В рабочем кабинете Владимира Терехина в нью-йоркском fashion district лишь две фотографии напоминают о прежней жизни. На них Терехин и его жена Елена Степаненко в балетных партиях. Все остальное – из сегодняшнего дня. Бобины с пряжей, манекены, новые разработки для известных домов моды.

Имя Владимира Терехина в мире индустрии моды хорошо известно. А вот непосвященные даже и не подозревают, что за очередным шикарным свитером, туникой или кардиганом от Ralph Lauren, Сarolina Herera, Vera Wang стоит Владимир Терехин. Выпускник Московского хореографического училища и в прошлом солист МАЛИГОТа (ныне Михайловский театр в Санкт-Петербурге), перелетев через океан, некоторое время работал в ABT (American Ballet Theatre), а затем развернул свою жизнь на 180 градусов.

– Известная балетмейстер Май Мурдмаа как-то мне сказала: "Тебе очень повезло, что без стресса, без прессинга в поисках радости – куда же теперь идти, что делать дальше? – ты, еще не закончив свои балетные па, переходишь в свою любимую моду". Так оно и пошло. Я пришел в индустрию моды, продолжая в "Щелкунчике" свои балетные па.

–​ В модную индустрию, как в закрытый клуб, попасть сложно. Как вам это удалось?

– Я был знаком с одним человеком. Он иранец, занимался коврами и потрясающе разбирался в цвете. И вот он мне предложил тогда: "У меня на столе два проекта для Ralph Lauren. Я знаю, что ты в Лос-Анджелесе танцуешь в "Щелкунчике". Но, если ты сделаешь этот проект, можешь хорошие деньги заработать". Я уехал в Лос-Анджелес, в перерывах между спектаклями вязал и заработал шесть тысяч долларов. И этот иранец привел меня к стилисту, который работал у Ральфа, и сказал, что коллекцию сделал я. И так вот потихонечку пошло и поехало. Я застрял у Ральфа Лорена на 14 лет!

Мне тогда крупно повезло, у Ральфа я познакомился с Френ Мишкин (Fran Miskin). И с ней делал женскую линию, мужскую линию, детскую, потом home decoration… Я работал на Ральфа, не поднимая головы – Френ Мишкин, конечно, попыталась меня занять по полной программе, чтобы я ни к кому другому не попал. Как у Золушки: ты, конечно, можешь пойти на бал, но сначала сделай работу за неделю. Но просто она не знала, насколько быстро я вяжу, ведь мы воспитаны советской системой. Через некоторое время кроме Ральфа Лорена в моей жизни появилась Донна Каран. Она абсолютно чокнутая, и работать с ней – не приведи Господь! Френ Мишкин работала у Донны Каран. И она мне сказала: "Не дай бог, если тебя вычислит Донна!"

–​ Но Донна Каран вас вычислила.

– Да. Меня к ней привели. У нее я научился крою oversize. Она любит безразмерные свитера, которые можно носить верх ногами, все перекроить, переделать. Я много чему научился у ее паттерн-мейкеров. Происходило это так – мне говорили: "Вот тебе ткань, вот тебе ножницы, будем резать по диагонали". Никто мне не рассказывал, что, прежде чем резать, нужно аккуратненько отпарить полотно, чтобы оно не давало усадку. Сделаешь – хорошо, не сделаешь – сам дурак.

–​ А где вы вообще научились вязать? Принято считать, что это не мужское дело…

– Нас в хореографическом училище, помимо специальности и музыки, учили рисовать, шить, вышивать, вязать. Нам просто говорили: "Ребята, все очень хорошо, вам всем сейчас 12–13 лет. Вы все очень талантливы. Мы вас очень любим. Но придет время, вам будет 30 лет, и вы никому не будете нужны, уйдете на пенсию. И что вы будете делать? Вы будете балетным педагогом? Сколько вас? На вас на всех балетных студий не хватит. Будете хореографом? Но сколько нужно хореографов? Относитесь здраво к вашему будущему". И так нас готовили к тому, что помимо балета нужно еще что-то уметь.

​–​ Вы закончили Московское хореографическое училище?

– Да, и год работал в ленинградском МАЛИГОТе. Какое-то время вместе с моей женой Еленой Степаненко мы работали у хореографа Май Мурдмаа в Эстонии.Это было уже в середине восьмидесятых.

–​ Что заставило вас перелететь через океан?

– Это долгая история, все накопилось. Можно сказать, что началось все с ухода моей жены Лены из театра. Елена Степаненко была примой Свердловского театра. Она закончила Вагановское училище, и ей, как и другим девочкам, предлагали остаться в кордебалете в Кировском театре. Но Лену нашла Софья Михайловна Тулубьева – ученица Вагановой – и предложила: "Или ты будешь в кордебалете сидеть не знаю сколько лет, или завтра же, дорогая, мы начнем репетировать "Лебединое". Свердловск – это город сосланной интеллигенции. И конечно, культурная жизнь там была на очень высоком уровне, а публика совершенно особенная. Мама Эрнста Неизвестного говорила моей жене уже в Америке: "Леночка, мы на ваши спектакли ночами стояли за билетами".

Елену Степаненко и ее бессменного партнера Анатолия Григорьева очень любили. Публика была благодарная, очень чуткая. Когда они танцевали уже в Ленинграде, Лена говорила: "Я выхожу на сцену и чувствую, что передо мной стена". Сидела валютная публика – финны, французы, итальянцы, для которых что варьете, что балет – никакой разницы... Публика в Свердловске была настолько благодарная и чуткая, что, когда Лена уже не выступала, все ждали балерину такого же уровня. И сейчас мы получаем звонки, и моей жене говорят: "Вы знаете, Леночка, до сих пор сидим и ждем с 1972 года, когда же, наконец, будет кто-нибудь как вы". Лена ушла из театра еще в Ленинграде, но и тогда, и до сих пор здесь в Америке она помогает молодым талантам – и балетным, и оперным.

–​ Когда вы переехали в Америку?

– Мы выехали 11 сентября 1989 года. К середине восьмидесятых годов нам с женой уже настойчиво намекали, что стоит уехать из страны. В конце концов нас вызвали ребята в Москве и сказали: "Уезжайте из страны. Официально туристами. А куда уедете, на что будете жить – это ваше личное дело". И вот тут-то все и началось… Приехали в Бруклин. Через месяц нужно было съезжать. Денег не было. Куда-то нужно было идти работать. Когда пришел в АВТ, в глазах ребят читалось: "Пришел очередной русский, конкурент".

Ситуация в компании тогда была достаточно напряженная. Через неделю попросили уйти Барышникова. Джейн Херман (Jane Hermann) – артистический директор – категорически заявила, что из студии никто не уйдет, пока не проголосует, что же мы будем делать с Мишей Барышниковым и со всей русской командой. Миша, конечно, тогда очень сильно обиделся. Он столько отдал этому коллективу. Танцевал, при этом не был на окладе. На его имя шла публика, ведь это Барышников. А Джейн Херман достаточно жестко обошлась со всеми русскими. Тех, кто попросил остаться в компании, перевели из солистов в кордебалет.

–​ Какой мир все-таки жестче – балетный или индустрии моды?

– Знаете, после балета в мире моды мне было уже не так страшно. В этой индустрии, так же как и в балете, не прощают никакие оплошности.

–​ Отношение известных дизайнеров к вам было как к равному или как к человеку, подносящему снаряды?

– Вот тут-то как раз сыграл свою роль балет. Все дизайнеры видели во мне балетного из России с каким-то определенным культурным багажом. Они понимали, что могли хорошо это продать. Так оно и было. Наверное, для модной индустрии балет всегда являлся некой отправной точкой… Это же Дягилев, Бакст, Головин, Коровин… За кулисами они говорили: "Эту коллекцию сделал русский, который из балета". Других это тоже цепляло, и они хотели со мной работать. Однажды мне позвонили: "Мистер Оскар де ла Рента будет на следующей неделе в четверг. Располагаете ли вы временем прийти к нему лично? Он хочет с вами поговорить". Ну я решил, наверное, очередной проект. Но мы с Оскаром разговаривали о чем угодно – о "Шахерезаде", о русской антрепризе Дягилева в Париже, об Ольге Спесивцевой, которую мы навестили в доме престарелых…

–​ Та самая балерина Ольга Спесивцева?!

– Да. А вы знаете, что она, уйдя из балета, чтобы как-то выжить, шила кукол и продавала их? Это были очень хорошие и довольно большие куклы.

–​ Ничего себе! Каким образом вы ее нашли?

– Ольгу Спесивцеву ее партнер пристроил в Толстовский фонд, в дом престарелых. Мы с женой знали об этом и пытались ее найти. Но нас долго держали на расстоянии. И вдруг однажды раздался звонок: "Это вы Степаненко и Терехин? У нас тут Рождество. Не могли бы вы вместе с детками станцевать что-нибудь?" Мы исполнили фрагмент из "Жизели". Детки что-то сплясали. Спесивцева сидела в кресле в первом ряду. Услышав музыку из второго акта "Жизели", она вдруг начала преображаться. В зале было еще человек сто, в основном старики. И представьте, они не знали, кто такая Спесивцева, не знали, что это балерина, не знали, что она сделала для русского искусства.

–​ Зато, судя по тому что вы говорите, Оскар де ла Рента знал и ценил русское искусство.

– Да, для него важна была тема. Ему интересны были русские, дягилевские сезоны, и он посвящал коллекцию им. Оскар ведь до этого вязание не брал. Он только ради русских на это пошел!

–​ Вы с ним работали напрямую, без помощников?

– Да, именно так. Оскар меня вызвал и сказал: "Когда сделаешь коллекцию, покажи только мне. Не стилисту, не моей секретарше, не Алисон, не Кимберли – мне лично! Мне понравится – будет коллекция. Я – начальная, отправная и завершающая точка".

–​ Оскар де ла Рента как-то ставил вам задачу?

– Во-первых, я уже был обученный, стреляный воробей, за все эти годы набил руку у Ральфа Лорена. Оскар работал чуточку иначе, чем Ральф. Он как художник работал скорее на более эмоциональном, визуальном уровне.

–​ А Ральф Лорен?

– У Ральфа Лорена важна коммерческая составляющая. Френ Мишкин нужно было какую-то изюминку для ручного вязания найти. А у Френ, если что-то не по ней, мало не покажется. После балета мне, конечно, было с ней легко работать. Например, когда я еще работал в театре в Ленинграде, все снимали грим и шли домой, а мы отправлялись репетировать в балетный зал до часа ночи. И только потом возвращались домой, а утром шли на урок. Для нас это было в порядке вещей. Так и с Френ. В 10:30 вечера звонок: "Берешь машину и ко мне. У меня две идеи на коллекцию. Через три дня коллекция. Как ты это сделаешь – меня не волнует. Но у меня твои работы должны быть". И они, конечно, были.​

​–​ Люди искусства обычно в бизнесе разбираются плохо. Они, что называется, не из той оперы. Как вам удалось соединить творческие и бизнес-интересы?

– Приходилось обучаться. Я начал еще в Советском Союзе ...

–​ В Советском Союзе бизнеса не было...

– Обучаться закону выживания. Здесь все очень четко и очень высоки ставки: оклад, гонорар, плюс заинтересованность в хороших продажах …

–​ А не обидно было, что на свитере, платье, другом трикотажном изделии стоит марка с именем другого дизайнера, а не Владимира Терехина?

– Я к этому уже привык.

–​ Но сейчас вы решили выйти из тени, и появилась марка Spencer Vladimir. Название составлено из вашего имени и фамилии Алисон Спенсер. Это союз творчества и бизнеса?

– Чем хорош наш союз? Алисон рассчитывает все, от и до: сколько заплатить за нитки, во сколько обойдется их доставка, сколько отчислить налогов, кому позвонить, если задерживаются деньги за оплату, когда дойдут эти деньги, чтобы заплатить.

–​ Но помимо этого вы продолжаете работать и для известных марок – для Carolina Herrera, например…

– Мой бизнес как начался в 1993 году, так он до сих пор и существует. У меня клиентов более чем достаточно. Каролина Херрера действительно только недавно появилась. Кстати, у Каролины Херреры и у Оскара де ла Ренты те же самые клиентки. После смерти Оскара все перешли к Каролине. А клиентура у Оскара была серьезная: Лора Буш, Хиллари Клинтон… Я всех их видел в раздевалке в неглиже. Они меня не стеснялись.

–​ После ухода Оскара де ла Ренты как вам пришлось перестроить свою работу?

– Когда у Оскара обнаружили рак, ему было достаточно тяжело уже работать. Но мы работали по накатанной. Он сидел дома. Официально не афишировалось, что он болен. Мы ездили к нему в Коннектикут. Я работал вплотную только на Оскара много лет. При этом я понимал, что Оскар уйдет, и я останусь один. Что и произошло. Я, наверное, год сидел без дела. Год! Никто не мог поверить, что я и ничего не делаю! Когда я говорил, что свободен, мне отвечали: "Как свободен?! А мы об этом не знали". Представляете, какая была ситуация жутчайшая!

–​ У вас трудится советский интернационал – люди из Грузии, Молдовы, Украины…

– Причем все с высшим образованием...

–​ Где вы их находите?

– Сами приходят. Я говорю: "Девочки, конечно, дуры нам не нужны. Если у вас на горизонте появляется кто-то, кто не хочет выносить ночные горшки за бабушками, а предпочтет заниматься тем, что доставляет удовольствие и за это хочет получать денежку, пусть не очень большую, но зато регулярно – смело отправляйте ко мне". Таких людей мало. И у меня сейчас проблема.

–​ Используя свой опыт работы и в балете, и в моде, какой бы совет вы дали тем, кому, быть может, предстоит пройти этот путь?

– Все продумать от начала до конца – стоит ли за это браться. У меня не было выхода. Я стоял на краю. За моей спиной просто была ответственность за людей. Если человек принимает какое-то решение, он должен осознавать ту меру ответственности, которую несет за других. И когда решение принято, то, так же как шахматисту, нужно все предусмотреть на несколько шагов вперед. Ведь музыкант, который играет первую часть произведения, знает, что впереди у него вторая, третья часть и еще финал.

–​ У вас есть конкуренты?

– Их так много, и они все молодцы. Я у них у всех учусь.

–​ Если вы встречаете на улице людей, которые одеты в ваши вещи, какова ваша реакция?

– Нужно что-то изменить.