Александр Генис: Сегодня, когда отношения между Америкой и Мексикой неожиданно оказались в центре внимания и споры об обещанной президентом Трампом Великой Мексиканской стене ведутся по обе стороны границы, наша рубрика “Картинки с выставки” отправится в экспедицию в Мезоамерику, чтобы поговорить о ее древней цивилизации.

Самый комфортабельный способ познакомиться с доколумбовой культурой Мексики - отправиться в Юкатанский парк аттракционов, который представляет себя здешним «Диснейлендом», но на самом деле куда интересней. В экваториальном лесу прячется все, чем нас заманивают тропики. В цветущих кустах бродят апатичные носатые тапиры. На лианах сидят метровые попугаи того цвета, который в моем детстве назывался «вырви глаз». Плато, благоразумно отрезанное, как «Затерянный мир», неприступными склонами, населяют ягуары с холодным изумрудным взглядом. Встречаются в чаще и дикари. Раскрашенные под флору Мексики и одетые в ее фауну, они позволяют с собой фотографироваться, не теряя воинственности ввиду камеры.

Насладившись языческой экзотикой, я забрел на христианское кладбище, но и оно не уступало джунглям в живописности. Как это принято у латиноамериканских католиков, могилы отмечали миниатюрные архитектурные украшения – часовня, колокольня, а то и целая церковь. Бродя по нарядному некрополю, я снял панаму из уважения к покойникам, чем развеселил местного могильщика. Оказалось, что все могилы были бутафорскими.

- Тяга к ужасному, - вспомнил я мексиканского «нобеля» Октавио Паса, - отличительная черта моих соотечественников.

Больше всего на игрушечном кладбище мне понравилось надгробие фольклорного, как Джон Ячменное Зерно, Леона Короны, выложенное из пивных крышек самого популярного мексиканского экспорта в соседнюю Америку. В Нью-Йорке этот сорт пива – вторая, после коротких юбок, примета наступившего лета. Считается, что в жару ничто не утоляет жажду лучше «Короны», причем не из кружки, а прямо из горлышка, в которое вместо фильтра вставляется долька горьковатого лайма (не путать с лимоном).

Я, однако, предпочитал бороться с юкатанским зноем с помощью любой из трехсот «Маргарит», гениального коктейля, созданного на основе национального, как наша водка, напитка – текилы. Мексика, обладая неистребимыми запасами сырья (колючие агавы все равно ни на что больше не годятся) постепенно сумела соблазнить весь мир этим резковатым развлечением. До Москвы мода на текилу добралась вместе со свободой – чуть позже ксероксов, чуть раньше Жириновского.

Узнав об этом, я пришел в одну дружескую редакцию с мексиканским подарком.

Золотая, пятилетняя, - похвастался я, - с червем, точнее - с гусеницей!

- Третьей будет! - обрадовался лев либеральной прессы, умело расписывая бутылку по стаканам с мениском.

Прикусив обожженный текилой язык, я не стал объяснять, что ее пьют крохотными стопками, зализывая крупной солью со сгиба ладони.

Помимо текилы, Мексику в Соединенных Штатах представляет богатейшая кухня. В ней скрестились традиции четырех культур и трех империй. Испанская внесла меньше всех. Вклад конквистадоров – свинина, рис и сковородка. Остальным майя и ацтеки поделились с человечеством. В первую очередь – кукурузой.

Приручив маис, который здесь бывает всех цветов, включая синий, индейцы создали цивилизацию, лучшей (наименее кровожадной) чертой которой стали мучные изделия: мягкие лепешки тортильи и хрустящие тостадос, длинные энчалады и квадратные тамальи. Как всякая туземная кухня (вспомним блины), это сытное изобилие не терпит бездушного холодильника: есть такое надо обжигаясь, в шаге от очага.

Кукуруза не только еда, но и посуда: в ее листья пеленают все, что влезет – и морскую живность, вроде, огромных веракрузских креветок, и нежную козлятину, и диковинные местные грибы, в которых тут знают вечно ускользающий от гринго толк.

Другой дар, доставшийся миру от ацтеков, оказался слишком популярным, чтобы им правильно пользоваться. Обманутые кулинарной доступностью красного перца, белые пришельцы распорядились им с той топорной простотой, которая приводит к результату вроде блюда, правдиво описанного в путевых очерках Ильфа и Петрова: «аппетитные блинчики, начиненные красным перцем, тонко нарезанным артиллерийским порохом и политые нитроглицерином».

- Решительно, - заключают авторы, - сесть за такой обед без пожарной каски на голове – невозможно.

В правильном мексиканском ресторане такого случиться не может. В Швейцарии есть все сорта сыра, кроме - швейцарского. Вот так же и в Мексике вместо универсального и несуществующего «перца как такового» есть сто видов чили, различающихся больше, чем наши ягоды, - от самого страшного, который измельчают в свирепую кайенскую приправу, до сравнительно безобидных разновидностей, которые едят в прикуску - с тушеными бобами или жареными бананами. Грамотно управлять палитрой остроты повару помогают тысячелетние навыки, позволяющие вовремя гасить пожар миндалем и грецкими орехами. Мексиканская кухня, как и другие сокровища южной кулинарии, - не столько острая, сколько пряная. Что, конечно, не исключает шокирующих сюрпризов, главным из которых для меня явился шоколад.

Я должен признаться, что не могу прожить без него и дня - особенно с тех пор, как мне нечем себя баловать, ибо я бросил курить сигары. Другие, впрочем, еще хуже. Казанова для вирильности выпивал за рабочий день 20 чашек шоколада. Тем больше было мое удивление, когда я заказал себе шоколад по-ацтекски: горькая, густая, как деготь, жидкость была щедро сдобрена маисовой мукой. Мне не понравилось, но только потому, что я ждал другого. У себя на родине шоколад ведет себя, как хочет. Избегая десерта, он любит оборачиваться соусом. Лучше всего у него это получается с самой вкусной соотечественницей - дикой индюшкой, когда ее подают облитую расплавленным шоколадом, естественно, смешанным с тремя перцами – ароматным анчо, милосердным мулато и злым пасилла.

Макая свежевыпеченную тортилью в бурый соус, я не торопясь смаковал редкий обед, понимая, что к северу от Рио-Гранде мне никогда не отведать такого блюда - самобытного, как сомбреро, и архаического, как города майя.

Но чтобы побывать в них надо, отправиться в настоящие джунгли.

(Музыка)

Александр Генис: А теперь к “мексиканскому выпуску” нашей рубрики “Картинки с выставки” присоединится музыковед и историк культуры Соломон Волков.

Соломон Волков: Так что же, Саша, вы увидели в джунглях?

Александр Генис: Чичен-Ицу! Это город майя, самая известная археологическая достопримечательность всего Нового света. Туда приезжают миллионы туристов, и понятно — почему. Заброшенные в джунглях руины скрывают сокровища цивилизации, недоступные нашему представлению: это то, чем была Мексика до Колумба. Чичен-Ица находится в гуще джунглей, туда надо ехать два с половиной часа. Затерянный в море зелени город, страшная жара. Поразительно, как это все было построено. Потому что для того, чтобы соорудить такие постройки, дворцы, пирамиды, храмы, нужно было все время бороться с джунглями. Стоит только семечку упасть на дорогу, как она на становится непригодной для движения, тут идет постоянная война с флорой.

Именно этим занимались майя. От них сохранились великолепные пирамиды, обсерватория. Но больше всего на меня поразил стадион — наверное, самый древний в Новом свете, где играли в игру «пок-та-пок». Это очень странная игра, в кольцо вроде баскетбольного, только оно висит вертикально, надо забросить резиновый мяч, дотрагиваясь до него только плечом или бедром, но не руками и не ногами. Это жутко трудно сделать. Я видел демонстрацию современной версии этой игры. В древности эта игра была ритуалом, распространенным у всех индейцев Мезоамерики, потому что здесь открыли резину и сделали резиновый мяч, (тогда, конечно, никакой резины не было в Европе), который служил для игры.

​Александр Генис: Наш гид подошел к своим друзьям, которые там продавали сувениры, и сказал, что это - два лучших игрока в эту игру в современной версии. Они достали мяч, показали мне, он весит около килограмма, очень тяжелый, страшно представить, как трудно этим мячом орудовать. Стадион выглядит замечательно, он очень хорошо сохранился. В том числе - фрески, которые показывают, что происходило на стадиона. Игра велась до счета 1-0, как только забивался мяч, матч кончался. И, как это водилось в Мезоамерике, капитана команды казнили - торжественно приносили в жертву.

Соломон Волков: Проигравшего или выигравшего?

Александр Генис: Вот это самое интересное. Ему отрезали голову, что изображено на фреске: голова отрезана, из шеи семь струй крови, каждая превращается в змею. Все ярко и реалистично, только спрашивается: какого капитана казнят? Того, который выиграл, а не того, который проиграл, ибо в жертву нужно приносить лучших.

Соломон Волков: Понятно, почему цивилизация майя не уцелела. Если они каждый раз лучшим своим людям отрезали головы, то кто же тогда оставался? Худшие.

Александр Генис: Вам ничего это не напоминает в отечественной истории?

Соломон Волков: Очень напоминает. Итоги, по-моему, похожи друг на друга. Вспомнил я об этой параллели в связи с вопросом о том, как мексиканская культура, вообще Мексика присутствовала в России в советское время. Для меня главным артефактом влияния Мексики на отечественную культуру является легендарный незаконченный фильм Эйзенштейна, посвященный Мексике. История этого фильма очень драматичная, является так же историей, продолжавшейся всю жизнь Эйзенштейна, его дуэли со Сталиным, которого можно назвать главным продюсером советского кино и главным спонсором всех фильмов Эйзенштейна. Мы об этой истории поговорим как-нибудь впоследствии, потому что это очень увлекательная, драматичная, достойная пера Достоевского история, а сейчас сразуперейдем к трагическому финалу этой истории.

Александр Генис: Соломон, но прежде, чем перейти к финалу, давайте начнем все-таки с начала. Почему Эйзенштейн вообще заинтересовался Мексикой?

Соломон Волков: Это очень запутанная история. Сталин его, Александрова и Тиссэ, оператора, перед поездкой на Запад, пригласил к себе на беседу - нужно было ехать на Запад изучать звуковое кино. Эйзенштейн со своими спутниками сначала поехал в Европу, оттуда в Голливуд, где они по приглашению «Парамаунта», одной из ведущих кинофирм того времени, пытались что-то сочинить, что можно было бы снять в Голливуде. Один за другим сценарии Эйзенштейна отвергались, и в конце концов он в отчаянии согласился на предложение Диего Риверы, знаменитого мексиканского художника, поехать в Мексику и там сделать фильм об истории Мексики и, в частности, об истории мексиканской революции. Финансировать этот проект взялся знаменитый американский писатель и нобелиат в будущем Эптон Синклер, который в то время собирался баллотироваться в губернаторы Калифорнии. Вообще вся эта история в пересказе выглядит, как какой-то роман Дюма.

Александр Генис: На самом деле в этом нет ничего уж такого удивительного. Потому что примерно в те же годы Ильф и Петров приехали в Америку, «Одноэтажная Америка» - книга, написанная об этом. Они приехали в Голливуд писать сценарий и написали сценарий, который не был поставлен, и по-моему, очень зря, потому что сценарий замечательный. То есть это была попытка приспособить советских писателей для американской индустрии развлечений. Ведь книги Ильфа и Петрова «12 стульев» и «Золотой теленок» были переведены на английский и пользовались успехом.

Соломон Волков: Сталин в свою очередь, вопреки тому, что мы сейчас представляем о его политическом профиле, он был очень заинтересован в налаживании именно деловых контактов с Америкой. Он был заинтересован в том, чтобы перенять американское ноу-хау во всех областях, и в производственной, и в частности, в вопросах культуры. Он собирался строить свой Голливуд в Крыму, как известно. Ничего из этого не вышло, но опять-таки это отдельная история.

В итоге Эйзенштейн снял огромное количество исходного материала в Мексике, но завершить фильм ему там не удалось, Сталин заставил его вернуться. Дальнейшая судьба эйзенштейновских мексиканских негативов похожа на кошмарный сон. То есть последовали после возвращения Эйзенштейна многолетние его попытки заполучить их обратно, выкупить их. Эптон Синклер, поскольку он финансировал проект, владел правами на эту “исходку”, отказывался материалы отдать. Взаимные обвинения, угрозы судом, письма в американские газеты, закулисные уловки — это еще один роман. Но итоговый результат был для Эйзенштейна весьма плачевным. Потенциально это мог бы быть величайший фильм Эйзенштейна.

Александр Генис: Почему?

Соломон Волков: По тому материалу, который сохранился, который доступен исследователям — это нечто феноменальное. Эйзенштейн просто в бессильном отчаянии наблюдал за тем, как Синклер распродает оптом и в розницу эту исходку. Из этих материалов на Западе было слеплено несколько фильмов разного уровня, что-то поприличней, что-то менее приличное, но, конечно, ничего на уровне того, что было задумано Эйзенштейном. Впоследствии негативы эти заполучены в Советском Союзе, Григорий Александров предпринял попытку реставрации этого фильма. Но вы знаете, чего стоят посмертные реставрации. Я наблюдал восстановление спектаклей типа «Принцессы Турандот» или «Аристократов» Погодина, знаменитых легендарных спектаклей, «Синей птицы» Станиславского во МХАТе — это всегда было убогое абсолютно зрелище.

Александр Генис: Тем не менее, дает какое-то представление. Я помню, как ни где-нибудь, а в Америке я видел реставрацию спектакля Мейерхольда «Ревизор» - это было поразительно. В зале, правда, было человек 15, но тем не менее, этот дерзкий спектакль был поставлен с большой любовью и были тщательно восстановлены оригинальные режиссерские находки.

Соломон Волков: Думаю, что у Мейерхольда это звучало по-другому. Для Эйзенштейна это была, безусловно, проигранная битва. Эта битва любопытным образом аукнулась, когда его спутник по поездке в Голливуд, а затем в Мексику Григорий Александров, который был ассистентом Эйзенштейна, его соавтором по ранним сценариям, вообще очень близким человеком, пустился в самостоятельное плавание и снял первый советский кино-мюзикл «Веселые ребята». Опять-таки это все происходило под эгидой Сталина. Избежать обсуждений отношений Сталина с современными художниками невозможно, потому что это был человек, который действительно вникал в мелочи, в детали, это был, что называется микроменеджмент культуры. Он переписывал сценарии своей рукой, делал вставки в пьесы, подсказывал, как нужно писать картины и лепить скульптуры делать, как строить метро - все, что угодно. Короче, Сталин поддержал идею такого мюзикла, что т сейчас кажется парадоксальным.

Александр Генис: Почему же, мы же помним: «Жить стало лучше, жить стало веселей».

Соломон Волков: Да, но для этого не нужно было заимствовать голливудских киноформ.

Александр Генис: Других не было.

​Соломон Волков: Почему? Мог бы и свое предложить. Но это было сознательное решение, ему нравились амерканские фильмы. Один из его любимых фильмов был «Большой вальс», замечательный фильм об Иоганне Штраусе. Он хотел, чтобы советская кинематография развивалась и в таком русле. Вообще я должен сказать, что ошибкой является восприятие политики Сталина в области культуры, как нечто единообразное во все времена. С возрастом он становился все более брезгливым, желчным и догматичным. Но «Веселые ребята» ему очень понравились. Они в 1935 году были выпущены - 6 тысяч копий, по тем временам очень много. Фильм завоевал сразу колоссальную популярность, его показали на международном фестивале в Венеции. Особенную популярность у этого фильма завоевала музыка, авторство которой принадлежало никому иному, как Исааку Дунаевскому.

Все, казалось, было хорошо, хотя у фильма было очень много врагов. Врагами были бывшие рапповцы, которым страшно не нравилось, что Александров откровенно подражает голливудским образцам. И вот для них представился повод нанести Александрову и Дунаевскому очень ощутимый удар. А именно в 1935 году в феврале в Москве проходил первый международный кинофестиваль и туда привезли один из тех фильмов, которые были слеплены из эйзеншейновского материала, назывался он «Вива Вилья!», это была романизированная биография героя мексиканской революции Панчо Вилья. Там была сцена, где восставшие мексиканские крестьяне поют свою народную песню под названием «Аделита». И вот появилась статья пролетарского поэта Безыменского в «Литературной газете» под очень специфическим названием: «Караул! Грабят!». И дальше в ерническом тоне Безыменский говорил о том, что с каким изумлением он смотрел фильм «Вива Вилья!», и что же предстало его глазам и ушам? А именно музыка в этом «Вива Вилья!» была украдена у Дунаевского. Но, продолжал в этом шутовском тоне Безыменский, некоторые шутники утверждают, что это вы, обращаясь к Дунаевскому, сперли музыку из «Вива Вилья!». То есть подавался факт плагиата, говоря сегодняшним языком, кражи, даже на таком уровне «вы сперли», с целью, как говорят на этом же жаргоне, опустить творческую команду «Веселых ребят».

Начался серьезный скандал. Бруно Ясенский, который пал впоследствии жертвой сталинских репрессий, польский писатель-коммунист, живший в Советском Союзе, написал еще более негативную статью о «Веселых ребятах», к ним присоединился поэт Кирсанов, который написал, что и текст у него сперли для этой песни. Дунаевский и Александров оказывались кругом ворами, бесчестными людьми, плагиатчиками и так далее. Спешно была создана комиссия по расследованию этого дела, которая состояла из композиторов, кинорежиссеров, общественных деятелей. Комиссия трижды прослушала фонограмму фильма «Вива Вилья!», сравнивала ее с уже очень широко известной и распечатанной массовыми тиражами и разошедшейся по всей стране музыкой Дунаевского. Обвинялся конкретно Безыменским в плагиате Дунаевский в марше этом знаменитом из «Веселых ребят» «Легко на сердце от песни веселой», а именно «И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет», утверждалось, что этот фрагмент украден из «Аделиты».

Тут нужно заметить одно обстоятельство, которое в тот момент, разумеется, не было известно никому, ни Безыменскому, ни Дунаевскому с Александровым, а именно: «Аделита» на самом деле не являлась мексиканской народной песней. Это в свою очередь была адаптация романса под этим же названием, принадлежавшего перу испанского гитариста и композитора Франциско Таррега, который родился в 1852 и умер в 1906 году. Вот эта «Аделита» тарреговская приобрела такую популярность в Мексике, что стала восприниматься как мексиканская народная музыка. То есть в первую очередь сама мексиканская песня уже была как бы плагиатирована, если угодно. Но об этом Безыменский, разумеется, не догадывался.

Я должен сказать, что сходство можно найти. Я всегда в таких случаях вспоминаю, как мне говорил один мой приятель-композитор еще в Ленинграде, он говорил: нет такой музыки, которая бы состояла из себя самой. Музыка всегда впитывает в себя какие-то элементы из окружающей среды, из современной среды, из прошлого. Чистой музыки не бывает.

На самом деле Дунаевский и Александров, отвечая на обвинения Безыменского, в общем-то это даже и признали, потому что Дунаевский сказал, что да, Александров, как на это и намекал Безыменский, Александров, приехавший из Мексики, а он был, между прочим, очень неплохим гитаристом и певцом, пел даже Горькому мексиканские песни, он показывал эту музыку Дунаевскому и просил сочинить для «Веселых ребят» что-то в этом роде и духе.

Так что вполне вероятно, что что-то такое у Дунаевского и отпечаталось в его произведении, что совершенно не умоляет достоинств этой замечательной песни. Тем не менее, все дело было очень серьезным, угрожало большими неприятностями творческой команде «Веселых ребят», но вмешался опять тот же самый Сталин. Тогдашний руководитель комитета по делам кино Шумяцкий, впоследствии Сталиным расстрелянный, попал к нему на прием. Статья Безыменского появилась 28 февраля, заключение комиссии стало известно 10 марта, но об этом заключении органы печати, которые нападали на музыку Дунаевского, промолчали. 11 марта Шумяцкий встретился со Сталиным. Буквально 12 марта, то есть на другой день в «Правде» на первой странице появилась одна из серий редакционных статей бесподписных, которые, как мы теперь знаем, выражали не просто мнение Сталина, но зачастую просто цитировали сталинские высказывания напрямую. Там говорилось, в частности, мы здесь безошибочно узнаем голос Сталина. Заголовок был «Об итогах кинофестиваля и беспринципной полемике». А в тексте были следующие замечания, в которых голос Сталина угадать нетрудно: «Неправильная вредная болтовня. Редакторы этих газет забыли правила приличия». И наконец, самое главное: «Пора прекратить эту беспринципную травлю!». Конечно же, эта “беспринципная травля” была немедленно прекращена. Безыменский и Ясенский принесли свои глубочайшие извинения в той же самой газете «Правда», которые были напечатаны, конечно, не на первой странице, а на самой последней.

Марш из «Веселых ребят» продолжал свое триумфальное шествие, пиком которого стало одно чрезвычайно любопытное событие. Любовь Орлова, которая, как мы знаем, в этом фильме прославилась, стала главной звездой и любимицей Сталина, вспоминала, что на всесоюзном совещании стахановцев, которое прошло в конце 1935 года, в заключении заседания, а там присутствовало все политбюро, зал, видите ли, спонтанно запел марш из «Веселых ребят». Зная, как такого рода спектакли обставлялись в Советском Союзе, в версию о спонтанности пения поверить чрезвычайно трудно. Конечно же, все произошло так: были посажены в стратегических местах люди, которые песню начали петь, и конечно же, зал, который уже знал эту песню, ее подхватил. Так что все это было организовано и срежиссировано. И означало высший момент в карьере Александрова и в карьере композитора Дунаевского.

Сейчас мы послушаем марш из «Веселых ребят», который таким парадоксальным странным и забавным образом связал Мексику и Россию.

(Музыка)