Математик Дмитрий Богатов уже неделю сидит под домашним арестом. 25-летний программист обвиняется в призывах к террористической деятельности и массовым беспорядкам. Соратники Богатова утверждают: Дмитрий не совершал преступления, его IP-адресом мог воспользоваться любой пользователь анонимной сети Tor, оператором которой он был. Общество "Мемориал" признало математика политзаключенным.
В СИЗО Богатов отсидел более трех месяцев. 24 июля математика перевели под домашний арест. Следователь настоял на этом, опираясь на заключение о состоянии здоровья Богатова, а также на то, что в деле нет прямых свидетелей и потерпевших. Дмитрий обязан сидеть в квартире с электронным браслетом на ноге до 31 августа. В эксклюзивном интервью Радио Свобода он рассказал, как сидел в СИЗО и почему сомневается в компетентности следователей и судей.
Некто под ником Айрат Баширов написал пост на форуме Sysadmins.ru, призывающий идти на несогласованный митинг 2 апреля в Москве. Цитата: "тряпки, бутылки, скипидар взбодрят мусорское сообщество". В обычном случае выяснить, кто именно это сделал, не трудно – следователи могут потребовать у владельцев сайта выдать IP-адрес отправителя. Но Айрат Баширов пользовался браузером Tor. Так что у владельцев сайта мог оказаться только IP-адрес последнего в сети – и крайним (в буквальном смысле) оказался Дмитрий Богатов. Поздним вечером 9 апреля этого года в квартиру Богатова, где он проживает со своей супругой Татьяной Федоровой, постучали.
– Какова была ваша первая реакция, когда в полночь к вам постучали оперативники?
– Очень сильно удивлен! Приезжает огромное количество людей с погонами, с удостоверениями, причем в неурочный час. Когда мне предъявили обвинение, что где-то там что-то размещено, мне все стало понятно. Я говорю: "Ну, вот у меня есть Tor Exit-node". В принципе, этого уже должно быть достаточно для объяснения. Система Tor позволяет пользователю выходить в интернет, не идентифицируя свой IP-адрес, - это одно из средств поддержания анонимности. Это достигается тем, что информация, которую он посылает в интернет, проходит не непосредственно через его, а через промежуточные узлы. В результате получается, с точки зрения конечного принимателя – сервера, который эту информацию получает, будто информация пришла от другого, так называемого выходного узла. Выходных узлов много, около 40 в России, и где-то около тысячи по всему миру. И вот один из них был у меня дома.
– Вас обвинили в размещении экстремистских текстов... Объясните простым языком, как это произошло технически?
В материалах огромный список IP-адресов, которые использовал некий Айрат Баширов, причем по всему земному шару. Но почему-то следствие заинтересовалось именно моим
– Любой пользователь из любой точки мира может установить программу Tor. Самое простое – Тоr-браузер. Устанавливается как любая программа, которую вы можете скачать из интернета, запускается, и после этого все его соединения с интернетом проходят через систему Tor. Это означает, что сервер, к которому он обращается, будет видеть не его IP-адрес, а IP-адрес так называемого выходного узла. Выходной узел – это тот компьютер, который предоставил такую возможность. И вот одним из выходных узлов был мой компьютер. Предугадываю вопрос, почему именно мой? Не только мой. В материалах огромный список IP-адресов, которые использовал некий Айрат Баширов, причем список по всему земному шару. Но почему-то следствие заинтересовалось именно моим. Ну, Москва, видимо, им ближе.
– Как себя обезопасить, чтобы это не повторилось?
– Суть не в системе Tor или Айрате Баширове, кто бы он ни был. Дело в логике правоохранительных органов. Приведу примеры. Вы в магазине купили симку, абсолютно законно, на свое имя зарегистрировали сим-карту, предоставили паспорт. Вы можете быть уверены, что на ваше имя не зарегистрировали еще одну симку, которую вам не выдали?
– Не могу быть уверен.
– Правильно. Случается такая ситуация. Вторая симка, которая оформлена на ваше имя, так или иначе оказывается в руках человека, который делает что-то противозаконное. Правоохранительные органы смотрят на этот номер телефона, на симку, выясняют, что она зарегистрирована лично на вас, и приезжают к вам. И все! Дальше не разбираются. Проблема не в симках, не в Tor, не в интернете, проблема в том, насколько мало нужно правоохранительным органам, чтобы предъявить обвинение и получить санкцию на меру пресечения в виде заключения под стражу.
– Приведите еще пару примеров из жизни, чтобы понять, как недоброжелатели проникают в ваш интернет?
Правоохранительные органы не копают слишком глубоко, они работают до первого найденного человека
– Все что угодно. Вот эти симки, Tor, wi-fi… Если у вас пароль на страничку в соцсети взломан, вы плохой пароль придумали или взломщик достаточно профессиональный, взломали вашу почту, взломали социальную сеть и с ее адреса написали текст, который считается неприемлемым. И все! Вы будете крайним! По моему делу видно, что правоохранительные органы не копают слишком глубоко, они работают, как бы я выразился, до первого найденного человека. Основная их позиция – "экспертиза разберется". Не понимаю, зачем нужна экспертиза в таком простом случае, но допустим… Меня интересует другой вопрос – зачем человека держать под стражей? Все мои компьютеры уже изъяли… Это аргумент, который я не раз и не два высказывал в суде, но суд почему-то оставался глух.
– Какую технику у вас изъяли?
– Старые телефоны, флешки, б/у и новые ноутбуки – все изъято. Если следствие надеется на них найти что-то противозаконное, окей, у вас есть все! Ничем не могу вам помешать. Следствие ходатайствовало об избрании меры пресечения – заключение под стражу.
– Как долго продолжался обыск?
– Они в половине двенадцатого приехали, пока представились, пока объяснили, пока я вслух зачитывал то, что они мне предъявили, а они стояли вокруг и ждали. Обыск долго проходил, спать хотелось, надо вычитывать протокол, довольно тяжелая процедура. Даже нашли какие-то бумаги, ну, просто лист бумаги, на нем написаны вещи, которые вызвали у них непонимание. Грубо говоря, есть такая вещь, называется "Сеть доверия". Это штуковина, связанная с шифрованием. Визитка для некой технической вещи. Есть люди, которые так или иначе связаны с общением, коммуникацией в международной среде, им эта штуковина требуется для удостоверения личности. Когда вы приходите в банк, вы показываете паспорт, когда вы общаетесь через интернет, вы с помощью этой "Сети доверия" GPG удостоверяете свою личность. Но для оперативников было это непонятно. Так и записали в протоколе: "Изъят лист бумаги с цифро-буквенными обозначениями".
- Эти люди вели себя по-хамски?
- Они вели себя корректно. Криков, воплей, угроз – этого не было. Мне кажется, воспользовались моей неграмотностью. Был бы я образованнее в этом, мог сказать: "Вы должны мне предъявить такую-то бумагу. Где она?" И тогда бы жизнь пошла, наверное, как-то иначе. Но в ту ночь я поехал в отделение полиции…
– Что вам предъявили в полицейском участке?
– Следователь на компьютере пишет какую-то бумажку. Спрашивает: "Богатов Дмитрий Олегович?" – "Да, Богатов Дмитрий Олегович". – "Год рождения?" – "Такой-то". Вот он заполняет бумажку и предъявляет: "Вы подозреваетесь… И на основании этого по статье 91, 92 УПК вы задерживаетесь. Показания давать будете?" Я говорю: "Нет". Там все по протоколу, претензий у меня нет. Они мне зачитали: "Вот ваши права, вот ваши обязанности…" Я говорю: "По 51-й (в ст. 51 Конституции говорится, что "никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников". – РС) я отказываюсь что-либо говорить без адвоката". Ждем адвоката. Это мама мне подсказала, пока нет адвоката, ссылайся на 51-ю статью. Я про нее знал, но… Там такая ситуация, что когда вас спрашивают, на вас не кричат. Там как бы пытаются изобразить доверительную обстановку. Если там на вас кричат, оказывают давление, вы, естественно, зажимаетесь и говорите: "Я ничего не знаю, ничего не понимаю". В любом случае я сказал про 51-ю, и на этом все закончилось.
– Насколько профессионально разбираются в этих терминах – Tor, VPN – следователи и оперативники?
Не стоит списывать на злонамеренность то, что можно объяснить некомпетентностью
– Думаю, не разбираются вообще! Но у них есть какие-то эксперты, которые им что-то говорят. Но что получится, если я вам сейчас расскажу какую-нибудь тему, в которой вы не разбираетесь, и вы начнете то, что я вам рассказал, пересказывать кому-то еще? Особенно если вы начнете по тому, что я вам рассказал, судить и обвинять других людей.
– Было ли вам понятно, что раз машина репрессий запущена, то ее сложно остановить? Нынче такие времена.
– Времена, не времена… Я бы выразился так: не стоит списывать на злонамеренность то, что можно объяснить некомпетентностью, а некомпетентность я вижу.
– С кем вы сидели в изоляторе?
– Совершенно незнакомые мне люди. Не могу что-то подробно про них сказать. Это вопрос их личной жизни. В этом плане стараюсь быть максимально консервативным. Четыре человека вынуждены сутками в течение нескольких месяцев проводить в одной комнате, эти люди делали все возможное, чтобы жизнь в таких условиях была максимально комфортна для всех, насколько это вообще возможно. Сомневаюсь, что я бы когда-либо с ними столкнулся вне СИЗО. Стиль речи, манеры – это сложно объяснить, но это не вызывало принципиального удивления. Люди сидят, читают книги, пытаются извлечь полезное из ситуации неволи.
– Когда в изолятор попадают публичные люди, к примеру, политики Илья Яшин или Алексей Навальный, по их рассказам, им иногда приходится заниматься просвещением. Они делятся своими взглядами на жизнь, идеями и т.д. Приходилось ли вам делиться знаниями?
– Нет. Не давайте советы, пока у вас их не спросят. Я старался быть довольно кратким. Несколько раз меня спрашивали, что я математик, имею какие-то познания в области информационных технологий, и я мог прокомментировать какие-то вопросы. Но открывать лекторий в принудительном порядке – конечно, этого не делал. Считаю, это невежливо. У людей свои дела, а если им что-то нужно, они сами спросят.
– Какой вы получили жизненный опыт за эти три с лишним месяца в неволе?
– Умение слушать, умение не ставить крест на источнике информации, если он даже неправ. Но человек может обладать знаниями и чем-то полезным в другой области. Он вам не нравится, вы с ним не согласны, он говорит какие-то абсурдные вещи, к примеру, насчет ГМО, это еще не значит, что он не разбирается в иных вопросах. Такова моя позиция.
– Вы знали, что последние несколько месяцев, если не сказать – год-два, власть активно пытается взять под контроль интернет, многие люди пострадали – за перепосты, за лайки, есть люди, которые сидят в тюрьмах, есть люди, которые получают сроки? Репрессивная машина работает на тех, кто неосторожно использует интернет.
Одно дело – когда из мухи раздувают слона, а другое дело – когда и мухи нет
– Об этом знал, но я рассуждал так. Есть гибкое правоприменение. По большому счету, можно вспомнить знаменитые слова кардинала Ришелье: "Дайте мне шесть строчек, написанные рукой самого честного человека, и я найду, за что его повесить". Я слышал о том, насколько гибко это используется, но я рассуждал так, что я вообще не давал никаких "шести строчек"! Я не то что не делал ничего противозаконного, я не делал ничего даже сомнительного. Вообще ничего не писал! То есть это другое, одно дело – когда из мухи раздувают слона, а другое дело – когда и мухи нет.
– Но спустя месяцы следствие ходатайствовало, чтобы вас все-таки перевели под домашний арест.
– Если честно, я до конца не понимаю, почему они вдруг услышали те аргументы, которые мы повторяли из раза в раз. Если внимательно посмотреть на ходатайство об изменении меры пресечения, с которым вышел следователь, то оно слово в слово повторяет аргументы защиты, которые она озвучивала на других этапах следствия. Как это происходит, и почему они услышали это так поздно – мне непонятно.
– Были ли у вас моменты отчаяния, когда вы просто уже понимали, что сопротивляться бесполезно, и вы готовы смириться с тем, что вам реально светит по разным оценкам от четырех до 15 лет?
– Согласиться? Никогда! Я невиновен! Поэтому буду биться до конца, доказывать всегда и везде!
– То, что оперативники, следователи мало понимают в интернет-пространстве, в этих терминах, это мы выяснили. А насколько судья компетентен в этих вопросах?
– У меня не сложилось ощущения, что судья разбирается. Ситуация, на мой взгляд, настолько простая и очевидная, что если у человека было бы хоть минимальное понимание, то он бы задал вопрос: что вообще происходит?
– Сегодня активно прессуют сторонников Алексея Навального. Закрываются штабы, людей избивают, вплоть до того, что совершенно невинные активисты попадают на больничную койку. Будучи молодым человеком, ходите на акции протеста?
Насилие – это в принципе плохо, но насилие по политическим каким-то причинам – это, конечно, еще хуже
– Позволю себе прокомментировать первый пункт. В высшей степени считаю, что насилие – это в принципе плохо, но насилие по политическим мотивам, по причине принадлежности к какой-то общественной организации – это, конечно, еще хуже. И знаете, со мной согласится Уголовный кодекс! Но я уже давно на улицу не имею возможности выходить…
– На оппозиционные митинги не ходите?
– Нет.
– За деятельностью Алексея Навального и его сторонников не следите?
– Я примерно слежу за новостями, но сказать, что я политически активен или что-то в таком духе, нельзя. Скорее, наблюдатель.
– Как отреагировали на вашу беду коллеги из Московской финансово-юридической академии, где вы преподаете?
– Гораздо более ярко выраженной была деятельность моих бывших одногруппников, преподавателей, вообще коллег из МГУ. МФЮА – это немного другое общество. Я там работал внештатником, и это означает, что не столь активное участие принимал во внутренней жизни Академии. Я должен был читать лекции, а какие-то внутренние дела, понятия, ставки, штаты… В общем, я бы сказал, что я там не слишком активно общался.
– Письма, ходатайства были от реактора, от проректора: мы знаем этого парня, он хороший педагог, и не можем себе представить, что он может быть террористом.
Я вполне допускаю, что писали, потому что письма теряются, все что угодно теряется
– Мне неизвестно, чтобы от ректора МФЮА что-то такое приходило. Поймите правильно, я не хочу, чтобы это звучало так, будто я негативно говорю о людях. Причина очено проста. Я вполне допускаю, что писали, но письма теряются, все что угодно теряется в СИЗО! Это такая система… Она, конечно, работает, письма приходят, но если какое-то письмо потерялось, вы его уже никогда не найдете и не докажете, что оно вообще было.
– Как долго вы должны находиться под домашним арестом? И каковы будут дальше следственные процедуры?
– Сейчас я нахожусь под домашним арестом до 31 августа. Вероятно, следствие выйдет с ходатайством о продлении где-то в конце месяца. Но это только предположение.
– По каким статьям вас обвиняют в"терроризме"?
– Мое обвинение состоит из статьи 205, прим. 2 "Призывы к терроризму", и также мое обвинение состоит в приготовлениях к организации массовых беспорядков, статья 30, часть 1, статья 212, часть 1.
– Когда вам продлили арест, мама ваша находилась в здании суда и упала в обморок.
Следствие решило на основании абсолютно тех же материалов квалифицировать дело по другим статьям, как "тяжкое и очень тяжкое преступление"
– Следствие вышло с обвинением по 212-й, части 3-й, точнее даже с подозрением, и в суде ходатайство не было удовлетворено, мне была выбрана мера пресечения – подписка о невыезде. И вместо того чтобы расследовать и попытаться обосновать свое подозрение, следствие решило на основании абсолютно тех же материалов квалифицировать дело по другим статьям, как "тяжкое и очень тяжкое преступление". Это был шок, в том числе и для мамы. Когда не подходит одна статья, выбирают другую – это грубейший трюк. Судья согласился выбрать заключение под стражу по тому же делу, по тому же фактически ходатайству, исправленному в нескольких местах.
– Психологически готовы к тому, что получите какой-то срок и придется отбывать длительное заключение в колонии?
– Все-таки надеюсь на справедливость. Делаю то, что должен, я доказываю свою невиновность, это все.
– Вы с супругой молодые начинающие ученые. Не было у вас мысли уехать за границу, как это делают многие ваши сверстники?
Я не могу выходить из дома, но стараюсь делать все возможное, что полезного я могу делать дома
– Теоретически, конечно, это возможно, но тут важный момент… Здесь у меня есть работа, семья, и это не то решение, не то действие, которое делается за один вечер. Что будет дальше, я не знаю. Сейчас я под домашним арестом, не могу выходить из дома, но стараюсь делать все возможное и полезное, что я могу делать дома: читаю, образовываюсь, учусь.
– Есть люди, которые под домашним арестом сидели год и больше, и они начинают впадать в депрессию, ненавидеть свою квартиру.
– Скажу больше, у меня не было ненависти к своей камере по истечении трех с половиной месяцев. Мне рассказывали, что есть камеры гораздо худшие. Если мы берем за данность то, что я решением суда заключен под стражу, то моя камера неплохая.
– Для вас было неожиданным, что ваше дело получило мощнейшее освещение в прессе и огромное количество людей поддерживали вас?
– Конечно, ожидал какой-то реакции от друзей и знакомых, но вот того, что это будет иметь такой масштаб, конечно, не ожидал.
