Александр Подрабинек: Откровенно говоря, хотелось выпустить на Новый год исключительно позитивную программу, которая рождала бы только положительные эмоции, в которой не было бы ни кошмарного прошлого, ни ужасного настоящего, ни тем более катастрофического будущего.

В самом деле, ну не все же так плохо в России, даже учитывая, что она ведет две войны (в Сирии и Украине), не имеет законно избранного парламента и президента, а справедливость и право существуют в ней только на бумаге и в воображении государственных пропагандистов.

В конце концов, даже в аду, вероятно, можно найти какие-нибудь точки просветления и надежды. А Россия, между прочим, даже и не ад, особенно если сравнивать ее с некоторыми другими странами, где еще хуже!

Хотелось выпустить на Новый год исключительно позитивную программу, которая рождала бы только положительные эмоции

​В поисках позитива я обратился не к публицистам или политикам, которые поднаторели в славословиях или, наоборот, в критике, а к тем, кто смотрит на наш мир с высоты искусства – проникновенно, непредвзято и беззлобно.

В нашей сегодняшней программе: Лия Ахеджакова, Марк Розовский, Ефим Шифрин, Андрей Макаревич.

"Что хорошего, позитивного было в прошедшем году?" – спросил я гостей нашей передачи.

Андрей Макаревич: Что касается непосредственно моей жизни, то было много позитивного. Были хорошие гастроли, мы записали и выпустили, по-моему, хорошую пластинку, во всяком случае, все так говорят. Было несколько очень интересных путешествий. Была у меня, по-моему, достойная выставка. В общем, немало за один год.

Александр Подрабинек: Актриса московского театра "Современник" Лия Ахеджакова находит что-то хорошее не в политике, а в людях. В хороших людях, которых на самом деле так много и в России, и во всем мире.

Лия Ахеджакова: Я поражаюсь, сколько потрясающих людей на Земном шаре. В Риге люди встречают: спасибо вам! В Канаде люди с цветами выходят на сцену, говорят: спасибо вам – спасибо за Украину, спасибо за Савченко, спасибо, что у вас такая гражданская позиция! Я приезжаю в Тюмень, а там НОД постарался, было сказано на их телевидении, что я еду устраивать Майдан. Я вообще никуда дойти не могу – какой Майдан? И что, не допускать спектакль с моим участием?

Я уже испугалась, думала, что они себе позволят... Я даже спросила Улицкую: "Люся, что мне делать? А вдруг яйцо в морду бросят во время спектакля?" Она говорит: "Вытрешься". Чурикову спросила: "Инна, как ты думаешь, что делать?" – "Да ладно, Лия, вытрешься. Что, они подожгут тебя, что ли? Поезжай, посмотришь, даже интересно".

Я поехала. Полный зал людей, и мне показалось, что они демонстрировали мне свою любовь и уважение, то есть прием был намного теплее, чем обычно. Более того, эти нодовцы кидали листовки, что "русофоб, "пятая колонна", ненавидит Россию" и так далее, а люди все эти листовки бросали в урны. И аплодисменты были такие, что я почувствовала: это ответ на эти старания.

Я думаю, их оплачивают, потому что разве будут люди себе нервы трепать, чтобы какая-то артистка не приехала к ним в город? Наверное, чуть-чуть платят.

Александр Подрабинек: Художественный руководитель "Театра у Никитских Ворот" Марк Розовский связывает все хорошее, что было в минувшем году, прежде всего, со своим театром.

Марк Розовский: Я в первую очередь живу жизнью театра. В театре были премьеры, которые, мне кажется, прошли весьма достойно. Не мне, конечно, давать оценки, но работа была очень напряженная и счастливая. Вышла моя новая пьеса, которая называется "Человек-волк. По следам Зигмунда Фрейда". Вышел спектакль, который имеет веселое название "Го-го-гоголь. Новый ревизор". Самая последняя премьера – "О, милый друг!" – мюзикл. Все эти работы очень разные по жанрам, по своим целям – художественным, прежде всего. Но это наш театр и это моя реальная жизнь.

Александр Подрабинек: В самом деле, все хорошее в реальной жизни связано с личными успехами. С творческой удачей. С актерской удачей.

Ефим Шифрин: У актера что хорошее? Актер сразу начинает хвастаться, загибать пальцы: если хватает пальцев рук – уже хорошо, если не хватает – еще лучше. Но обычно для перечисления всяких радостей хватает одной руки.

У меня это премьеры. Поскольку мы сейчас сидим с вами в Театре мюзикла и пытаемся вспомнить хорошее, будем вспоминать то хорошее, которое связано с этими стенами. Здесь у меня случились самые громкие премьеры за последнее время – это "Преступление и наказание" Андрея Кончаловского и Артемьева, где я на излете лет вдруг стал Порфирием Петровичем, да который еще и поет… Премьера спектакля "Принцесса цирка", известная кальмановская оперетта, которая приобрела совсем другие черты в этих стенах, вдруг стала таким клоном циркового представления Цирка дю Солей.

Два громких спектакля случились на моем веку здесь в этом году, они имели хорошие отклики, хорошую прессу, а в моей судьбе стали заметными вехами, потому что ничего подобного я в жизни не делал, вообще не знал, что дорога приведет меня когда-нибудь в музыкальный театр. Где, с чего? Рассказывал какие-то байки на эстраде, все увереннее снимался в кино, но я не рассчитывал, что жизнь меня остановит перед мюзиклом. Мне эта остановка понравилась.

Александр Подрабинек: Что более всего огорчало вас в уходящем году?

Марк Розовский: Прежде всего, войны, которые ведет Россия. Война – это всегда трагедия. Трагедия для людей, которые умирают, теряют близких, как правило, не понимают, зачем эта война, что она дает. Мы ввязаны в очередную резню на Ближнем Востоке. Да, борьба с запрещенным в России ИГИЛ – это, конечно, убедительный лозунг. Я считаю, что с ИГИЛ надо поступать, как с террористической организацией. Но, так или иначе, думается, что, отвечая насилием на насилие, мы все равно не решим окончательно этот вопрос.

Ефим Шифрин: Конечно, меня огорчает все, что огорчает обычного человека, только я на это откликаюсь, может быть, чуть чувствительнее. Меня огорчает наша неустроенность, топтание на месте. Меня огорчает отсутствие национального согласия. По-моему, мы как-то немножко переступили черту, за которой перестали даже хотеть этого.

Мне кажется, что мы теряем попытки. После третьего введения неправильного шифра в айфон или в смартфон ты теряешь возможность туда войти. Но мы уже 10, 15, 20 раз набрали неверный код, и нам отказано… Мы не делаем попыток примирения друг с другом даже на уровне фейсбука, даже внутри либеральной или внутри патриотической тусовки.

Я все понимаю: люди не могут мыслить и поступать одинаково, но попытки понять друг друга, мне кажется, должны быть. Но, на мой взгляд, эти попытки мы уже оставили позади, и нам просто нравится не пытаться.

Александр Подрабинек: Некоторые говорят, что судьба – хоть одного человека, хоть целой страны – подобна зебре: черные полосы чередуются со светлыми. Правда, ширина этих полос никому не известна. Что нам сулит будущий год?

Андрей Макаревич: Я стараюсь не заниматься прогнозами, потому что, ожидая негатива, мы программируем будущее, а ожидая позитива, легко сглазить. Поэтому не стоит. Поживем – увидим. Это интересно.

Александр Подрабинек: Пессимистически настроена даже такая оптимистка по жизни, как Лия Ахеджакова.

Лия Ахеджакова: Я вообще пессимистически смотрю в завтрашний день, хотя уже очень много таких людей, как я. Я иду по улице, они мне встречаются, и все, что они мне говорят, я принимаю близко к сердцу, потому что мы с ними как будто из одного класса, от одних учителей, все родные люди.

Куда ни приеду на территории России и бывшего Советского Союза… И даже наша эмиграция и в Америке, и в Израиле – это такие же люди, как я, и они так же смотрят на все эти наши прибамбасы. Но ощущения, что вот-вот они все, миллионы, выйдут с протестом, у меня нет. Сделано все для того, чтобы протест очень дорого стоил.

Александр Подрабинек: Марку Розовскому очень хотелось бы почувствовать себя оптимистом.

Марк Розовский: Как же хочется под Новый год сказать, что я ожидаю только расцвета, процветания… Как хочется сказать, что все будет хорошо, ребята... Как хочется пожелать всем счастья, здоровья, успехов в личной жизни, в любви… Хочется пожелать того, что называется счастьем человечества.

Все зависит от нас.

Ощущение мое, к сожалению, на сегодняшний день не столь лучезарное. Мне хочется верить, но все, что происходит вокруг, противоречит этому.

Я не слишком верю, что в следующем году Россия вдруг перестанет доверять этим националистам-авантюристам, которые толкают нас в прошлое: любой ценой, любыми средствами надо затолкать нас в советское время. Все, начиная с возрождения национального гимна… А дальше – по крупицам, по мелочам каждый месяц: давайте всех, наше общество и отдельного человека туда запихнем… Сначала расскажем, как было хорошо при советской власти, все были счастливые, никакой коррупции не было, криминала не было…

Весь этот обман, вся эта дурь с помощью разросшейся до небывалых размеров пропаганды обрушивается на реального человека, и реальный человек оказывается дезориентированным, прежде всего, в том, что есть зло, а что есть добро.

Александр Подрабинек: Ефим Шифрин связывает надежды на лучшее будущее с новыми поколениями и считает, что наши тревоги, возможно, несколько преувеличены.

Ефим Шифрин: Я редко смотрю телевизор, но сейчас есть популярная передача Макса Галкина "Лучше всех", где он беседует с талантливыми детьми. Мне кажется, это та соломинка, за которую мы все должны схватиться. Не за передачу, не за Галкина – за этих детей, которые и есть завтра, ведь им же жить завтра. Совершенные умницы, дети индиго, как сейчас говорят, какие-то совершенно потрясающие гениальные дети…

Один что-то рассказывал про теорию струн, а у него еще нос мокрый, он, может быть, не все буквы выговаривает… И я понимаю, что с мрачным лицом напутствовать этого мальчика в завтра просто неприлично. Мне кажется, чем больше надежды у нас появится на таких детей, чем больше мы будем им помогать, чем больше будем думать о них, тем меньше мы будем думать о беспросветности завтрашнего дня.

Здесь, за стенкой у меня гримерка, там мой столик справа, здесь четыре и там четыре столика, за ними гримируются люди вдвое младше меня, приводят себя в порядок, слушают музыку. Если им объяснить круг забот, который возникает в процессе нашего разговора, они страшно удивятся. Они живут в своей системе координат, в которой нет много чего из того, что нам кажется насущным. "Как, вы этого не читали, вы этого не знаете? Вы не представляете себе, что творится?" Не представляют. Они кормят свои семьи, пробуются в разные спектакли, зарабатывают везде, где можно, и никакой драмы за этим не стоит. Они могут уехать. Они посмотрели все бродвейские мюзиклы, специально ездили в Штаты, чтобы перенять, усвоить этот опыт, и чудесно вернулись.

Я пытаюсь их понять, мне нравится их понимать. Я узнаю себя 20-летнего в них же, хотя я вырос в другой стране, где сопротивление режиму было более отчаянным. Одни его не замечали, другие вступали с ним в противоборство, а третьи вообще уходили в кочегарки. Я не вижу сейчас и десятой доли превратностей того запертого, совершенно закрытого государства, в котором прошла моя юность.

Я теперь сверяюсь с ними. Я могу ошибаться, но мне кажется, что мы немножко преувеличиваем наши тревоги, а если не преувеличиваем, значит, это наш крест, может быть, знак нашего поколения. Но я хочу верить.

Александр Подрабинек: Ближайшее будущее действительно не внушает особого оптимизма. Однако судьба иногда выкидывает такие коленца, что заранее и представить трудно.

Разве не бывало в жизни каждого так, что беспросветная тьма неожиданно рассеивалась, и жизнь приобретала новый смысл?

Марк Розовский: Конечно, бывало. Вы знаете, в 60-е годы никто из нас вообще даже в дурном сне не мог представить, что советская власть когда-нибудь рухнет. Этого не было ни у кого в мозгах.

Александр Подрабинек: Действительно, хорошие события прогнозируются почему-то труднее, чем плохие. Ефим Шифрин, человек, настроенный исключительно позитивно, считает, что плохое запоминается лучше.

Ефим Шифрин: Знаете, почему народ быстрее клюет на мрачность? Потому что плохое ярче запоминается. Сколько бы люди ни уверяли себя, что надо помнить только хорошее, хорошее сразу забывается, оно в порядке вещей. Плохое мы помним долго, и наша злопамятность понятна, потому что плохое причиняет боль, царапает, и пока еще заживет… А хорошее скользнуло, погладило, потешило... Хорошее – это массаж для души, а плохое – это рана, поэтому оно оставляет след.

Мне кажется, ошибка всего этого либерального оппозиционного дискурса в том, что стрелы всегда начинены ядом. В принципе, опыт нашей большой и непреходящей ценности, русской литературы, которую еще в школе относили к критическому реализму, в том, что все они не уставали насмешничать. Вся эта гоголевская дорога вымощена довольно веселым паркетиком, мозаикой. Вот "Мертвые души", но они смешные… Все равно за всем этим есть какая-то надежда. Давайте мы тоже себе оставим эту надежду, будем считать, что гомеостаз в нашей большой клетке поддерживается тем, что плохое у нас все-таки не перевешивает хорошее.

Александр Подрабинек: Ну, и сакраментальный российский вопрос: "Что делать?"

Андрей Макаревич: Я в какой-то момент пришел к убеждению, что стоять посреди пустого пространства и кричать, как все плохо, сегодня бессмысленно. Те, кто думает так же, как ты, и так это знают, и радости им это не доставит, а те, кто думает иначе, все равно тебя не услышат. Так что это сотрясание воздуха. Надо заниматься своим делом, когда у тебя есть силы и способности к этому.

Лия Ахеджакова: Я не знаю, что делать, мне самой кто бы сказал, что делать. Видимо, делать уже ничего не придется.

Спасение есть. Все-таки наша культура всегда выживает вопреки, и за это низкий ей поклон.

Ефим Шифрин: Мне кажется, что нравственный императив вообще никогда не менялся, ни в какую эпоху. Он не менялся ни в войну, ни в золотой век, если такой когда-нибудь был в истории России. Он не может меняться по определению. Человек должен делать то, что возможно, то, что допускают обстоятельства.

Я не знаю, живем ли мы в то время, когда обязательно надо жертвовать жизнью. Жизнь – это все-таки ценность, с которой нельзя бездумно расставаться. Даже в самую тяжелую минуту, в минуту отчаяния надо найти в себе какой-то клапан, который позволит дышать и думать, что можно сделать в этих обстоятельствах. Читайте Виктора Франкла, читайте узников ГУЛАГа, читайте Варлама Шаламова, если угодно. Нигде нет более точной подсказки, что делать человеку в сложных обстоятельствах.

Мне кажется, нынешняя сложность обстоятельств сильно преувеличена. Но если они кому-то действительно кажутся очень драматичными, действуйте, пожалуйста, используйте ту палитру, которую вам дал бог, рисуйте теми красками, которые допустимы. Мне кажется, теория малых дел, над которой очень смеются некоторые мои друзья, побитые в боях, это лучшее, что можно сейчас сделать. Смеяться можно над чем угодно: и над большими делами, и над малыми. Но мы так часто хотим крупных дел, не начав с маленьких – не попробовав убрать свою квартиру, что-то сделать в пределах своего двора, участка. Нам надо сразу сокрушить устои. Подождите, решите здесь, у вас в том углу точно не убрано.

Марк Розовский: Я не скажу абсолютно ничего нового, Александр Исаевич Солженицын четко сказал – жить не по лжи. Лев Николаевич Толстой сказал: делай свое дело, а там будь, что будет. Это прекрасные формулировки, которые каждому из нас дают какую-то внутреннюю духовную опору. Разве не так? Люби свою жену, люби своих детей, а если полюбил любовницу, то расскажи об этом жене и живи с любовницей, будь честен до конца.

Александр Подрабинек: "Чего бы вы пожелали на Новый год нашим зрителям, слушателям и читателям?" – спросил я наших гостей.

Андрей Макаревич: Прежде всего, радости и мира, интересной светлой жизни и возможности достигать того, чего хотели бы достичь.

Марк Розовский: Я хочу пожелать хорошего настроения, несмотря ни на что.

Ефим Шифрин: Список пожеланий на новый год всегда как компоненты салата "Оливье", других не бывает – морковка, вареная колбаса… Он не меняется годами, потому что на Новый год люди находят пути и способы для примирения, находят слова (пусть и банальные), чтобы пожелать счастья, здоровья. Я очень хочу, чтобы этот год был годом меньших потерь, чем уходящий.

Лия Ахеджакова: Все время говорят о политике или об этих ужасах: мальчик пошел на митинг, его там избили, он уже третий год сидит… Я даже переписывалась с этими людьми, которые были на Болотной – им дали по четыре года, кто-то инфаркт схватил… Нас не слышат. Потрясающих, умных, глубоких, замечательных, не агрессивных людей тьма. Чтобы нас слышали.

Александр Подрабинек: Я присоединяюсь к новогодним пожеланиям участников нашей передачи и еще немного добавлю от себя.

Хотелось бы, чтобы Россию перестали воспринимать во всем мире как источник постоянной угрозы. А для этого россияне должны обрести внутренне спокойствие, уверенность и самоуважение.

Им бы нужно, по возможности мирно и безболезненно, желательно на выборах, поменять старую власть на новую, которая не будет больше воровать ни богатства собственной страны, ни территории других стран.

Им надо перестать бояться окружающего мира и начать искать себе друзей среди процветающих демократий, а не среди прогнивших диктатур.

Они должны осознать себя гражданами, которые не обязаны пресмыкаться перед большим и маленьким начальством, которые достойны свободного выбора своего будущего и счастливой жизни для себя и своих детей.

И пусть все хорошие изменения случатся в новом, 2017 году, а все плохие останутся в прошлом!

С Новым годом! Всего вам доброго, до свидания и до новых встреч в новом году!