Марьяна Торочешникова: Трудовые протесты в России стали более напряженными за счет увеличения доли стоп-акций, хотя их количество по сравнению с прошлым годом не увеличилось. Главной причиной, заставляющей российских работников протестовать, является задержка зарплаты. Это свежие данные мониторинга трудовых конфликтов, который проводит Центр социально-трудовых прав. Его сотрудники сегодня в студии Радио Свобода – это ведущий специалист социально-экономических программ Центра Петр Бизюков и юрист Сергей Саурин. Я попрошу их рассказать о том, насколько напряженной можно считать ситуацию, связанную с реализацией прав трудящихся в России, и к чему приводят трудовые протесты.

Но прежде давайте посмотрим небольшое видео. Работники Ульяновского автозавода уже почти год протестуют, добиваясь от руководства предприятия исполнения коллективного договора в части обязательной индексации зарплат. Индексация базовой ставки здесь не проводилась много лет. Руководство предпочитает ей систему индивидуальных стимулирующих надбавок за квалификацию. Тех, кто возмущается таким подходом и продолжает настаивать на общей индексации выплат, да еще участвует в публичных акциях, по словам работников, наказывают. Материал подготовил корреспондент Радио Свобода Сергей Гогин.

Надежда Лантратова, работница Ульяновского автозавода: Тех людей, кто требует, у нас сами знаете как – принижают, стараются угомонить… Ну, не получается у них какими-то другими способами – надо так сделать, чтобы вот прямо уже конкретно надавить на карман рабочим. Я работаю на участке 3160 – сварка, "Патриоты". Наложили взыскание – якобы я в течение 30 минут отсутствовала на рабочем месте.

Сергей Гогин: Надежда уверена – взыскание незаконно. И наложили его не за нарушение трудовой дисциплины, а за участие в публичных акциях с требованием индексации зарплат.

Константин Сазонов, руководитель департамента информации ООО "УАЗ": Мы на предприятии не делаем различий в зависимости от должности работников, от их политических взглядов. У нас есть четкие инструкции – соблюдение дисциплины, режима трудового дня. Только за девять месяцев 2016 года на заводе было наложено более 260 дисциплинарных взысканий за нарушение дисциплины.

Алексей Куринный, депутат Госдумы РФ: Я абсолютно убежден, что это было наказание за активную жизненную позицию, потому что основания для наказания были никакие, в то время как остальные сто, на которые они пытаются равняться, – это невыход на работу, прогул смены и тому подобное. Причем за это наказывали порой менее жестко, чем за такие вот придуманные нарушения. Так что у меня нет никаких сомнений, что активистов наказывали ни за что – для того чтобы другим было неповадно.

Сергей Гогин: Компания "Соллерс", стопроцентный владелец Ульяновского автозавода, закончила 2015 год с прибылью свыше одного миллиарда рублей. Но руководство УАЗа не спешит индексировать зарплату всем работникам.

– Индексация в ряде случаев выступает как демотивирующий фактор. Есть ряд работников, которые стремятся повысить квалификацию, а есть люди, которые таких стремлений не имеют. Здесь справедливо спросить еще и работников, которые стремятся ее повысить, готовы ли они поделиться своими деньгами с теми, кто не имеет таких стремлений.

Марьяна Торочешникова: По слова активистов Ульяновского автозавода, профком в данном конфликте стоит на стороне руководства. А его представители якобы заявляют, что завод находится в частной собственности, и владельцам решать, когда, кому и как индексировать зарплату.

Петр, в вашем исследовании говорится, что протесты стали более напряженными за счет увеличения стоп-акций. О чем идет речь? И о каком количестве протестов мы говорим?

Петр Бизюков: Обычно считают забастовки. И предметом учета государственной статистики, которая ведется в разных странах, являются забастовки. Но мы обнаружили, что далеко не все трудовые протесты проходят в форме забастовок. В некоторых случаях (как и на Ульяновском заводе) работа не останавливалась, то есть это была не забастовка, а трудовой протест.

Мало того, не всякую остановку работы можно считать забастовкой. Существует 142-я статья Трудового кодекса, которая позволяет работнику остановить работу, если ему в течение двух недель не выплачивают заработную плату, и это тоже не считается забастовкой, это остановка работы по статье. Есть еще несколько форм, когда работа останавливается, но это не забастовка. И конечно, есть классические забастовки.

Марьяна Торочешникова: Это казуистика.

Петр Бизюков: Здесь многое связано с казуистикой. Я как социолог смотрю на явление в целом, и я вижу: когда люди выходят, выносят свое недовольство, свой трудовой конфликт наружу, он становится виден даже внешним наблюдателям, и это некая особая ситуация. Ведь трудовых конфликтов много, большинство из них – мелкие, локальные, скрытые, мы их не видим, не знаем о них, их огромное море, но некоторые из них, самые острые, самые нестерпимые, прорываются наружу в виде таких протестов.

Марьяна Торочешникова: Обычно это случается, если они касаются большого количества работников предприятия.

Петр Бизюков: Бывает по-разному. Может, например, забастовать отдельная бригада, то есть весь коллектив не бастует, а у какой-то бригады особые обстоятельства, или они менее терпимы к нарушению своих прав – вплоть до того, что даже отдельные люди могут начать бастовать. Кроме того, есть такая ситуация, когда кто-то протестует за других. Например, в голодовках, которые организуются в разных местах, участвует не весь коллектив, там несколько человек садятся или ложатся на голодовку. Скажем, кому-то стало плохо, врачи рекомендовали ему выйти, он выходит, и на его место входит другой, который еще не голодал.

Марьяна Торочешникова: То есть вы, проводя мониторинг, учитываете и голодовки, и стоп-акции, а не только забастовки?

Петр Бизюков: Мы учитываем разные формы протеста, у нас их выделено порядка 15-16, и каждую из них мы учитываем. Мы особо учитываем легальные забастовки, такие как коллективный трудовой спор, остановка работы по статье. Но надо сказать, что на долю этих легальных акций приходится не более 10% всех протестов, которые мы фиксируем.

Марьяна Торочешникова: Легальные – значит, законные, предусмотренные Трудовым кодексом РФ. А что такое незаконные?

Петр Бизюков: Ну, например, останавливается работа предприятия из-за полугодовой невыплаты заработной платы. Это незаконная забастовка, и, по идее, ее организаторов должны наказывать (существуют такие механизмы), но предъявлять этим людям какие-то претензии по поводу незаконной забастовки можно только тогда, когда предъявишь претензии по поводу того, почему, собственно, это все возникло. То есть сначала нужно поговорить о шестимесячной задержке зарплаты, а потом уже – о забастовке.

Марьяна Торочешникова: Сколько трудовых протестов зафиксировано к настоящему моменту в России Центром социально-трудовых прав?

Петр Бизюков: На конец октября зафиксировано около 330 протестов – столько раз работники в стране выходили выражать свое возмущение, пытались защищать свои права.

Марьяна Торочешникова: То есть каждый день где-нибудь в России кто-то протестует.

Петр Бизюков: Уже даже больше: если брать рабочие дни, то это почти полтора протеста в день. Некоторые говорят: ну, 80 миллионов работников, миллионы предприятий, а тут 300 протестов… Но я хочу напомнить, что протестное движение обладает очень важным и опасным свойством – оно может нарастать лавинообразно, то есть какие-то точки напряжения нарастают, нарастают, а потом неожиданно для всех вдруг что-то такое происходит – эта лавина срывается с места, и реагировать на нее становится поздно.

Марьяна Торочешникова: Сергей, что можно считать законной забастовкой? И есть ли какие-то специальные правила, по которым проводятся эти забастовки, чтобы людей не могли привлечь к ответственности? Чем эти забастовки отличаются от стачек, от стоп-акций?

Сергей Саурин: Трудовой кодекс РФ предусматривает такое понятие, как забастовка, и оно касается только коллективного трудового спора. Коллективный трудовой спор – это некая процедура, в рамках которой формально определенный коллектив работников в установленном порядке выбирает представителя и пытается вступить в переговоры с работодателем, поддерживая и артикулируя какой-то интерес коллектива. Например, индексация заработной платы – люди вступают в переговоры, не договариваются, и после этого им нужно пройти целый ряд определенных процедур, а именно – собрать примирительную комиссию вместе с работодателем, обратиться в трудовой арбитраж, позвать посредника. Если работодатель все это игнорирует, то коллектив работников, который должен объединять больше половины всех сотрудников данной организации…

Марьяна Торочешникова: Как-то все очень сложно!

Сергей Саурин: Это действительно очень сложно, это бюрократизировано, и каждый представитель трудового коллектива должен очень хорошо понимать, что происходит, как это урегулировано в Трудовом кодексе. И вот когда все необходимые процедуры проведены, коллектив вправе выйти на забастовку, предварительно уведомив об этом работодателя, ограничив сроки забастовки, подготовив для работодателя минимальный перечень работ, которые работники будут выполнять.

Требований очень много, и мало кто из рабочих знает о существовании всех этих правил и о том, как это можно правильно сделать. Чтобы провести все эти процедуры, надо приглашать юристов, которые будут писать документы и вести переговоры с работодателем, и далеко не каждый коллектив работников может себе это позволить.

Есть еще приостановка работы, не связанная с забастовкой, которая тоже предусмотрена Трудовым кодексом в случае невыплаты заработной платы более 15 дней подряд. Если работа начала представлять угрозу жизни и здоровью работников, то они также могут в индивидуальном порядке отказаться от ее выполнения. Например, произошла какая-то авария, или работодатель просто не выдает работникам средства индивидуальной защиты – в этом случае они могут отказываться от работы, требуя от работодателя выполнения своих обязанностей по устранению негативных воздействий. За ними сохраняется средний заработок, сохраняется должность, работодатель не может их уволить, но это не забастовка, это как бы такая форма самозащиты работников в случае, если работодатель нарушает их права.

Марьяна Торочешникова: А что такое незаконная забастовка?

Сергей Саурин: Есть еще целый ряд возможностей для работника проявить свое недовольство в отношении работодателя. Эти возможности трудовым законодательством не регулируются, поэтому тут правильнее говорить не о незаконных протестах, а о протестах, которые прямо не предусмотрены Трудовым кодексом. Они не устанавливаются заранее как трудовые протесты, но их тоже можно использовать.

Стоп-акция – это любая форма протеста, связанная с остановкой работы. С этим может быть связана забастовка, индивидуальная приостановка работы в связи с нарушениями, какой-нибудь коллективный пикет перед административным зданием. Это может быть митинг, шествие, пикет, мирное собрание иного рода, и все это регулируется общим законодательством о конституционных правах граждан (право на мирные собрания).

Марьяна Торочешникова: 31-я статья Конституции.

Сергей Саурин: Да. Это не связано с трудом, граждане могут пользоваться этими формами собраний независимо от того, являются они членами трудового коллектива или нет. Они могут использовать такие формы протеста в свободное от работы время, если не хотят нарушать дисциплину труда, либо, если работодатель поставил их в такие условия, что ее нельзя не нарушать, то даже в рабочее время. Чаще всего это или митинг, или пикетирование. Это может быть митинг в выходной, например, когда работники не должны выходить на работу, но они готовы посвятить свое свободное время тому, чтобы вывести в общественное пространство свое недовольство работодателем.

Марьяна Торочешникова: А за это могут наказать?

Сергей Саурин: Здесь все зависит от того, насколько они соблюдают правила, связанные с местом проведения этого мероприятия. Но это уже нужно согласовывать не с работодателем, а с администрацией конкретного населенного пункта.

Марьяна Торочешникова: А могут наказать за забастовку, при подготовке которой этого не было?

Сергей Саурин: То, что происходит в рамках трудовых отношений… Они пытаются обставить эту забастовку как-то так, чтобы к ним никто не придрался, но у них это не получилось, забастовка признается незаконной, и они обязаны немедленно ее прекратить. Если они хоть на день продлили забастовку после того, как она была признана незаконной, то работодатель вправе взыскать убытки с профкома или с органов, возглавляющих забастовку, а работников привлечь к дисциплинарной ответственности, вплоть до увольнения.

Если речь идет о митинге, пикете или еще о чем-то, что признается незаконным, то здесь уже отношения не между работником и работодателем, а между организаторами этого мероприятия и государством в лице местной администрации, муниципалитета, префектуры, с которыми они непосредственно согласовывали этот митинг. И тогда им грозит уже административная ответственность за нарушение государственного порядка.

Марьяна Торочешникова: А работодатель может наложить какое-то взыскание за то, что работник вышел на мероприятие в свое свободное от работы время?

Сергей Саурин: Начинаются новые отношения на рабочем месте. Даже если работники на своей работе все замечательно соблюдают, не бастуют незаконно, ничего не делают против работодателя, но при этом в свободное от работы время ходят с транспарантами, то работодатель очень переживает и старается всячески избавиться от таких работников, особенно если это активные люди, которые стараются сплотить вокруг себя коллектив.

Марьяна Торочешникова: Вот на Ульяновском автозаводе есть официально действующий профсоюз, но в коллективе, судя по всему, произошел раскол, и те работники, которые хотят, чтобы зарплату индексировали, не находят поддержки у официальных профсоюзов. Насколько типична такая ситуация для российских предприятий? И заметно ли это по тем протестам, которые попадают в поле зрения Центра социально-трудовых прав?

Петр Бизюков: Это не уникальная ситуация. Профсоюзы, особенно те, которые вы называете официальными, довольно часто выступают на стороне работодателя, то есть речь идет о предательстве интересов работника представителями таких профсоюзов.

Марьяна Торочешникова: А почему они существуют, почему работники не гонят в шею таких профсоюзных деятелей?

Петр Бизюков: А это непросто сделать: для этого нужно организовать собрание, а в большом коллективе, работающем посменно, это можно сделать на профсоюзной конференции. Сергей говорил о процедуре организации забастовки – там очень много всевозможных документов, которые нужно оформить вовремя. И если там чуть-чуть не такая формулировка или с датой что-то не так, то вся эта процедура объявляется незаконной, и нужно начинать все сначала. Мы уже много лет говорим о том, что процедуру организации забастовки и ведения переговоров нужно сделать легче, сделать их такими, чтобы работодатель не мог их сорвать.

Непросто и организовать новый профсоюз, потому что он сразу попадает под давление, вплоть до насилия в отношении этих людей. Мне приходится время от времени (слава богу, редко) сталкиваться с такими ситуациями. По-настоящему бороться за свои права сегодня очень и очень непросто. Нужно мужество, чтобы защищать свои трудовые права, и еще большее мужество – чтобы пытаться защищать права других.

Марьяна Торочешникова: Вы говорили, что невозможно понять точку невозврата, когда единичные протесты на разных предприятиях могут хлынуть волной. Насколько распространены в России акции солидарности трудовых коллективов? Возьмем Ульяновский автозавод – там люди хотят, чтобы им индексировали зарплаты. Можно предположить, что на других российских предприятиях тоже есть подобные проблемы. Готовы ли трудовые коллективы, скажем, из города Омска поддержать трудовой коллектив из Ульяновска совместной акцией, чтобы и тем, и этим подняли зарплату?

Сергей Саурин: Действующее трудовое законодательство вообще не предусматривает забастовки солидарности. Если забастовка солидарности проводится не в связи с возникшим в данной организации коллективным трудовым спором, а в связи с необходимостью поддержать некий другой трудовой коллектив в другом городе по тем же проблемам, которые существуют и у нас, то это будет заведомо незаконная забастовка.

Марьяна Торочешникова: Понятно, и здесь ловушка… А если не использовать слово "забастовка"?

Петр Бизюков: Никто не мешает организовывать митинги солидарности, но приходится признать, что это довольно редкая вещь. У нас всех очень узкий горизонт влияния: мы влияем на себя, на свою семью, на свое ближайшее окружение, а все, что находится вовне, это для нас какая-то зона отчуждения. Порой даже бывает такое, что люди бастуют в соседнем цеху, а их не поддерживают коллеги из других подразделений того же предприятия, хотя у них точно такие же проблемы. Просто у тех нашлась смелость, а у этих – нет, и их порой просто сдают. Это проблема. Хотя и здесь не все безнадежно, потому что в последние годы мы фиксируем рост межрегиональных и межотраслевых протестов.

Самый яркий пример межрегионального протеста – протест дальнобойщиков в прошлом году. Они проводили акции в 43 регионах – это почти половина всех существующих. Перед этим, в мае 2015 года, была акция педагогов.

Сергей Саурин: Еще были медики – все началось с Ижевска и пошло дальше.

Петр Бизюков: И в этом году проходят такие межрегиональные акции. Но это качественно другой вид протеста. Что такое локальный протест? Людям задержали зарплату, они остановили работу, ситуация разрешилась, и все вернулось на круги своя. А если акция межрегиональная, то должен быть какой-то центр, какая-то структура, должны быть согласованы сроки, лозунги, решены вопросы выхода, получения разрешений на проведение пикетов и митингов, то есть это качественно иная ситуация. Такие акции стали появляться, и солидарность у нас идет таким путем.

Кроме того, появилось некоторое количество межотраслевых акций, когда лесники поддерживают металлургов, медики поддерживают педагогов в одном регионе, проводят совместные акции. Не решусь сказать, что у нас с солидарностью совсем все плохо, но сказать, что мы все такие солидарные и сплоченные, к сожалению, тоже нельзя.

Марьяна Торочешникова: Может быть, люди просто боятся ходить на митинги?

Сергей Саурин: Конечно. И в связи с этим я хотел бы привести пример. Не так давно именно на такой протест солидарности выходили преподаватели одного из московских образовательных учреждений, они поддерживали профсоюз "Учитель", который действует во многих регионах России. Этот профсоюз выдвигал некоторые требования, связанные с нарушением прав педагогических работников в ряде школ, но не конкретно в этом образовательном учреждении, а в ряде других. И профсоюз обратился к первичной профсоюзной организации в данном образовательном учреждении с просьбой тоже выйти на протестную акцию, чтобы проблема получила более широкий охват в обществе.

Педагоги согласились, они были настроены на то, чтобы решать проблемы. Но после этого в отношении этой группы педагогов, которые даже не выступали против своего работодателя, а в свободное от работы время вышли с некими общими лозунгами поддержки, в организации началось давление. Им перестали утверждать учебные программы на учебный год, перестали позволять записывать детей на учебные программы, на них начали налагать дисциплинарные взыскания в связи с тем, что они не заполняют журналы, например, хотя они не могут заполнить журналы, потому что им не выдают ни расписание, ни списки зачисленных детей.

У этих преподавателей накопилось по восемь-девять исков об обжаловании тех или иных действий работодателя, и вместо того, чтобы заниматься своей нормальной рабочей деятельностью, они начали судиться с работодателем. В результате первичная профсоюзная организация в этом учреждении оказалась парализованной, потому что все ее члены точечно защищали свои права. Их не увольняют, но и работать не дают.

Марьяна Торочешникова: Да, работодатели научились разбираться с такими вызывающими вопросы сотрудниками. Как в Ульяновске...

Сергей Саурин: Это происходит потому, что по действующему законодательству применение дисциплинарных воздействий на работника – это право, а не обязанность работодателя. И у нас на сегодняшний день единственная возможность каким-то образом защититься, если к одним что-то применяют, а к другим – нет, это пытаться доказывать дискриминацию, а с дискриминацией в российской практике все очень непросто.

В международных актах дискриминация определяется как всякое иное отношение, то есть либо ограничение, либо предпочтение в отношении работника, который, например, является членом профсоюза и участвовал в протестных действиях. А в нашем российском законодательстве дискриминацией является нарушение права в связи с его отнесением к этой группе. Например, работник опоздал. Все работники опаздывают на работу, но данный конкретный работник является членом профсоюза, а остальные не являются, и работодатель привлекает этого работника к дисциплинарной ответственности, а других не привлекает. Но когда этот работник говорит, что к нему отнеслись совсем иначе, нежели к другим, и это все явно связано с его профсоюзной деятельностью, работодатель заявляет в суде: "Но я же не нарушил его право". А по нашему закону без нарушения права нет и дискриминации.

Марьяна Торочешникова: Такое избирательное правоприменение очень распространено в России. В конце октября 2016 года, на 71-ой Генеральной Ассамблее ООН был опубликован доклад ООН о праве на свободу мирных собраний, праве на объединение на рабочем месте. Там было приведено очень много примеров нарушения трудовых прав, и, в частности, отмечено, что скоординированная атака на права трудящихся происходит как на национальном, так и на международном уровне, а государства фактически лишили работников во всем мире права на забастовку, искусственно разграничив трудовые права и права человека. Такой вывод содержится в докладе. И там же отмечено, что чем дальше развиваются транснациональные компании, чем более глобализованной становится экономика и производство, тем хуже живется обычным трудящимся.

Петр, когда вы изучаете происходящие в России протесты, есть ли существенная разница между тем, что происходит на российских предприятиях, где работает только российский капитал, и на предприятиях, которые работают только на известные международные бренды?

Петр Бизюков: Есть интересные примеры, когда западные корпорации, придя в Россию, приносят свою культуру взаимодействия с работниками. Я могу назвать калужский "Фольксваген" – это одна из корпораций, которые гордятся своими отношениями с профсоюзами, с работниками. Мало того, они взяты из немецкой послевоенной культуры, связанной с созданием производственных советов – это очень действенный механизм, и сегодня в Калуге создан производственный совет, там существуют профсоюзы. Это очень интересный опыт, который я приветствую, смотрю на это с оптимизмом: не все еще потеряно.

Есть и другие примеры, когда приходят корпорации, известные своей антипрофсоюзной политикой, и они, конечно, жесточайшим образом подавляют профсоюзы. Приходило несколько таких крупных пищевых и химических корпораций. Они просто не позволяют возникать профсоюзам, и могут уступить только под давлением, если профсоюзы активные – тут многое зависит от самих людей.

Для меня вдохновляющим является опыт омского предприятия Unilever, где в профсоюз объединились самые низкостатусные работники, упаковщицы. Их хотели вывести за штат, в аутсорсинг, а они объединились в профсоюз и не просто отстояли свои рабочие места, а добились коллективного договора и индексации. Но для этого они создали ячейку "Новопрофа", подключились к Международному союзу пищевиков, и там были задействованы даже международные профсоюзы.

Профсоюзы, помимо прочего, дают еще выход на профсоюзную вертикаль, и когда по поводу омских упаковщиц проводится пикет в Цюрихе, где находится штаб-квартира этой компании, это производит впечатление. Так что возможности здесь есть. Заграница нам в этом плане не поможет, но они приносят нечто новое в нашу практику регулирования трудовых отношений.

Марьяна Торочешникова: А может, и поможет – вынудит ООН прислушаться, в частности, к Международной организации труда, к своим рекомендациям… В докладе, на который я ссылалась, еще много рекомендаций для правительств разных стран. Сергей, а на что вы обратили особое внимание в докладе о защите прав граждан на свободу мирных собраний и на объединение на рабочем месте?

Сергей Саурин: На два основных момента. Первое – этот доклад содержит не только и не столько анализ проблем, связанных со свободой объединения и правом мирно собираться, сколько информацию и анализ проблем трудовых стандартов. В этом докладе содержится информация о неформальной занятости, которая тоже накрывает мировую экономику – это "серые зарплаты", "черные зарплаты" и так далее, то есть то, что выходит за пределы правового поля и никак не оформляется, государство не получает с этого никаких налогов. В некоторых странах, например, в Индии более 90% экономики находится в этом теневом секторе.

Еще один важный момент в докладе – труд мигрантов. Это один из самых незащищенных видов труда, поскольку мигранты по целому ряду факторов наименее склонны защищать свои права, работая на территории другого государства. И именно поэтому они входят и в эту неформальную экономику, за счет них работодатели умудряются существенном образом снижать общий уровень трудовых стандартов, в том числе и для работников своей страны ("если ты не согласишься, мигрантов привлечем").

Следующий момент – вопросы, связанные с трудом женщин. Не так давно был доклад Международной организации труда (МОТ), где говорилось, что есть необъяснимая разница между заработными платами женщин и мужчин, поскольку женщины в России в среднем получают меньше, а по уровню квалификации и знаний они, как правило, существенно выше, чем мужчины. И это первый момент, на который я обратил внимание: авторы доклада не ограничиваются фокусом на одной проблеме, связанной со свободой объединений.

Второй момент – в этом докладе содержится призыв к государствам – членам ООН ратифицировать конвенции Международной организации труда, регулирующие вопросы свободы объединений. Это конвенции МОТ 87 и 98. В России они ратифицированы, но здесь есть две проблемы. Проблема первая: сегодня (и это отмечается в докладе) мировые работодатели предпринимают целый ряд действий, направленных на ухудшение трудовых стандартов, например, на отказ от признания права на забастовку. Право на забастовку в указанных международных конвенциях МОТ прямо не зафиксировано, оно вытекает из толкования, которое дает этим конвенциям Комитет по свободе объединений и Комитет экспертов ООН. Это органы МОТ, которые занимаются вопросами применения данных конвенций; рассматривая конкретные кейсы нарушений, тем или иным образом толкуя конвенции, они выносят конкретные решения, обязательные для государств, ратифицировавших эти конвенции.

В отношении Российской Федерации такие решения тоже выносились, поскольку в Комитет по свободе объединений еще в 2009–2010 годах подавалась жалоба 2558, которая содержала детальное описание самых разных случаев нарушения права на свободу объединений и права на забастовки в рамках трудовых отношений. В том числе, в этой жалобе описывались ситуации, когда члены профсоюза, активно пытающиеся защищать права или хотя бы даже сообщать о том, что права можно защищать, подвергались не только дискриминации, но их заявления признавались экстремистскими. Там было довольно много разных кейсов, связанных с нарушением этих конвенций, права на свободу объединений, и Комитет по свободе объединений давал правительству РФ целый большой пакет рекомендаций, и в правительство даже приезжала комиссия, работала с Министерством труда. Тем не менее, большая часть рекомендаций не выполнена до сих пор.

Проблема международных органов в следующем: они, с одной стороны, возлагают на государство некие обязанности, которые оно на себя принимает и обязуется исполнять, но, с другой стороны, государство – это суверенное образование, над которым все равно никого нет. МОТ не вправе прислать миротворческую миссию и сказать: "Мы вам сейчас зададим, если не будете исполнять наши рекомендации!" – да и таких ресурсов у них нет. И в данном случае очень важно, чтобы на российском уровне формировались какие-то механизмы, которые позволяли бы выходить из этих кризисных ситуаций.

Марьяна Торочешникова: Можно ли сейчас давать какие-то прогнозы развития ситуации с учетом экономического фактора, продолжающегося кризиса?

Петр Бизюков: Мы ведем свой мониторинг уже девять лет, и все это время видим тренд нарастания – протестов становится все больше. Но пока эта кривая нарастания пологая, хотя в 2015 году был скачок – количество протестов подскочило на 40%. Логика здесь простая: чем больше локальных протестов, тем больше шансов, что они сольются в какой-то общий протест. Мы изучали общеизвестные протесты, типа Пикалево в 2009 году или Междуреченска в 2010 году: никто за день до этого протеста не мог сказать, что завтра будет такое, что полмира ахнет, но это случалось. То есть это происходит совершенно неожиданно. Но идет накопление недовольства: у каждого громкого конфликта есть длинная предыстория, которая тянется порой не один год – это история поражений, игнорирования интересов людей. Люди посылают запросы, от них отписываются, их пытаются подавить, и, в конце концов, это приводит к таким вещам.

Еще одна особенность, зафиксированная нами в последнее время: мы смотрим по отраслям, за счет чего происходит прирост последние два года, и в промышленности, например, число протестов особенно не изменилось, но общее их число увеличилось. Почему? Да потому, что подключились люди из тех отраслей, которые раньше не протестовали – например, ЖКХ, строительство. За третий квартал у нас было 5% от общей численности протестов в сельском хозяйстве, а эта строка у меня много лет была вообще пустая. В сельском хозяйстве стали бастовать!

Марьяна Торочешникова: Вы имеете в виду протест фермеров?

Петр Бизюков: Нет, я имею в виду молочные фермы, овощеводческие бригады. Довели людей! Транспортники, таксисты, маршрутчики – очень много… Раньше: стало плохо – он уходит в другое место или, а если не может уйти, терпит. Сейчас кризис, уйти некуда, количество рабочих мест сокращается, терпеть становится невозможно, поэтому люди начинают осваивать эту новую реальность, бороться за свои права. Но это не юнионизированные отрасли, там нет профсоюзов. Эти люди используют стихийные методы и настроения. Бывает, на них жалуются, что они даже не в состоянии сформулировать свои требования, а какие там требования, если шесть месяцев не платят зарплату?

Марьяна Торочешникова: Они, может быть, и Трудовой кодекс в руках никогда не держали, но у них есть чувство справедливости, общее представление…

Петр Бизюков: Конечно! Ну, просто дальше так невозможно… И это совершенно новая категория людей, вступающих на эту протестную дорогу. Весь прирост протестов происходит за счет этой категории людей, которые работают в неформальных условиях, у которых нестабильный доход. Сейчас используют такой термин – "прекариат", "прекариальные условия труда" – это очень нестабильные условия, зависящие от обстоятельств, когда ты работаешь по контракту, у тебя нефиксированная заработная плата, за условиями твоего труда никто не следит, твое рабочее время работодатель определяет произвольно. Таких людей у нас много, и именно они пытаются сейчас отстоять свои интересы. Так что ситуация не спокойная, она чревата серьезными внутренними осложнениями. Мы сейчас видим их, говорим о них, но надо как-то реагировать.

Марьяна Торочешникова: А насколько велики шансы таких людей на то, чтобы добиться улучшения своего положения? Или им все-таки нужно заниматься саморазвитием, повышением правовой грамотности, опираться на законодательство?

Сергей Саурин: Активные российские профсоюзники говорят: "Забастовка не может быть законной или незаконной, она может быть успешной или неуспешной". И действительно, любой трудовой протест должен быть ориентирован не на форму, а на результат. Даже если вдруг забастовка признается незаконной, но при этом работодатель получает нужный сигнал и начинает предпринимать какие-то действия, направленные на улучшение ситуации, значит, забастовка была успешной, и что-то сработало.

Для тех работников, которые находятся как раз в этом прекариальном секторе, по большому счету, формальных процедур и нет, потому что они либо вообще не оформлены, либо оформлены по краткосрочным договорам, либо оформлены через агентства занятости, которые могут их в любой момент отозвать, а затем уволить. У них нет возможности ориентироваться даже на ту форму забастовки, которая предусмотрена Трудовым кодексом. Тем не менее, если они найдут какой-то способ воздействовать на работодателя, убедить его в том, что за ними стоит какая-то сила… Возьмем пример с упаковщицами Unilever – им это удалось, они смогли найти союзников, которые их поддержали, и не только на территории России – действия были успешными. И даже если потом получается, что забастовка признается незаконной, все равно это можно и нужно делать, и шансы есть.

Петр Бизюков: А работодателю нужно иметь в виду, что не надо загонять ситуацию в тупик. Не надо надеяться, что удастся задавить протест. Где-то это прорвется – не на вашем предприятии, так придет откуда-то сбоку. Единственное средство против такого расползания протестов – это диалог между работниками и работодателями, а не конфликт, не забастовка, не протест.