“Ищите женщину”. Эта поговорка, ассоциируемая с Францией и французами, особенно хорошо “ложится” на биографию фаворита нынешних выборов президента Французской республики Эммануэля Макрона. Не у каждого мужчины, даже дожившего до глубокой старости, есть или была женщина, которую он мог бы назвать – раз уж мы заговорили о французах – femme de ma vie, женщиной своей жизни. У Макрона, которому еще нет и сорока, такая женщина есть, это его супруга Брижит. В последние месяцы, когда ее муж боролся за президентское кресло, о Брижит писали и говорили едва ли не столько же, сколько о самом Макроне. И прежде всего благодаря единственному обстоятельству: 64-летняя Брижит Макрон, урожденная Тронье, в первом браке Озьер, старше своего супруга на 24 года. Мало кто сомневается: если Макрон победит во втором туре выборов 7 мая, Брижит, активно помогавшая ему в предвыборной кампании, будет играть заметную роль при новом президенте. Более того, сам кандидат уже пообещал формализовать статус первой дамы Франции, хотя и заверил налогоплательщиков, что это не будет стоить им ни одного евроцента.

Пересказывать историю романа юного Макрона и руководительницы театральной студии, которую он посещал, будучи школьником, я не буду – о ней очень много писали, в том числе и по-русски. Правда, учительницей Эммануэля, как часто пишут, Брижит все же не была, они познакомились именно на почве актерского хобби. Сам Макрон, едва ли не оправдываясь, говорил о своем супружестве: “Нас нельзя назвать нормальной парой – хотя я не люблю слово “нормальная”, – но мы пара, которая существует”. Это верно: немного найдется семей, где внуки – отпрыски детей мадам Макрон от первого брака – называют мужа своей бабушки английским словом daddy (папа), потому что на дедушку он явно не тянет по возрасту, а описать эту ситуацию в более стандартных терминах и на родном языке им сложно.

Важнее, однако, другое высказывание Макрона о своей семейной жизни: “Нас, конечно, не назовешь классической семьей. Но это не значит, что в нашей семье меньше любви, чем в обычной”. И еще одна цитата: “Если бы все было наоборот, и моя жена была бы моложе меня на 20 лет, никто бы не подвергал сомнению наши отношения”. Тут, правда, вмешивается беспощадная арифметика: если бы 39-летний Макрон жил с девушкой, которая была бы моложе него именно на 24 года, то о его личной жизни опять-таки говорили бы, но совсем в ином духе. В таком, который явно помешал бы ему претендовать на пост президента Франции. И это притом что господа, занимавшие этот пост в последние десятилетия, нередко отличались весьма пестрой личной жизнью.

Образцом буржуазной семейной морали был разве что основатель нынешнего французского политического режима, Пятой республики, генерал Шарль де Голль. Он прожил полвека в гармоничном браке со своей супругой Ивонн, заявившей однажды: “Президентство – вещь временная, а вот семья – постоянная”. Социалист Франсуа Миттеран, 14 лет обитавший в Елисейском дворце, разделял это мнение, но не считал, что семья должна быть одна: у него были длительные внебрачные связи, в которых родились по меньшей мере двое детей. Обо всем этом до самой смерти президента общественность, однако, не подозревала.

Николя Саркози и Франсуа Олланд, занимавшие президентский пост в последние 10 лет, напротив, вели публичную личную жизнь. Саркози стал первым французским президентом, который развелся и женился (в третий раз), будучи у власти. Олланд тоже прославился любвеобильностью, при отвращении к официальным узам брака: официально не женатый отец четверых детей (с соратницей по Соцпартии, экс-кандидатом в президенты Сеголен Руаяль), он ездил из президентского дворца на свидания к своей пассии, актрисе Жюли Гайе, на мотороллере, что зафиксировали папарацци. Тогдашней официальной подруге президента, журналистке Валери Трирвайлер, это, естественно, не понравилось. Она разошлась с Олландом и написала откровенную книгу об их отношениях, которая, по мнению многих знатоков французской политики, подорвала репутацию президента не меньше, чем его не слишком удачная политика. Итог: Олланд – первый глава Пятой республики, который решил не выдвигаться на второй срок.

В общем, понятие нормы применительно к личной жизни президентов Франции послевоенного периода – вещь достаточно дискутабельная. При этом куда важнее, чем нестандартный брак Эммануэля Макрона, для французов, да и других европейцев, может быть вопрос об иных нормах – политических. О нынешних президентских выборах во Франции уже говорят как об отклонении от нормы: впервые во второй тур не попали кандидаты от обеих традиционных партий Пятой республики – социалистов и неоголлистов (они не раз меняли название и сейчас именуются республиканцами). Макрон представляет собственное центристское движение “Вперед!”, созданное всего год назад, а его соперница Марин Ле Пен – праворадикальный "Национальный фронт", до недавнего времени “черную овцу” французской политики.

Ле Пен как человек и политик тоже не совсем “нормальна”. Нет, ее личная жизнь не столь нестандартна, как у ее соперника: партнер Марин, Луи Алио, моложе нее, но всего на год; от первого брака у лидера националистов трое детей. Зато отношения Марин с отцом, основателем "Национального фронта" Жан-Мари Ле Пеном, которого дочь изгнала из партии за чрезмерный радикализм, достойны если не пера Шекспира или Расина, то по крайней мере психоаналитического исследования.

Но все это лишь на первый взгляд. На самом же деле оба необычных кандидата несут на себе отпечаток удручающей нормальности. Макрон – продукт искусного политического маркетинга, убедившего миллионы французов в том, что экс-министр при Олланде, бывший успешный инвестиционный банкир и выпускник элитарной ENA – Национальной школы администрации, может быть бунтарем-реформатором. В программе Макрона нет ничего, что выходило бы за рамки благонамеренного проевросоюзовского уравновешенного либерализма. Это business as usual – тут подлатаем, там подправим, авось и эту зиму переживем, – который, если судить по многим недавним голосованиям, у миллионов европейцев вызывает если не явное отторжение, то серьезные сомнения.

Марин Ле Пен удручает еще больше. Ее программа – “захлопывание” французских границ, резкое ограничение иммиграции, возможный выход из еврозоны и ЕС – это не революция, а реакция. Ле Пен играет на испуге и ностальгии французской провинции, на ее тяге к традиции, под которой подразумевается норма примерно полувековой давности – без глобализации, открытых границ, перемещения производств в далекие страны, а подозрительных чужаков – в Европу. Макрон был прав, когда в ходе теледебатов назвал Ле Пен “верховной жрицей страха”. Но с этим страхом обычного, нормального француза придется иметь дело и ему, если случится победа. Равно как и с причинами страха, от которых не так просто избавиться.

Беда Франции, да похоже, и всей Европы в том, что избавиться от них можно, только выйдя за рамки “нормальности”. Действительно “ненормальный” политик говорил бы сейчас о том, что национальные государства доживают свой век, о том, что Европа должна не разъединяться, а объединяться – иначе в эпоху глобальной конкуренции ей ничего не светит. Он сказал бы, что политика должна быть видна и близка обычным людям – а значит, должна делаться прежде всего на местном и региональном уровнях, куда хорошо бы передать максимум полномочий. Он настаивал бы на том, что надо бороться не с мигрантами, а с преступниками и террористами – и делать это лучше всего там, откуда они приходят, потому что за границами призрачной “крепости Европа” все равно не отсидеться. Он сказал бы, что торговля должна быть честной, а евродотации для французских и иных фермеров, блокирующие доступ в Евросоюз многих дешевых продуктов из стран “третьего мира”, – один из факторов, из-за которых миллионы африканских и азиатских бедняков бегут в Европу. “Ненормальный” политик наговорил бы еще массу вещей, которые не позволили бы ему выиграть выборы. Потому что избиратель голосует за “нормальных”, которые говорят то, что ему привычно и нравится.

“Ненормальные” редко побеждают. Обычно это случается, если общество оказывается в ситуации, когда “нормальные” рецепты перестают действовать. Франция пережила нечто подобное в годы Второй мировой, когда “норму” поначалу олицетворял престарелый (и очень популярный) маршал Петэн, капитулировавший перед нацистами. А “ненормальным” выглядел генерал де Голль, предложивший альтернативу, которая казалась безнадежной, – сопротивление. Но война – это действительно ненормальная ситуация. Будем надеяться, что Эммануэлю Макрону, если он победит в это воскресенье, не придется столкнуться с таким отклонением от нормы, чтобы понять: в нынешней Европе путь к настоящему успеху лежит через слегка “ненормальную” политику. А если не поймет – глядишь, опытная Брижит подскажет. В конце концов, ведь именно во Франции полвека назад родился лозунг, который сегодня кажется очень актуальным: “Будьте реалистами – требуйте невозможного!”

Ярослав Шимов – историк, обозреватель Радио Свобода

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции