Александр Генис: Накануне встречи Трампа и Путина в Гамбургe “Нью-Йорк Таймс” напомнила своим читателям o другом контакте лидеров двух стран - Кеннеди и Хрущева. Их разговор, как вспоминают очевидцы, начался с того, что советский президент, демонстрируя радушие, шутливо сказал Кеннеди: “Помните, что мы за вас голосовали!” Это та фраза, пишет журналист, которую Трамп больше всего боялся услышать от Путина.
Этот исторический анекдот, ставший столь актуальным в связи с расследованиями контактов трамповских сотрудников с российскими властями накануне выборов, позволяет вставить происходящее в исторический контекст. Чем, собственно говоря, постоянно занимается “Американский час” в целом, и наш коллега Евгений Аронов - в частности.
Его сегодняшний материал лучше всего начать с цитаты.
«С конца 19-го века и по сей день ведущие американские специалисты по России не боялись делать самые смелые прогнозы по поводу ее политического будущего. Они были уверены, что не за горами то время, когда Россия, пройдя через революционные преобразования, станет либеральной демократией подстать Америке. Их предсказания, как мы знаем, оказались неточными и по сути, и по срокам. Хуже того, своими фантазиями они заслонили от американской публики картину реальной России и усугубили антироссийские настроения в обществе, которые отрицательно сказались и на климате американо-российских отношений на межгосударственном уровне. Тем не менее американцы сохраняют веру в то, что им ведомы судьбы России и путь, по которому ей следует двигаться в своем развитии».
Автор этих строк — профессор университета Rutgers Дэвид Фогельсон. С гостем АЧ беседует Евгений Аронов.
Евгений Аронов: Проповедники-пуритане, формировавшие идеологию первых европейских переселенцев, изображали Америку как «Новый Иерусалим», должный нести свет истины погрязшим во тьме народам. Истины и в плане личной морали, и в смысле идеального общественного порядка. В конце 19-го века, когда Америка стала крупной державой, наряду с религиозными проповедниками в ней появились и вполне светские комментаторы, проникнутые, правда, тем же мессианским духом. Как отмечает наш гость профессор Фогельсон, страсть светских миссионеров к переустройству жизни чужих народов была тем сильнее, чем явственнее они ощущали разрыв между идеалом и реальностью «Нового Иерусалима»; иными словами, активный прозелитизм, устремленный вовне, помогал скрадывать внутренние сомнения реформаторов относительно совершенства самой Америки.
Двум таким светским проповедникам Дэвид Фогельсон посвятил свою книгу «Миссия Америки и Империя зла». Один жил в конце 19-го — начале 20-го века, второй — в середине 20-го. Обоих звали — потрясающее совпадение — Джордж Кеннан. Они даже были дальними родственниками. Второй Кеннан, Джордж Фрост, дипломат и автор послевоенной «стратегии сдерживания» Советского Союза, ближе к нам по годам жизни, и поэтому лучше известен, чем его предок, хотя последний в свое время пользовался не меньшим авторитетом и влиянием, чем первый. Оба Кеннана — еще одно совпадение - родились в один день и в один месяц. Как-то раз они даже встретились и долго беседовали о России.
Вскоре после выхода книги профессор Фогельсон написал статью в сборник памяти российского американиста Александра Фурсенко, в которой довел свой рассказ о предвозвестниках либерального будущего России до настоящего времени: к двум Кеннанам был добавлен Майкл Макфол, несколько лет прослуживший при Обаме послом в Москве.
Дэвид Фогельсон: Моя книга и эссе — о рисках, сопутствующих политическим пророчествам. С конца 19-го и по начало 21-го века, от Кеннана — старшего до Майкла Макфола, мы видим повторение примерно одних и тех же сомнительных политологических подходов. И вытекающих из них аналогичных сомнительных следствий. Мои протагонисты неизменно противопоставляли русский народ власти и считали, что народ в массе своей настроен более демократично, чем правящая каста. Все трое были убеждены в том, что им открылось будущее России. Им также казалось, что они знают, как можно форсировать наступление этого будущего. Реакция на несбывшиеся прогнозы и их самих, и их окружения тоже была удивительна схожей. И весьма опасной в своем деформирующем влиянии на американо-российские отношения: наши расчеты, дескать, не оправдались не потому, что были ошибочными, а лишь по причине наличия в России мощных реакционных сил, не желающих ей добра.
Евгений Аронов: Политическое прогнозирование и впрямь дело не благодарное, но не кажется ли вам, что консерваторы — например, Де Кюстин и Де Токвиль в 19-ом веке, или Роберт Конквест и Ричард Пайпс - в 20-ом, - избежали ошибок либералов хотя бы в той мере, что не предсказывали разворота России на западный путь развития?
Дэвид Фогельсон: Кеннан-младший и Пайпс сходились во мнении, что советский режим не долговечен, хотя и расходились в анализе причин, которые приведут к его краху. В принципе, я бы сказал, безоглядный оптимизм и тотальный пессимизм в отношении будущего России есть две стороны одной медали. Нельзя забывать, что на российском престоле с упорным постоянством появляются правители, ориентированные на модернизацию страны, и это лучшее лекарство от уныния по поводу того, что Россия мол будет всегда жить при деспотизме, который она сама, якобы, выбирает и к которому стремится. Беспросветный пессимизм оказывает столь же деформирующее влияние на политику в отношении России, что и неизбывный оптимизм.
Евгений Аронов: Соединенные Штаты в течение первых ста лет после обретения независимости поддерживали дружественные, а может, подспудно, даже союзнические, отношения с Россией: обе державы были стратегическими противниками Британской империи. Образованный класс в Америке, отмечает профессор Фогельсон, не ратовал за трансформацию российского автократизма в либеральную демократию, не считая горстки рьяных протестантских священников, видевших в России средоточие сил зла, которые Соединенные Штаты должны сокрушить во имя торжества христианского республиканизма. Большинство же образованныех американцев смотрели на Россию как на вполне благостную христианскую империю, идущую в своем развитии по пути, отличном от американского, но параллельном ему. Только после покушения на Александра II в 1881 г. в Америке начало циркулировать мнение, что народовольцы, убившие царя, являются горячими приверженцами идей республиканизма. И что распространение в России политических идеалов Америки приведет к краху царской деспотии.
Дэвид Фогельсон: Джордж Кеннан-старший был, помимо всего прочего, путешественником; он приезжал в Сибирь еще во второй половине 60-ых годов 19-го века. У него сложились хорошие отношения с царскими чиновниками, и по-началу он новомодных взглядов на Россию не разделял. Смена позиции произошла лишь во второй половине 1880-ых годов после знакомства с революционерами, сосланными за Урал (о них он напишет впоследствии фундаментальный труд). Преданность теологии Кальвина, в которой он был взращен, Кеннан к тому времени утратил. Республиканизм стал для него новой верой, а ее апостолами - российские политкаторжане. Которых, выражаясь современным языком, он беспрестанно пиарил в своих статьях, книгах и, главное, публичных лекциях. Он любил рассказывать, как ссыльные сшили из красно-бело-синих лоскутов американский флаг по случаю столетия Соединенных Штатов в 1876 году.
В 1901 г. царское правительство объявило его персоной нон грата и выслало из страны. Непосредственную связь с Россией он потерял, что, впрочем, ничуть не помешало ему декларировать и после революции 1905 г., и после свержения монархии в феврале 17-го, что Россия стремительно и необратимо сделала выбор в пользу демократии американского образца. Слабость демократических институтов и идеологический раскол в российском обществе он отрицал. Последующие события страшно разочаровали и самого Кеннана, и его многочисленную аудиторию, включая политиков и общественных деятелей, и окрасили их представления о России в крайне негативные тона.
Падение монархии, по мнению администрации Вудро Вильсона, должно было поднять боевой дух русской армии на небывалую высоту; словами самого президента, адресованными Конгрессу в апреле 1917 года, «Русские автократы испокон веков являлись инородцами, простые же русские люди всегда были в глубине души демократами». И поэтому воевать за демократический строй они будут более отважно, чем за царя.
Если бы американцы были более скептичны относительно готовности русских людей сражаться и умирать за демократию, они бы, пожалуй, не требовали столь настойчиво от Временного правительства продолжать войну. Даже большевистский переворот не заставил Кеннана усомниться в преданности широких народных масс России идеалам демократии. Он был убежден: им нужна лишь зримая демонстрация поддержки со стороны Америки, и они поднимутся на решительную борьбу с узурпаторами - большевиками.
В мае 1918 г. он сумел убедить госсекретаря Лансинга послать американские воинские контингенты на Дальний Восток и в Архангельск. Не беда, что контингенты небольшие: демократические массы, почувствовав, что горячо любимая Америка подставляет им плечо, будут одновременно и лучше воевать против красных, и одновременно создавать свободные институты на всем протяжении от Владивостока до Петрограда и Москвы. Таким образом, рано или поздно, они покончат с большевизмом в масштабах всей страны.
Евгений Аронов: Еще в конце сентября 1920 г. Кеннан предсказывал Врангелю победу в Крыму, рассказал профессор Фогельсон. Так ошибался в прогнозах серьезный исследователь России, знавший ее не понаслышке. И сумевший заразить своими ошибочными прогнозами опытных и прагматичных политиков. Идеологическая установка восторжествовала над позитивными знаниями.
Теперь о Кеннане — младшем. Он учился в престижном Принстонском университете. В аспирантуру поступил в Берлине. Там много общался с российскими политэмигрантами. В 1931 году в письме другу он писал, что Россия и Запад — структуры антагонистические, и что через тридцать лет одна из них обязательно уничтожит другую. Он промахнулся на тридцать лет, напоминает Дэвид Фогельсон. Недооценил прочность советского режима. Впоследствии многие советологи на Западе, гипертрофированно отреагировав на промашку патриарха, ударились в противоположную крайность, - переоценку прочности режима.
Дэвид Фогельсон: Мне близко многое из того, о чем писал Кеннан -младший после ухода с государственной службы в начале 1950-ых годов. Он вернулся в Принстон, вновь занялся изучением российской истории, и его взгляды претерпели изменения. Они стали менее идеологизированными, Кеннан изжил в себе потребность полемизировать с советскими пропагандистами. Впрочем, с уменьшением идеологизации уменьшалось и влияние Кеннана на формирование текущей политики в отношении СССР, которое достигло пика в конце 1940-ых, когда он сформулировал свою глубоко идеологизированную «стратегию сдерживания».
В 1933 г. президент Рузвельт отправил Кеннана открывать американское посольство в Москве. Человек, который всего двумя годами ранее был настроен крайне враждебно к СССР, по прибытии в Москву стал высказаться о советском строе более примирительно; ему импонировал оптимистический дух первых советских пятилеток, разительно контрастировавший с пессимизмом, разъедавшим Запад в период Великой депрессии. Негативное отношение к режиму вернулось в годы Большого террора, унесшего жизни многих советских деятелей, с которыми он дружил, включая генералов, признававшихся ему, что мечтают стряхнуть с армии гнет идеологических надсмотрщиков. Как бы то ни было, в 1938 г., оглядываясь на первые годы, проведенные в Москве, Кеннан обронил ностальгически: «Нам не хватило совсем малого, чтобы искоренить недоверие СССР к Америке».
Еще в 1942 г., будучи в командировке в Португалии, и незадолго до окончания войны, когда он снова приехал в Москву, Кеннан, никогда прежде не выказывавший интереса к религии, стал делать смелые прогнозы, говоря, что спасение России принесет православие. Большевики, дескать, как ни старались, не смогли выкорчевать веру из русских сердец. «Пробуждение религиозного сознания в Советском Союзе очевидно всем нам, воспитанным в христианской среде», писал Кеннан. И настоятельно рекомендовал Вашингтону организовать через радиовещание и другие средства поддержку верующих в СССР как силы, единственно способной сокрушить большевистский тоталитаризм.
В отличие от своего предка, Кеннан-младший не верил в демократические устремления русского народа, отчасти, наверное, потому, что недолюбливал массовую демократию в самой Америке. Тем не менее, как и предок, он был объявлен персоной нон грата и выдворен из страны за то, что публично сравнил атмосферу жизни Москвы 1952-го года с атмосферой гитлеровского Берлина. «Я представляю угрозу режиму, и за это меня высылают, - заявил Кеннан, - через положительное отношение ко мне лично русские люди выражают благожелательный интерес к Америке в целом».
Евгений Аронов: Следующий герой - наш современник, Майкл Макфол. Ученый, политический обозреватель, дипломат. Стипендиат престижного Фонда Сесила Родса. В Оксфорде написал кандидатскую диссертацию, посвященную влиянию СССР и США на повстанческие войны на юге Африки. Профессор элитного Стэнфордского университета в Калифорнии. С начала до середины 1990-ых был связан с Национальным демократическим институтом, содействующим становлению гражданского общества в развивающихся странах. Назвал себя в интервью «специалистом по демократии, антидиктаторским движениям, революциям». Был консультантом партий «Яблоко», «Выбор России», избирательного штаба Бориса Ельцина на выборах 1996 г. С декабря 2011 г. и по февраль 2014 г. - посол в Москве.
Дэвид Фогельсон: Макфол громко заявил о себе еще в середине нулевых, будучи консультантом администрации Буша -младшего. Его влияние на верховного главнокомандующего было, правда, небольшим, близкие помощники Буша, такие, как Том Грэм и Кондолиза Райс, не разделяли энтузиазма Макфола относительно энергичного продвижения демократии за рубежом. Его взгляды были куда созвучнее могущественному вице-президенту Дику Чейни; у меня нет прямых доказательств, но сдается, что именно Макфол был вдохновителем знаменитой речи Чейни, произнесенной в Вильнюсе в 2006 г., в которой тот говорил об отколе республик Балтии, о «зоне свободы» от России и «зоне несвободы». Но это размежевание, подчеркивал вице-президент, не вечное: не далек час, когда и Россия станет свободной, повторив опыт «Революции роз» в Грузии или «Оранжевой революции» на Украине. Это перекликается с тезисом Макфола, многократно воспроизведенным: автократия обречена и закончит свои дни на свалке истории подобно империализму и рабству.
Евгений Аронов: Макфол — и в этом его несомненный вклад в теорию политической модернизации России - не видел противоречия между налаживанием конструктивного диалога одновременно с авторитарными лидерами страны и с их либеральной оппозицией. Ведь именно такой была политика США при Горбачеве — и она сработала. При этом, подчеркивает Дэвид Фогельсон, Макфол почему-то не заметил разницы между Горбачевым, правившим автократической империей в эпоху ее идеологического кризиса, и Путиным, «поднимавшим Россию с колен» в духоподъемную эпоху нефтяных сверхприбылей. В этой двойственности, желании вести синхронный диалог с лидерами и с оппозицией в России, заключалась суть исходной политики Обамы в отношении России — перезагрузка, с одной стороны, а с другой - встречи Макфола уже в качестве посла с оппозиционерами сразу после антиправительственных выступлений зимы 2011 — 2012 годов.
Дэвид Фогельсон: Резюмируем: с конца 19-го века и по сей день американская элита решала с помощью России две важные идейно-психологические задачи. Первая: найти в России подтверждение уникальной мировой миссии Америки как светоча свободы и демократии. Америка впала в эйфорию от комплиментов Сергея Витте, приехавшего в 1905 г. в Портсмут подписывать мирный договор с Японией: если, дескать, отсталая Россия признает универсальную привлекательность наших политических ценностей, то они несомненно таковыми и являются. Такая же эйфория царила в Америке после падения российской монархии в феврале 1917-го.
Вторая психологическая задача, решению которой способствовала Россия, - компенсаторная: пусть Америка не идеал и не «Новый Иерусалим», но она все равно намного лучше России. Я писал о том, какого накала достигло в Америке осуждение царской власти после кишиневского погрома 1903 г., хотя чисто статистически евреев, пострадавших в том погроме, было куда меньше, чем чернокожих, подвергавшихся в начале 20-го века линчеванию в наших южных штатах. Нерешаемые расовые проблемы Юга сильно нервировали северных либералов, потомков аболиционистов, оставивших на тот момент попытки улучшить условия жизни негритянского населения. Избавиться от угрызений совести им помогали предвзятые, на мой взгляд, сравнения Америки с Россией.
Я недавно выступал перед университетской аудиторией, и после лекции она женщина мне сказала: «Я понимаю, о чем вы говорите, о Гуантанамо, Абу-Грейб и тому подобное, но ничто в истории Америки не может сравниться по своему ужасу со злодеяниями, совершенными Сталиным в конце 1930-ых годов».
