Самая причудливая версия ареста министра экономического развития Алексея Улюкаева, какую только можно было составить из появившихся за минувшие дни разнообразных утечек и сообщений прессы со ссылкой на анонимные источники во власти, вероятно, выглядит так:

Улюкаев, министр и "сислиб", пользовавшийся в правительстве репутацией "отморозка", троллившего Путина ("Владимир Владимирович, мы думали, что план есть у вас"), противился приватизации компании "Башнефть" компанией "Роснефть" Игоря Сечина, но потом сдался, написал заявление об отставке и зашел в "Роснефть" за "выходным пособием" в 2 миллиона долларов. Но за ним (как и за другими "сислибами") уже следили – с ведома Путина, – и приданный "Роснефти" генерал ФСБ Феоктистов помог задержать министра, успевшего лишь подержать за ручку чемодан с деньгами, о каковом задержании и сообщили сенсационно агентства в два часа ночи 15 ноября.

История российской приватизации, и так богатая на впечатляющие сюжеты, пополнилась, наверное, самым удивительным своим эпизодом.

Битва околокремлевских кланов, перешедшая в диверсионную войну, как это ярко описал Константин Гаазе, закончившаяся пирровой победой Сечина, отодвинула на второй план и поставила под вопрос "большую приватизацию", которая, как утверждается, должна была существенно уменьшить бюджетный дефицит накануне президентских выборов. В этой логике клановая война нанесла ущерб российской экономике, и так находящейся в системном кризисе, страдающей от излишнего присутствия в ней государства, санкций, контрсанкций и острой нехватки инвестиций – "большая приватизация" была заявлена в этом году как одно из главных направлений в повестке правительства.

Финансист и ведущий эксперт Центра Карнеги Андрей Мовчан считает, что действия "системных либералов" (входящих во властную систему экономистов с либеральными экономическими взглядами), "силовиков" и прочих фракций государственной машины уже не оказывают особого влияния на положение российской экономики, потому что все равно никто не верит никакому представителю власти. Комментируя в "Фейсбуке" дело Улюкаева, Мовчан назвал возникшую горячую дискуссию ложной повесткой дня и вовсе выразил сомнение в том, что арест министра связан с экономикой: "Никакие разногласия по экономическим вопросам, внутренняя конкуренция, дрязги и противодействия никогда еще не служили поводом или причиной для ареста чиновника, приближенного к столу... Искать надо не в бизнесе и не в политике – искать надо в личных отношениях с кем-то крайне важным. Этот Крайне Важный должен быть чрезвычайно оскорблен, только не надо думать, что противодействие в приватизации кого-то оскорбляет... В шутку предполагать, что Алексей Улюкаев отбил любимую женщину у высокопоставленного силовика, будет осмысленнее, чем всерьез рассуждать о борьбе экономических интересов...

Среди многочисленных комментаторов никто не верит в официальную версию. Сочетание легко допускаемой возможности, что министр берет у госкорпорации взятку, с тотальным неверием официальным версиям иллюстрирует единственную первопричину российских экономических проблем: никто никому не верит, поскольку все все время врут, а правоприменение редуцировано до обслуживания интересов феодалов... Надо решить проблему недоверия; к сожалению, способ тут один – надо, чтобы наша власть стала достойна доверия. Боюсь, это неразрешимая задача".

В недавнем анализе российского бюджета на ближайшие годы Мовчан писал о сокращении расходов (в реальном выражении) "масштабные – в области ВПК и армии, медицины и образования; застенчивые – в областях, контролируемых ФСБ и МВД", которое, по его мнению, нужно только для одного: "чтобы на фоне падающих доходов удержать на приемлемом уровне социальные расходы": "Через проект бюджета отчетливо проглядывает образ мыслей его составителей. Ими движет страх перед обществом, уверенность в отсутствии у них мандата на какие бы то ни было действия, не носящие популистского характера. Главная забота разработчиков – краткосрочная стабильность... На случай, если раздачи пособий и государственных зарплат будет не хватать для удержания населения от протестов, предусмотрены (насколько это возможно) хорошо финансируемые силовые ведомства. Ни о каком экономическом развитии речи быть не может".

Мовчан при этом не видит особой опасности резкого ухудшения ситуации, несмотря на появившиеся сообщения, что Резервный фонд, из которого сейчас финансируют дефицит бюджета, в будущем году может быть исчерпан.

– Во-первых, у нас еще на год-полтора при нынешних темпах затрат хватит резервных фондов, и это бесплатный источник денег для правительства. Во-вторых, у нас очень низкий внешний и внутренний долг, и его можно наращивать. В стране из-за резкого снижения инвестиционной и бизнес-активности образовался избыток денег. Бюджет на голодном пайке, а у остальной страны, наоборот, дефицит бизнеса: денег много, а куда их тратить – непонятно. Поэтому еще не год и не три можно будет финансировать бюджет, в том числе за счет наращивания внутреннего долга, даже без значимого наращивания внешнего. А если удастся наращивать внешний долг, то и того дольше.

​– Насколько важна приватизация для российского бюджета?

– Нигде в мире реальные реформаторы не говорили, что приватизация – это способ решить проблемы бюджета. Продажа госсобственности с целью получить денег – это обычно действия близоруких режимов, которые не понимают, как развивать экономику. Приватизация действительно важна для развития страны, с точки зрения увеличения будущих поступлений бюджета, когда и если приватизированные компании начинают работать более эффективно, и их налоговая база, соответственно, увеличивается. При этом история последних десятилетий показывает, что не всякая приватизация полезна – в частности, приватизация рентных предприятий наносит ущерб развитию экономики. В России же цены на активы сейчас предельно низкие, поскольку внешних инвесторов нет, а внутренние инвесторы либо боятся инвестировать, либо являются настолько аффилированными к государству, что приватизация становится бутафорской. Так что, даже если бы мы сейчас пошли на рынок и неожиданно получили бы инвесторов, все равно в сравнении с дефицитом бюджета (а дефицит у нас – 4 процента ВВП, это примерно 20 процентов бюджета) мы бы не получили сумм, которые могли бы что-то капитально изменить. В этой ситуации нет никакой рациональности в приватизации для бюджета с точки зрения сегодняшнего дня. Есть рациональность стратегическая, потому что в стратегическом плане государство не должно владеть бизнесом в принципе, это вредно, плохо, мешает экономике и так далее, но и то надо еще посмотреть, не будет ли за такой приватизацией стоять просто передача ренты.

​– А чем тогда объяснить такое педалирование темы приватизации именно в этом году?

– Я могу назвать много причин. У нас огромная бюрократическая машина регулирования, которую надо чем-то занимать. Министерства последовательно увеличивались, чиновников намного больше, чем в плановом хозяйстве Советского Союза, и они могут существовать лишь настолько, насколько генерируют проекты, планы, программы, выполняют их. Приватизация – замечательная программа, под которую можно иметь сотни, если не тысячи работников, которые пишут отчеты и проекты. Бюрократия хочет кушать и жить.

Приватизация в России всегда рассматривалась как способ незаконного обогащения "номер один", и естественно, есть люди, которые достаточно приближены к власти, чтобы ожидать, что они по той или иной схеме, возможно, близкой к схеме залоговых аукционов 90-х годов (тогда предприятия покупались за счет кредитов госбанков или даже за счет наличных на счетах самих этих предприятий), смогут получить активы, которые есть у власти, по цене ниже рыночной стоимости и не за свои деньги. Кроме того, существует прослойка тех, кто рассчитывает на взятки или посредническую оплату за предоставление кому-то возможности приватизировать актив. Скажем, если приватизация идет на деньги ВЭБа или кредиты банков, или, как это у нас только что собирались сделать, идет в пользу государственной компании, по дороге можно получить какие-то комиссии за организацию кредита, за одобрение заявки на покупку, банк может выплатить какую-то посредническую маржу за то, что именно ему доверили выдать кредит, и так далее.

Чиновники обычно настроены на заработок в мутной воде, в процессе приватизации такой воды в избытке. Наконец, наверное, некоторые чиновники плохо умеют считать. И им может казаться, что если сейчас мы приватизируем кусок "Роснефти", то получим деньги в бюджет, закроем часть дефицита, и это хорошо. Они не могут сопоставить стоимость этой доли компании с дивидендным потоком и увидеть, что они просто авансируют такой поток года на три, а потом лишаются его навсегда. И это только основные моменты, а есть еще много побочных. Есть еще компании, которые за счет приватизации госактивов могут повышать свое качество, замыкая цепочки, например, как "Лукойл" и "Башнефть". На самом деле, "Лукойл" и "Башнефть" – была бы очень красивая сделка, стоимость "Лукойла" действительно повысилась бы (была бы польза для экономики в целом – более сложный вопрос).

​– Есть сложность в понимании приватизации "Башнефти" "Роснефтью". "Роснефть" – компания с сильнейшим государственным участием. Можно ли это вообще называть приватизацией, когда эти акции получают Сечин и компания? История с "Башнефтью" воспринимается многими как пролог к покупке "Роснефтью" акций уже самой "Роснефти" – с целью распределения этих акций среди менеджмента.

– Формально, конечно, приватизация, потому что акции попадают в частные руки – руки менеджеров "Роснефти". Видимо, в этом случае они попадают в частные руки вообще бесплатно. Денег государство не получает. Что, на самом деле, не так уж страшно, на мой взгляд.

​– Что значит – бесплатная приватизация?

– Ну, если госкомпания "Роснефть" выкупает собственные акции, а потом в виде бонусов выплачивает их менеджерам, то это называется – они переданы менеджерам бесплатно, а заплатила за них государственная компания государственными деньгами. Это и есть приватизация – акции в частных руках оказались, просто приватизация бесплатно, такой подарок из бюджета конкретным людям. Бюджет, конечно, не получил никаких денег. Ну, не в первый раз у нас приватизируют бесплатно, уже сколько такого было, цель – приватизировать – достигнута. А если возвращаться к вопросу всерьез, то ситуация напоминает картинку Херлуфа Бидструпа: один человек выкапывает ямки, другой сразу за ним закапывает, а на вопрос, что они делают, они сообщают, что был третий, он должен был вставлять в яму дерево, но заболел и поэтому они работают вдвоем – и каждый выполняет только свою функцию.

В приватизации "Башнефти", кажется, происходит похожая вещь. Изначально ее хотели продать и получить деньги в бюджет, и все высочайшие распоряжения сделаны, и теперь ведомству, которое должно было продать, нужно закрыть тему и отчитаться, что продажа состоялась. А покупателей нет, потому что кто сейчас будет покупать "Башнефть", только что отжатую у частного собственника (до 2014 года контрольный пакет "Башнефти" принадлежал АФК "Система". Против председателя совета директоров "Системы" Владимира Евтушенкова было возбуждено уголовное дело, и компания перешла в собственность государства. – РС)? Этому ведомству нужно любой ценой сделать вид, что компания продана – и закрыть поручение. "Лукойл" ее купил бы, например, но я думаю, что Сечин пришел и сказал: "Что, мы будем Алекперова (президент "Лукойла". – РС) увеличивать, он будет с нами конкурировать? Он еще пойдет в госбанки за деньгами, у него нет своих. Не пропущу! Никакого "Лукойла". И когда его спросили, а что же делать, он сказал: "Давайте в "Роснефть". Все довольны – министерство шлет победные отчеты, что приватизация состоялась, бумаги проданы, с другой стороны, где-то под ковриком ВЭБ даст денег "Роснефти", "Роснефть" все купит. И на вопрос того же президента: что же вы делаете? – чиновники будут разводить руками и говорить: что в программе написано, то и делали, не виноватые мы. А Сечин будет дружески говорить: ну, так это только лучше, "Роснефть" еще сильнее стала как компания, как флагман в России, для российского государства тут только плюсы.

​– И вы считаете, что приватизация, даже такая, может быть, и неплохо?

– Конечно, правильно было бы, чтобы приватизировалось все по справедливой цене, и справедливая цена переходила бы в итоге народу, например, через финансирование Пенсионного фонда. Но мы отлично знаем, что цена несправедливая, мы отлично знаем, что народу оплата все равно не пойдет, и наконец, конечная задача приватизации – это увеличить эффективность управления, а "Башнефть", будучи переданной бесплатно хоть кому-то, наверное, увеличит эффективность своего управления по сравнению с сегодняшним уровнем управления, когда ею никто не управляет. Конечно, рентное предприятие надо как-то по-другому эксплуатировать, просто дарить ренту непродуктивно, все равно это не увеличивает экономику и только стимулирует вывод доходов за границу. Но это уже тема значительно большего масштаба, – как вообще можно приватизировать ренту и нужно ли это делать. А если согласиться с тем, что нужно, то не очень важно, заплатили ли за нее деньги или просто ее отдали в чьи-то руки.

​– А в руках у Сечина будет лучше управление "Башнефтью"?

– Не знаю. Для этого нужно подробно анализировать управление самой "Роснефти", сравнивать с управлением в других компаниях. Я сомневаюсь, что оно будет хуже, чем в государственных руках, потому что хуже, чем в государственных руках, не бывает ничего – с точки зрения управления предприятием. Поэтому даже полугосударственное лучше, чем государственное. Наверное, хуже, чем частное. И если "Роснефть" продать, скажем, консорциуму правильных, профессиональных инвесторов, думаю, она была бы намного эффективнее. Но здесь надо анализировать сегодняшнюю эффективность работы компании, чтобы делать выводы.

​– Вы говорили, что никаких инвесторов нет и подлинная приватизация невозможна. Означает ли это, что сейчас никаких вариантов для экономики в России, кроме как экономика с сильным государственным участием, нет, и если бы власти и захотели кому-то все это отдать, то уже никто и не берет?

– В целом да. Хотя я бы не был так апокалиптичен. В конце концов, надо сделать не очень много, чтобы ситуация поменялась. Надо просто сделать политику предсказуемой, профессионализировать управление страной, изменить законодательство в сторону большей эффективности и адекватности, помириться с приличными странами, найти общий язык с крупнейшими мировыми финансовыми учреждениями и корпорациями, продемонстрировать способность на деле защищать права инвесторов. У нас был приток инвестиций, и немаленький, еще 10 лет назад, и связано это было с тем, что, несмотря на все наши изъяны демократии, законодательства и так далее, существовал какой-то кредит доверия, было ощущение, что ситуация будет улучшаться. За 10 лет власть категорически растеряла этот кредит доверия и вне страны, и внутри. Можно попробовать его как-то построить обратно. Не знаю, заменить часть людей, взять какие-то обязательства на себя, признать главенство международного права и создать механизмы его использования внутри страны. То есть меры все понятны.

​– Ну, да, наверное, наверху знают, что это за список мер и почему он не выполняется. Если нет политической воли, чтобы выполнить эту вашу программу, которую вы только что сформулировали, получается, любые действия правительства не важны, оно просто призвано делать то, что вы описываете в вашей последней статье: как-то кроить бюджет, пытаясь выполнять социальные обязательства. И никакого влияния правительство на экономику не оказывает.

– Правительство прямого позитивного влияния на экономику не оказывает никогда. Правительство, когда оно действительно правительство, создает некоторые условия, среду, в которой существует экономика. И даже не правительство ее создает, а скорее, парламент, законодательные органы страны. Задача правительства – следить за тем, как эта среда функционирует, регулировать там, где есть сбои, собирать бюджет и перераспределять его в соответствии с потребностями государства. Поэтому совершенно бессмысленно ждать от правительства, что оно что-то может сделать с экономикой. С экономикой еще могут что-то сделать Госдума и Совет Федерации. Они могут поменять законы, и на основании этих законов экономика начнет существовать по-другому. А правительство сейчас вполне выполняет свою работу – у них есть некоторая данность, и в этой данности они работают более-менее наилучшим образом.

​– Когда сейчас описывают борьбу кланов, или уже не кланов, а каких-то совсем мелких ситуативных объединений людей во власти, – это никакого влияния на экономику уже не оказывает? Экономика достигла той точки, когда эти люди сами по себе, а она сама по себе?

– Дело даже не в уровне экономики. Для экономики в целом не так важно, кому что принадлежит – для нее важно, есть ли конкуренция, открыты ли рынки, эффективны ли системы и институты. Конечно, конкуренция усиливается за счет соблюдения законодательства и так далее, но если, скажем, пришел Иванов (абстрактный Иванов, не подумайте чего лишнего) и украл у Петрова нефтяную компанию, на экономику это прямо никак не повлияет, просто теперь компания принадлежит абстрактному Иванову. Так же как и пресловутая коррупция сама по себе на экономику напрямую не очень влияет, потому что она всего лишь делает акционерами предприятий – опосредованно, на какую-то долю – чиновников. Ну, о'кей, у нас немного другое распределение акционерного капитала в экономике. Там проблема производная, хотя и очень большая, – проблема в низком уровне доверия при клановой коррупционной экономике и в рисках, которые люди считают избыточными.

​– Когда обсуждают, что Сечин проводит спецоперацию против федерального министра с помощью "приданного" генерала ФСБ, – это уже не влияет, потому что к этому инвестор готов, это уже не важно?

– Инвестор к этому давно готов – и потому ни одному слову не верит, но ему и не важно: он уже в Россию и так не инвестирует. А если бы инвестор к этому был не готов, если бы уровень доверия к власти был высоким, а риски вложения средств в экономику низкими, то арест министра за взятку воспринимался бы (вы будете смеяться) просто как арест министра за взятку. Ну, бывает, нельзя гарантировать, что среди министров не будет взяточников. Посмотрите, в американской, европейской экономике есть прецеденты с арестом высокопоставленных чиновников. Это бывает, и это не влияет на экономику этих стран, на климат, на инвестиции. Потому что арестовали, значит, взял взятку, и хорошо, что арестовали, меньше будут брать взятки. Вот дело Ходорковского, "домодедовское" дело или дело Евтушенкова – вот что всерьез влияет на экономику, когда удар идет сверху вниз, когда убивают бизнесы, разоряют компании, отбирают собственность – инвесторы пугаются все больше и больше. А когда где-то на Олимпе между богами происходят какие-то разногласия, это инвесторам не очень интересно.

У нас уровень недоверия и уровень рисков уже такой, что, что бы они там ни делали, – пусть они даже на стенах Кремля начнут биться мечами и кинжалами, и мы будем смотреть, как трупы министров и руководителей госкомпаний падают со стен, или если они все вдруг подружатся и признаются друг другу в любви, – это уже ничего не изменит. Уровень недоверия закритический. Огромное количество людей, которые в России заработали деньги и хотели бы сюда инвестировать, сидят в наличных или вкладывают деньги в лондонскую недвижимость, потому что в Россию они инвестировать не готовы категорически. И не важно, Сечин победил Улюкаева или Улюкаев Сечина, это вообще не имеет никакого значения. Поэтому они во власти могут себе позволить сейчас что угодно – вреда не будет.