?
– Я был, наверное, во всех крупнейших библиотеках мира, какие только есть, поскольку ИНИОН – это четвертая библиотека в России просто по количеству единиц хранения, и у нас контакты со всеми. Никто в мире не отказывается от этого, а мы почему должны отказываться? Кто против электронных копий? Все за. Конечно, мы за электронное пространство, но почему от обычных бумажных носителей нужно отказываться? Они прочные, надежные.
– Вы предполагаете, что от вас могут потребовать отказаться от бумаги?
– Когда планируется хранилище на 4 тысячи квадратных метров, значит, идет речь об этом, в интенции хотя бы. Выходит, да. Потом есть концепция модернизации, которая исходит от людей, которые говорят, что ИНИОН не должен быть таким, каким он был, а вот он теперь должен стать таким-то, заниматься не созданием нового знания, а анализом того, что происходит в других институтах, наукометрическими работами... Такая Мосгорсправка то есть. Нет, ИНИОН лишь отчасти может быть таким учреждением, а на самом деле он должен заниматься анализом новейших тенденций и проблем, которые в европейской жизни есть, и распространять это. Чем мы всегда и занимались. Мы холдинг, у нас все есть – и научно-исследовательский институт, и библиотека, и издательство, и информационный центр, и так далее. Во всем мире оцифровано в крупнейших библиотеках 2-3 процента книг, в Библиотеке Конгресса США, крупнейшей в мире, 12. И этим занимаются вообще не библиотеки, а занимаются издательства. И бумага, которую в конце 80-х годов изобрели, так называемая японская, она гораздо более прочный и надежный носитель, чем... Потом нужна конвертация через 20 лет и так далее. Понимаете, надо в меру все. И люди просто не знают, чем ИНИОН занимается и как занимается.
– Чем в действительности обусловлена директорская чехарда в последние полтора года?
– Меня убрали, потому что против меня возбуждено уголовное дело, мне шьют статью на 10 лет, скоро суд будет, наверное. Меня делают виновником пожара и козлом отпущения, что полное и форменное безобразие, и абсолютно не так! Я вижу в этом, безусловно, факт политического преследования за инакомыслие. Потом был человек, который в течение года был исполняющим обязанности, наш человек, из ИНИОН, и я его готовил как своего наследника. У него там что-то не получилось с Федеральным агентством научных организаций, они ему не продлили контракт, не выдвинули его на выборы. Потом пришел замечательный парень, доктор исторических наук Мирзеханов, из Института всеобщей истории, который за два месяца всех в себя влюбил в лучшем смысле этого слова, вошел в дело, показал себя профессионалом, и мы были горой за него. Мы его выдвинули, но администрация президента его не пропустила. Потом прислали вот уже четвертого за год с лишним – другой ученый, сорока четырех лет, доктор исторических наук, Илья Владимирович Зайцев. Его я плохо знаю, несколько раз всего видел. Может быть, он будет лучшим директором, но я пока не знаю, кто это. Но вообще, это просто безобразие! Это просто губит дело все. Нам подходил человек, которого зовут Велихан Салмаханович Мирзеханов, доктор исторических наук, бывший декан исторического факультета Саратовского университета, зав. отделом в Институте всеобщей истории, замечательный ученый, выдающийся организатор, безусловно. Он и проблемы ИНИОНа сразу понял, и с людьми контакт нашел. Но его не пропустили наверху, – сказал Юрий Пивоваров.
