Александр Генис: В эфире - новый выпуск нашего культурно-исторического цикла:

1916 - век спустя:

парадоксы и параллели

Фолкнер сказал: “Прошлое никогда не бывает мертвым. Оно даже не прошло”.

Взяв знаменитый афоризм в эпиграфы цикла, мы погружаемся в вечно живое время прошлого, добравшегося до нас в виде исторических событий, художественных течений, музыкальных направлений, судьбоносных книг и - важная часть каждой передачи - стихов, которые, пожалуй, лучше всего остального способны передать дух времени.

Вглядываясь в прошлое, мы ищем не эскапизма, позволяющего отдохнуть в давно прошедшим, а уроков, позволяющих лучше понять настоящее и заглянуть в будущее.

Традиционные вопросы, которые эти передачи задают прошлому, звучат так:

Что было?

Что стало?

Что могло бы быть?

(Музыка)

Александр Генис: Я предлагаю сегодня вспомнить писателя, чьи две годовщины мы отмечаем в августе-сентябре 2016 года. Это - Герберт Уэллс, исполнилось 150 лет со дня его рождения и 70 лет со дня его смерти. Герберт Уэллс очень характерная фигура как раз для нашего 1916 года. К этому времени он уже был мудрецом, пророком и одним из ведущих писателей мира, одним из самых популярных, одним из самых интересных, одним из самых глубоких, ведь он все время занимался социальным проектированием. Он был больше, чем писатель, он был человеком, который хотел придумать новый мир. Вернее, сначала он его придумал, а потом решил его ввести в жизнь. К 1916 году его лучшие научно-фантастические произведения уже были насписаны, собственно говоря, он и придумал научную фантастику, хотя сам не употреблял этого слова.

Соломон Волков: А Жюль Верн как же?

Александр Генис: Жюль Верн — это приключенческая фантастика, а именно научная фантастика, фантастика, которая опиралась на научные достижения — это изобретение Уэллса.

Соломон Волков: А Конан Дойль?

Александр Генис: Конан Дойль шел за Уэллсом. Но, конечно, Уэллс как фантаст несравненно выше уровнем писатель. Если уж вы так меня допрашиваете, то я вам скажу, что четыре лучшие книги Уэллса — это «Остров доктора Моро», которая меня в детстве пугала до безумия.

Соломон Волков: Очень страшное произведение.

Александр Генис: Это «Человек-невидимка», «Машина времени», с которой он начинал, и «Война миров». Любопытно, что все эти книги имели своих поклонников среди очень уважаемых людей. Например, Олеша - у него был культ книги «Человек-невидимка», ему страшно нравился этот роман.

Соломон Волков: Я тоже считаю, что это лучшее произведение Уэллса.

​Александр Генис: Нет, на мой взгляд, лучшее произведение — «Война миров». Потому что это книга, она очень здорово придумана и очень ко времени пришлась. Но интересно другое: она была написана в начале века, задолго до Первой мировой войны. Но читатели почувствовали именно во время Первой мировой войны, конечно, ее актуальность. С тех пор она, к несчастью, все время актуальна. Например - 11 сентября.

Сейчас, когда отмечается 15-летие налета на Нью-Йорк, я тоже вспоминаю Уэллса. Неслучайно в 2005 году Спилберг поставил фильм по «Войне миров» и перенес действие в современную Америку. Фильм этот оказался опять-таки кстати, потому что Уэллс придумал универсальную и очень убедительную ситуацию. Дело даже не в каких-то специальных эффектах, которые теперь уже есть в кино, а в том, что сам сюжет такой узнаваемый. Аналогии между войной с марсианами и войной с террором очевидны: внезапность нападения, асимметричная война, безжалостность противника, отсутствие общего языка, бессмысленность переговоров. Вы вспомните, ведь у Уэллса все именно в такой последовательности и происходило: люди пытались отнестись к марсианам, как еще к одному врагу, как к противнику. Можно разговаривать, можно воевать, можно сдаться, наконец. Но тут ничего не поможет, ибо не о чем говорить.

Кроме этого Уэллс, предчувствуя разрушения еще далекой Первой мировой войны, сумел показать с огромной любовью быт довоенной Англии, довоенной цивилизации. У него там есть сцена, где герой обедает: хрусталь, вино, салфетки, замечательная посуда - все это наполняется смыслом в виду неизбежной гибели, неизбежного разрушения этого налаженного образа жизни. И такой быт становится символом цивилизации. Как Робинзон Крузо, который каждую вещь заново полюбил. У Уэллса каждая мелочь важна, потому что он знает, как она бренна. 11 сентября я вспоминал об этом.

Соломон Волков: Ну а я скажу, почему моим любимым произведением является все-таки «Человек-невидимка». Именно потому, что в этом произведении Уэллс создал образ героя, центрального героя, который вызывает необычайную нашу симпатию и острую жалость, чего нет ни в одном другом произведении Уэллса, как мне кажется. Здесь есть один центральный персонаж, я могу сравнить невидимку уэллсовского с князем Мышкиным, с любой значительной фигурой.

Александр Генис: Что же такого хорошего в невидимке, ведь он в принципе криминальный человек, который хотел использовать свое изобретение для смутных целей. В принципе это опасная фигура. Может, и хорошо, что он не справился со своим изобретением.

Соломон Волков: А мне кажется, что он - все-таки символ творческой фигуры. Для меня «Человек-невидимка» - это аллегория творца, который пытается стать сверхчеловеком, цель его — творчество. Но который свою творческую потенцию осуществляет не через творческие идеи, а через свои физические сверхкачества, в данном случае невидимость. Невероятно трогательный момент, который мне представляется замечательным для оперы на эту тему или балета, когда он становится видимым и умирает. Это очень трогательный финал.

Александр Генис: Я вспоминал о «Человеке-невидимке» несколько раз, когда читал книжку Довлатова «Чемодан». Как вы помните, прием этой книги заключается в том, что автор достает из чемодана какие-то предметы одежды и потихонечку они одевают героя. В «Человеке-невидимке» тоже только одежда делает героя видимым, только одетым он становится доступным обозрению. И именно так Довлатов поступает со своим героем, надевая на него номенклатурные ботинки.

А еще у меня были знакомые, замечательные художники, акционеры из Екатеринбурга, которые поставили памятник «Человеку-невидимке». Как вы понимаете, ничего на памятнике не было, кроме надписи.

Соломон Волков: Это точно акция. Напоминает мне «4 минуты 33 секунды» Кейджа.

Александр Генис: Совершенно верно. Это группа «Синие носы», по-моему, очень остроумные ребята. Кстати, «Война миров» была любимой книгой Стругацких, они считали, что это образец реалистичной научной фантастики. И не зря другой Уэллс — Орсон Уэллс, так напугал Америку, когда поставил инсценировку.

Соломон Волков: Один Уэллс, и другой Уэллс.

Александр Генис: Но в 1916 году Уэллс прославился отнюдь не научной фантастикой, в 1916 году он написал книгу, которая называется так «Мистер Бритлинг и война» - это старый перевод, который вышел еще до революции, более позднее название «Мистер Бритлинг пьет чашу до дна». Эта история не имеет никакого отношения к фантастике, зато она имеет отношение к войне. Там три части: одна разворачивается до 1914 года, вторая - во время войны и третья, в разгар войны, когда убивают сына героя. Сам герой - явно Уэллс, который рефлектирует по поводу войны. Кончается книга огромным письмом, которое пишет герой книги другу своего сына, немецкому студенту, который тоже погибает на фронте. Эта книга была бестселлером того времени, в 1916 году она считалась лучшей книгой о войне. Среди ее поклонников был, например, Горький, который сказал, что во время универсального варварства и жестокости эта книга оставляет нам надежду на гуманный мир. Эта книга Уэллса была очень хорошо принята и сейчас, к сожалению, забыта.

Интересно, что именно в 1916 году как раз в то время, о котором мы говорим, Уэллса посетил Алексей Николаевич Толстой, и оставил свои любопытные воспоминания. Я хочу прочитать кое-что из них.

Соломон Волков: Алексей Николаевич не с Чуковским ли тогда поехал?

Александр Генис: Они были вместе с Чуковским и Набоковым, три человека тогда посетили Уэллса. Толстой оставил воспоминания, очень, как всегда, выразительные, где он описывает, каким высоким голосом говорит Уэллс, больше всего его поразило, что у него женский голос. А беседа была интересная.

“Затем разговор перешел на Россию, где Уэллс был до войны. Он находит, что наша страна, богатая хлебом, лесами, минералами и скотом, здоровая и непочатая, пойдет по пути американской культуры, где, конечно, на первом месте — сельское хозяйство и разработка естественных богатств. Союз наш с Англией нужен и чрезвычайно желателен”.

Вот как представлял Уэллс Россию, которой он чрезвычайно интересовался.

Соломон Волков: Помните книгу Уэллса «Россия во мгле», которая была в моей библиотеке?

Александр Генис: Конечно, в моей библиотеке она тоже была.

Соломон Волков: Послереволюционное посещение России, знаменитая беседа с Лениным, которого он назвал великим мечтателем.

Александр Генис: После этого он кое-что написал и о Сталине, а именно: «Никогда не встречал более справедливого, искреннего и честного человека. В нем нет ничего темного и зловещего. И именно этими качествами объясняется его огромная власть в России». Не зря советские вожди назвали Уэллса и Бернарда Шоу «полезными идиотами».

Уэллс предсказал множество изобретений, он предсказал танки, воздушную войну, атомную бомбу и даже интернет. Он очень хорошо разбирался в науке, изучал биологию, прекрасно представлял себе, как идет прогресс и чего он может стоить человечеству, но его представления о социальной реальности были весьма неточными. Это мы можем судить по его высказываниям о России.

Я думаю, что самое важное о социальном будущем, он сказал уже в первой книге - в «Машине времени», где он придумал элоев и морлоков. Вот это общество, порхающее и наслаждающееся жизнью днем и служащее пищей для рабочих, страшных морлоков, которые по ночам вылезают из своих пещер, чтобы съесть элоев, это представление о классовой борьбе пугало весь ХХ век очень многих, особенно зараженных марксизмом. Только когда классовая борьба стушевалась, перестала быть актуальной, только тогда мы забыли про элоев и морлоков. Во всяком случае, когда я своим американским друзьям рассказываю, какое это было важное открытие, никто из них не знает, кто такие элои и морлоки — это хорошо забытое прошлое.

(Музыка)

Александр Генис: Соломон, а что мы скажем о музыке 1916 года?

​Соломон Волков: Исполняется в сентябре 150 лет со дня основания Московской консерватории. Она была основана в 1866 году. История этого учебного заведения сама по себе чрезвычайно интересна, и настоящая история Московской консерватории не написана по сию пору. Если бы мне привелось бы написать историю Московской консерватории...

Александр Генис: Так как вы написали историю Большого театра?

Соломон Волков: Да, в этом роде. Я написал историю Большого театра как политическую историю, сделав это первым, без ложной скромности скажу. Потому что до меня те истории Большого театра, которые появлялись, описывали эту историю как череду премьер: была одна премьера, потом другая, третья, четвертая, пятая, одна была очень успешная, другая менее успешная, третья наоборот была может быть триумфом. Это череда творческих достижений Большого театра. В то время как меня интересовала политическая составляющая этой истории, политический фон, на котором это все развивалось, потому что он сам по себе чрезвычайно интересен, мне кажется, это увлекательная история.

То же самое можно сказать про Московскую консерваторию. У нее была очень любопытная траектория. Первой, хочу напомнить, в России появилась консерватория в Петербурге в 1862 году, Москва на четыре года запоздала неслучайно, потому что Петербург был ближе ко двору. Обе консерватории, о чем сейчас забывают, начали свое существование не как государственные учреждения, хотя основатели этих консерваторий, Антон Рубинштейн в Петербурге и его брат Николай Рубинштейн в Москве, пытались именно этого и добиться, они хотели, чтобы эти учреждения были государственные. Но их идея встретила сопротивление сразу с двух сторон. Со стороны демократическойобщественности возражения были следующего порядка: зачем нам в России вообще нужна консерватория? Научить как быть творцом - невозможно, даже наоборот консерватория будет оказывать мертвящее воздействие на творчество.

Александр Генис: Плюс иностранное влияние. Тогда ведь шла борьба за русскую национальную музыку и против немецких влияний.

Соломон Волков: Именно так. В числе оппонентов идеи консерватории были замечательные и очень влиятельные деятели. «Могучая кучка» вся была против.Ч что любопытно. Римскому-Корсакову, члену этой «Могучей кучки», впоследствии не помешало стать одним из самых уважаемых профессоров в петербургской консерватории.

Александр Генис: Да, это интересная история. Потому что Римский-Корсаков, когда стал профессором, не знал, что преподавать, он учился вместе со студентами. Существуют замечательные воспоминания, где он честно рассказывает об этом. В результате он стал лучшим профессором, который подготовил лучших композиторов России.

Соломон Волков: Верно. Но главным оппонентом был идеолог «Могучей кучки» Стасов, который просто с пеной у рта доказывал, что никакие консерватории в России не нужны. Это, что называется, критика слева. А справа правительство, высшие сановники тоже довольно скептически относились ко всей этой идее. В итоге она возникла как частное предприятие под эгидой Русского музыкального общества с покровительством со стороны императорской фамилии. Деятельность Московской консерватории оказалась двойственной. С одной стороны она была под некоторым государственным покровительством, с другой стороны она должна была существовать особенно поначалу на очень скромные средства, при этом они брали с учащихся всего рубль в месяц. Это не так мало, как звучит сейчас — рубль в месяц, но это совсем и немного. Готовили там не профессиональных музыкантов. Московская консерватория готовила просвещенных любителей музыки с тем, чтобы люди могли потом дома у себя музицировать.

Александр Генис: И этим она отличалась от Петербургской консерватории?

Соломон Волков: Да, в Петербургской консерватории стали гораздо раньше налаживать производство виртуозов в области исполнительства и профессионалов высокого класса в области композиции. Об этом говорит простой факт: среди первых выпускников Петербургской консерватории стал Петр Ильич Чайковский. Когда Николай Рубинштейн искал, кого же ему пригласить преподавать в Московскую консерваторию, то он пригласил Чайковского, который без долгих размышлений принял этот пост и оказался, между прочим, в позиции Римского-Корсакова: он по ходу дела тоже учился тому, что ему же надо было преподавать. Сотрудничество Чайковского с Московской консерваторией ознаменовалось чрезвычайно важным художественным событием. Именно при Московской консерватории силами студентов в 1879 году была поставлена его опера «Евгений Онегин».

Александр Генис: Которая стала самой популярной русской оперой и остается ею по сей день.

Соломон Волков: Та постановка в каком-то смысле до сих пор не потеряла своего значения, потому что, когда хотят поставить «Онегина» по-настоящему, вернуться к оригиналу, то ее показывают как камерную оперу, каковой она в принципе и является. Я, кстати, совсем недавно видел совершенно прелестную постановку по телевизору в Берлинской опере, где действие «Онегина» перенесено как бы в чеховскую атмосферу, которая и окружает эту оперу, ведь это опера - чеховская по своей сути.

Александр Генис: Это очень разумно. Кроме всего прочего на Западе чеховскую атмосферу прекрасно себе представляют, а пушкинскую не представляют вовсе. Действительно, пушкинская атмосфера ушла, а чеховская атмосфера возникает каждый раз в театре, когда ставят Чехова, а его ставят всюду.

Соломон Волков: Самые успешные постановки «Онегина», мне представляется, именно тогда и возникают, когда пытаются вернуться к камерному истоку этой оперы.

Продолжая свою идею о том, что стоило бы написать политическую историю Московской консерватории, до сих пор еще не написанную, хочу сказать, что ее нужно было бы показать, как историю развития учреждения, которое возникло для того, чтобы подготавливать любителей. Но она превратилось в мощнейшую фабрику по изготовлению профессионалов высочайшего класса, ориентированных на борьбу на международных конкурсах, на то, чтобы на этих международных конкурсах побеждать. То есть она именно в советское время стала той образцовой и до сих пор не превзойденной фабрикой по изготовлению музыкантов-профессионалов самого высокого класса, каковой она являлась, начиная со сталинских времен и до момента развала Советского Союза, после которого она постепенно стала утрачивать свои качества фабрики по производству гениев. Из нее выходили железные такие бойцы, которых страшились абсолютно все зарубежные, иностранные соревнователи: они-то знали, что такое подготовка, направленная главным образом на то, чтобы победить на конкурсе, чтобы показать свою виртуозность, чтобы эта железная хватка всех напугала.

Александр Генис: Вы говорите о музыкантах как об олимпийских спортсменах.

Соломон Волков: Я говорю так совершенно сознательно, потому что я провожу здесь параллель в том, как в Советском Союзе готовили спортсменов. Они должны были побеждать на международных соревнованиях — это была главная их задача, и это была государственная задача со всеми ее преимуществами и выяснившимися в последнее время грандиозными так же и просчетами, и ляпами.

Александр Генис: Все уже выяснили, чего это стоит, на Олимпиаде в Рио, когда из-за скандала с допингом большая часть половина российских спортсменов были не допущены на Олимпийские игры.

Соломон Волков: Гораздо меньше об этом вспоминают в связи с музыкой и в связи с балетом, а между тем жесткий тренинг, когда людей направляют на то, чтобы победить в соревнованиях, стать лучшим, наиболее физически подготовленным — это колоссальная составляющая успеха музыканта-профессионала, уверяю вас.

Александр Генис: Спортивная составляющая, можно так сказать.

Соломон Волков: Да, бесспорно.

Александр Генис: А в художественном отношении эта фабрика талантов оправдала себя?

Соломон Волков: Безусловно. Но это зависит от индивидуальности артиста. Нужно только вспомнить о том, что такие замечательные музыканты как Рихтер или Леонид Коган были выпускниками Московской консерватории.

Александр Генис: Соломон, ну и что делала Московская консерватория в нашем 1916 году?

Соломон Волков: В 1916 году директором Московской консерватории был композитор, дирижер Михаил Михайлович Ипполитов-Иванов. Он родился в 1859 и умер в 1935 году. Он был очень длительное время директором, потом ректором консерватории - с 1905 по 1922 год. Фигура чрезвычайно примечательная. С большой окладистой седой бородой, румяный, чрезвычайно обходительный, мягкий, доброжелательный, спокойный, напоминал всем новогоднего Деда Мороза. Но у меня есть такое соображение, что человек, который продержался столько лет, причем заметьте, он пришел на этот пост в 1905 году, очень турбулентном году в русской истории, сменив прежнего директора по фамилии Сафонов, незаурядная тоже фигура, но во время волнений 1905 года показал себя как очень грубый администратор, студенты им были крайне недовольны, ему пришлось уйти. Был назначен Ипполитов-Иванов, который сумел сразу навести мир, гладь и божью благодать. Он сидел у себя в кабинете, как вспоминают, и к нему все врывались без доклада, со своими проблемами, и он для всех находил обдуманный какой-то совет, спокойное слово: не волнуйтесь, мы это сделаем так, или мы это сделаем иначе. Не зная ни одного иностранного языка, он замечательно разговаривал с иностранными гостями. Бывают такие люди, которые абсолютно всех устраивают и которые умудряются провести корабль, на котором они являются капитанами, невредимым через все бурные воды.

Александр Генис: Именно такие годы пришлись на его правление с 1905 по 1922-й. Страшнее не бывает.

Соломон Волков: Он остался директором после 1917 года — это же вообще фантастика. То есть традиционный старорежимный композитор был признан большевиками, они дали ему возможность, когда менялись всюду абсолютно руководители, они его сохранили.

Александр Генис: К тому же он был незаурядным композитором.

Соломон Волков: У него были оперы, были симфонические произведения, но он написал в советские годы и юбилейный марш, посвященный Ворошилову, в советские годы.

Александр Генис: Трудно представить.

Соломон Волков: Он знал, когда, что надо сочинить и все делал с высочайшим профессионализмом. В его творчестве огромную роль сыграло его пребывание в Тифлисе. Он пробыл там 11 лет, сыграл огромную роль в становлении грузинской музыкальной культуры. Он там возглавлял местное отделение Российского музыкального общества. Вывез оттуда интерес к экзотической музыке, к музыке Кавказа. Самое популярное произведение Ипполитова-Иванова, которое исполняют не только в России, но и на Западе.

Александр Генис: Я знаю. о чем вы говорит. Этот опус постоянно играют на американском радио, которое я слушаю каждый день.

Соломон Волков: Это симфоническая сюита «Кавказские эскизы», написанная в 1894 году, из которой мы сейчас покажем фрагмент, который носит актуальное в наше время название «В мечети». И этой музыкой мы вспомним о Михаиле Михайловиче Ипполитове-Иванове, сыгравшем огромную роль в истории Московской консерватории, директором которой он был в 1916 году.

(Музыка)