Александр Генис: Соломон, я предлагаю сегодня необычный выпуск нашей традиционной рубрики «Картинки с выставки». Я только что вернулся из нашего с вами родного города — из Риги. Сегодня я хотел бы поговорить о Риге как музее, о тех художественных впечатлениях, которые я вынес из этой поездки. Мы обсудим с вами, что произошло в Риге: что было и что стало. Дело в том, что я побывал в Латвийском Национальном художественном музее. Конечно, вы в нем были тоже, потому что школьниками нас всегда водили в этот музей — это была часть школьных экскурсий.
Соломон Волков: Я без экскурсий туда довольно частенько захаживал. Это был мой любимый музей, мне он очень нравился по многим причинам. Во-первых, там был Рерих, я шел к Рериху, потому что в то время я не помню, чтобы в российских музеях Рериху было бы уделено столь значительное место. В рижском музее по стечению обстоятельств была замечательная коллекция рериховская, там огромный зал был специально под него отведен.
Александр Генис: Для меня это было открытие. Я помню, как еще пионером я полюбил дальние странствия из-за Рериха. Потому что его картины были волшебные, мистические, они будили жажду странствий. А все потому, что поклонники Рериха до войны в Латвии были влиятельны, они связались с Рерихом и он подарил им свои полотна, эти полотна пережили обе оккупации, дожили до наших дней. Замечательный подарок Рериха Риге. Когда я приехал в Нью-Йорк, то узнал, что в Нью-Йорке есть тоже музей Рериха. В нем у меня глаза на лоб полезли, потому что если в Риге было, кажется, 6 картин, то тут чуть ли не 206. Огромная коллекция, которая, надо сказать, стала очень популярна среди российских туристов. Когда я прихожу в этот музей, то теперь всегда встречаю толпу зрителей, в ведь раньше это было очень тихое местечко. Многие его поклонников называют «рерихнутые», но и без них Рерих - изумительный художник, конечно, Риге в этом смысле повезло. Сейчас Рериха в этом музее нет, они оставили только латвийских художников.
Соломон Волков: А куда переместили Рериха?
Александр Генис: Рериха никто никуда не задвинул, он находится в музее в здании бывшей биржи, прямо на Домской площади. Лучше места в Риге нет, так что за Рериха обижаться не следует. Но сам музей неузнаваем. Для меня он был достаточно скучным, потому что нас водили туда на экскурсии, рассказывая и показывая, как плохо жил латышский народ при царизме. Всех латышских художников представляли младшими братьями русских передвижников, так трактовали Розенталса, так трактовали даже Пурвитиса — это два латвийских классика, два самых знаменитых.
Соломон Волков: Они меня всегда привлекали, я даже не соотносил так уж сильно их с передвижниками. Потому что и у Пурвитиса, и у Розенталса палитра гораздо более светлая, она какая-то более изысканная, они больше внимания, мне кажется, уделяли фактурности в своей живописи, нежели сюжету.
Александр Генис: Вы совершенно правы. Но у нас в школе, как вы знаете, вставляли эту живопись в другой контекст. Именно сейчас я как раз их разглядел. Глаза, очищенные многолетним опытом, по-другому смотрят на все эти вещи, я увидал, что, конечно же, Пурвитис не зря был знаменитым пейзажистом с европейским именем. Пейзажи его обладают магическим, символическим характером. Может быть с Нестеровым его можно сравнить, но никоим образом не с Перовым, скажем. А у нас всех тащили в передвижники, как вы помните. В другом контексте вся латвийская живопись заиграла. Тут выставлен огромный слой искусства, который был скрыт в запасниках при советской власти.
Соломон Волков: Но выставлялись еще в советское время ранние модернисты, там были футуристические и кубистические картины. Это было все очень любопытно. Что же касается современного искусства, то в латышской живописи это два художников, с которыми я был знаком еще в свое время в Риге, Ян Паулюкс и Курт Фридрихсон.
Александр Генис: Есть, все они тоже есть. И вообще современное латвийское искусство, если мы современным называем вторую половину ХХ века, представлено очень хорошо. Особенно - звезда латвийской живописи Майя Табака, которая до сих работает, как раз только что была в Риге выставка ее работ. Она замечательная художница тоже с европейским именем, этакая сказочница, ее картины рассказывают увлекательную историю, на них приятно смотреть. На всех ее работах романтический флер, и, конечно - краски! У нее совершенно замечательная палитра.
Но мне больше всего понравилось то, чего я раньше не видел. Во-первых, конечно, меняется контекст. Например, Зале, знаменитый скульптор, который сделал два важных комплекса - Братское кладбище, но самое главное — Статуя Свободы. Это - главная достопримечательность независимой Латвии. В музее очень много его эскизов, его скульптур. Видно, как он шел к своему шедевру, к этой изумительной статуе, которая украшает Ригу. Как правильно сказано в музее — это латвийская версия ар-деко, чего мне раньше не приходило в голову, но сейчас я вижу, что там язык ар-деко использован. На постаменте стоит одновременно мать, жена и дочь, она моложавая и вечная. Женщину, которая олицетворяет Латвию, принято называть Милда. В фольклоре это - балтийская Венера. Она держит три звезды, наши глупо остряки шутили, что это реклама армянского коньяка. На самом деле это - три области Латвии: Курземе, Видземе и Латгале. Спиной к ней стоял памятник Ленину, теперь его больше нет. Когда советские власти оккупировали Латвию, Милду хотели снести, но за нее заступилась Вера Мухина, уроженка Риги, она спасла эту статую от уничтожения. Теперь это главная достопримечательность Риги, у которой стоит почетный караул,и фотографируются туристы.
Но еще я хотел сказать о двух художниках, которых я не знал, об одном из них я слышал — это Вольдермарис Ирбе. Это - латышский Пиросмани, или латышский Зверев. Он был бездомным пьяницей, бродягой, который рисовал на чем попало. Мне рассказывали латыши, которые жили до войны, что у них хранились папиросные коробки, которые расписывал Ирбе. Он был человеком необычайно талантливым, но абсолютно бесшабашным, поэтому очень трудно было собрать его работы. Ирбе умер во время войны, в 1944 году. Перед смертью немецкие искусствоведы обнаружили его талант и хотели устроить выставку его работ в Дрездене, но он не согласился, потому что не хотел работать с нацистскими властями и не хотел, чтобы его работы покидали Латвию. Сейчас уже вышла книжка Ирбе и можно ее посмотреть.
Второй восхитительный латвийский художник — Карлис Падегс. Это очаровательная фигура, о которой я никогда не слышал, когда жил в Латвии. Его все звали рижским денди, кем он и являлся. Это был блестящий юноша, который умер в 28 лет в 1940 году от туберкулеза. Вся его жизнь была игра. Он был этаким испанцем в Латвии, носил огромную черную шляпу, плащ, у него постоянно свисала сигарета из губы. Падегс был очень красив и безумно нравился женщинам.Он был потрясающим рисовальщиком, что мне напоминает Шиле. Его сравнивали и с Тулуз-Лотреком, и с Матиссом, и с Мунком. На самом деле он ни на кого не похож. Это совершенно необычная авангардная фигура. У него есть знаменитые картины, где он рисовал Мадонн так, что тело у них было как у проститутки, а лицо - как у Мадонны. Вы понимаете, какое скандальное сочетание.
С ним связана одна забавная история. У Падегса была масса любовниц, одна из них жила на улице Марияс, в соседнем со мной дом (тогда я, конечно, ничего этого не знал). У нее там был магазин, на стекле витрины этого магазина Падегс рисовал свою любовницу в непристойных позах. А поскольку у нее была очень необычная внешность, то профиль ее был легко узнаваем. Ей это очень нравилось, но не нравилось публике, которая стала жаловаться. Хозяйка сказала, что рисунки - реклама магазина, ничего особенного. В результате власти поставили полицейского, который следил за тем, чтобы художник не пачкал витрину. Сейчас в музее висят работы Падегса, а в Верманском парке, Кировском в наше время, стоит ему элегантный памятник, и всегда около него, свежая красная роза. Этот художник стал символом той Латвии, которую между войнами называли маленьким Парижем.
Однако дело не только в этом музее. Рига сама по себе музей. В первую очередь это видно на квартале ар-нуво. Как вам эта архитектура?
Соломон Волков: А что конкретно вы имеете в виду?
Александр Генис: Я имею в виду окрестности улицы Альберта, которая построена отцом Сергея Эйзенштейна Михаилом, и другими архитекторами того времени, в первую очередь замечательным латышским зодчим Константином Пекшенсом, который построил в Риге больше 250 зданий. Сейчас в Риге просто праздник ар-нуво. Как известно, ЮНЕСКО объявила заповедной зоной всю эту роскошь. Рига делит вместе с Барселоной первое место по количеству зданий ар-нуво. И туристов там невероятное количество. Но в наше время это все было заброшено и заплевано так, что это было и не узнать. А вам нравится этот стиль?
Соломон Волков: Я всегда вспоминаю реакцию Виктора Борисовича Шкловского, с которым я говорил о рижских корнях Эйзенштейна. Он очень скептически отзывался о работах Эйзенштейна-старшего, считал их подражательными и мещанскими. Я понимаю, что в данном случае это - вкус футуриста Шкловского, такого радикала-боевика, которому это все должно было очень мало нравиться, но, думаю, что по прошествии стольких лет это все выглядит гораздо более умилительным образом. Не так ли?
Александр Генис: Это любопытная история. В эпоху модернизма, в эпоху, которая так нравилась Шкловскому, который, собственно говоря, создавал и воспевал эту эстетику, ар-нуво не могло нравиться. Им нравился функционализм: все должно работать.
Соломон Волков: Корбюзье, условно говоря.
Александр Генис: А ар-нуво — это искусство украшений, декораций. Как говорил венский архитетор Адольф Лосс, “орнамент — это преступление”. А в Риге этих преступлений сколько угодно. Всю эпоху модернизма, начиная с 1920-х годов по, я бы сказал, 1980-е годы, ар-нуво был не в моде. Вы сказали — мещанский стиль? Что-то в этом есть, ведь это архитектура на грани пошлости. Все эти бесконечные украшения, которые нас так радуют, все эти мифологические фигуры, которые так презирал Сергей Эйзенштейн... Он ведь ненавидел своего отца, все считают, что это связано с фрейдистскими комплексами, а я считаю, что не с фрейдистскими, а с эстетическими комплексами. Эйзенштейн-старший и Эйзенштейн-младший — представляли две противоположные эстетики, и они не могли не столкнуться. Эйзенштейн-кинематографист был крайним авангардистом, Эйзенштейн-отец был сторонником исторической школы в архитектуре. А это значит, что можно брать что угодно, и лепить к чему попало. Из музея ты берешь любую архитектуру и складываешь ее вместе, получается что-то новое из старого.
Как называется этот стиль сегодня? Постмодернизм, конечно. Именно поэтому, когда постмодернизм появился, то и стиль ар-нуво вернулся. Мода на ар-нуво связана с тем, что появился постмодернизм. Эти два рифмующиеся стиля оживляют один другой.
Соломон Волков: В одной из наших недавних передач мы говорили о том, что Таллин прижал к сердцу три фигуры, которые связаны каким-то образом с Эстонией — это Солженицын, который написал «ГУЛАГ» в Эстонии, это Сергей Довлатов, который работал в Таллине, и это Тарковский, который снимал «Сталкера» в Таллине.
Александр Генис: К этой троице надо добавить и моего кумира Юрия Михайловича Лотмана.
Соломон Волков: А вот в Риге есть ли такой же культ Эйзенштейна в Риге современной?
Александр Генис: Михаил Эйзенштейн гораздо более важная фигура для Риги, чем его сын. Потому что огромное количество туристов приезжает только для того, чтобы посмотреть на эти дома, на эти улицы, на кварталы ар-нуво. Мало в мире есть таких мест, и архитектура эта в очень в хорошем состоянии сейчас находится. Я был в музее ар-нуво, который расположен в квартире Константина Пекшенса. Это милый уголок 1903 года, «белль эпок» в лучшем своем виде. Мы видим квартиру, в которой должна проходить красивая интеллигентная жизнь. Рояль, книги, цветы в дивных вазах, изящный обеденный сервиз, чудная мебель - каждая деталь продумана и каждая создает красивый быт. В таком мире хочется жить. Я все думаю: господи, как же угробили в Первую мировую войну такую замечательную эстетику.
Кстати, этот музей-квартира живо напомнила Барселону с ее культом Гауди. До того, как он взялся за свою церковь знаменитую, он проектировал квартиры для барселонских богатых людей. Я посещал их — это такая же уютная красивая буржуазная жизнь, которую смела Первая мировая война, революция, все произошедшие в ХХ веке перемены. Но это остаток былого покоя, высшее достижение этой эпохи находится в частном дома. Вот этот уют красивой и нормальной жизни, он достиг высшего своего проявления в двух городах — в Барселоне и в Риге. Разве мы знали с вами об этом, когда мы там жили?
Соломон Волков: Мы многого не знали. Я, например, сравнительно недавно узнал о том, что с Ригой связана, хотя и трагическим образом, судьба такого великого, на мой взгляд, киномастера, как Борис Барнет, человек, который снял несколько безусловно шедевров, начиная с «Приключений мистера Веста в стране большевиков», «Окраина» его классическая, которая получила кубок Муссолини в Италии на кинофестивале. Великое кино. Он снял замечательный фильм, я сравнительно недавно его пересматривал и не мог оторваться, не знаю, как вы к этому отнесетесь, «Подвиг разведчика», потрясающий фильм, триллер мирового класса. Барнет после «Подвига разведчика» уже такого рода популярных, художественно интересных произведений не создавал. Это странная история — он сломался. Приехал в Ригу снимать фильм, что-то не заладилось, это очень трагическая и неразъяснимая до сих пор история, в рижской гостинце кончил самоубийством, похоронен в Риге на Лесном кладбище. Очень странно, что в Риге нет культа Барнета, я бы это сделал.
Александр Генис: В Риге есть журнал «Открытый город», который издает моя однокурсница Татьяна Фаст. Она занимается замечательным делом: собирает всех знаменитых рижан, где бы они ни жили, о них пишет, их открывает. Выясняется, что с Ригой как-то связаны множество интересных фигур.
Соломон Волков: Какое ваше главное впечатление от этой поездки?
Александр Генис: Я понял, что есть города, которые больше своих стран. Страны меняются, а города остаются, и они являются уникумами в европейской культуре. Например, Вена, она уже давно не столица Австро-Венгрии, это город, который больше, чем нынешняя Австрия, Вена - сама по себе. И вот один из таких городов— это Рига. один из крупных космополитических культурных центров Европы.
(Музыка)
Александр Генис: Соломон, продолжим наш разговор о Риге музыкальной темой.
Соломон Волков: В Риге живет и здравствует уникальная музыкальная фигура, которая знаменита совершенно по заслугам на территории всего бывшего Советского Союза, также за его пределами, но, конечно, в Советском Союзе прежде всего. Это - Раймонд Паулс. У меня с Паулсом есть одно или два личных воспоминания. Я поступил в ту же самую музыкальную школу, где учился Паулс в Риге, но я поступил, когда он уже ее заканчивал. Каждый год давался так называемый отчетный концерт — это был главный концерт, устраивали его в консерваторском зале, большой зал всегда был полон публикой. Начинали его самые маленькие, ранние классы и кончали выпускники. Конечно, завершалось все хором мальчиков, был такой торжественный момент. Так вот я участвовал в начале концерта, а Паулс как пианист, он был знаменит, когда я поступил в школу, все знали, что есть такой замечательный пианист Паулс, о том, что он композитор, никто еще не догадывался, может быть даже сам Паулс не догадывался об этом. Вот таким образом мы появлялись на одной эстраде с Паулсом. В последующие годы я несколько раз разговаривал с ним по разным поводам, интервью у него как-то брал. Это, конечно, человек уникальный, я считаю, творческой судьбы. Потому что на сегодняшний день в самой Латвии его считают самым значительным живущим латышским композитором, самым знаменитым. Это точно уже касается в области эстрадной музыки. Но ведь у него совершенно уникальная слава, популярность, влияние в России. Я думаю, что во всех прочих бывших республиках Советского Союза. Разве не так?
Александр Генис: Мне кажется, он уникальный мелодист. Это ведь редчайшее качество. Сколько песен у нас на слуху, сколько мелодий он создал. Меня всегда это поражает, одну мелодию создашь, и ты уже гений.
Соломон Волков: Очень сложная, интересная фигура. Во-первых, для меня, как для человека, который в качестве историка культуры всегда интересовался взаимодействием культуры и политики, Паулс уникален тем, что он может быть единственный известный мне человек Советского Союза, который всерьез, будучи такой грандиозной творческой фигурой, всерьез занимался политикой. Он начал свою политическую «деятельность» еще в Советском Союзе, он был депутатом Верховного совета Латвийской ССР, при том, что он был беспартийным — это надо отметить. Затем он входил в несколько созывов Сейма латышского. Но мало того, он был министром культуры Латвии, которая еще входила в состав Советского Союза, в последние годы, но потом он еще как минимум три раза занимал посты министра культуры в разных латвийских правительствах. Более того, он даже баллотировался в президенты, проиграл эти выборы, но тем не менее, серьезно претендовал на пост президента. То есть человек действительно всерьез занимался политической деятельностью.
Александр Генис: Он в замечательной форме, все время выступает. Недавно он выпустил очень популярный альбом, который называется «Опера» - это оперные арии, которые он оживил и осовременил. Я читал интервью с ним на эту тему, где он сказал: «Ну что такое опера? Опера — это собрание хитов». И вот он таким образом создал альбом «Опера»: опера на современном языке.
Соломон Волков: Это замечательная идея и прекрасный альбом. Я его с большим удовольствием послушал. Мы покажем нашим слушателям фрагмент из него.
(Музыка)
Соломон Волков: Еще две песни, которые бы я хотел показать, принадлежат перу Паулса, они обе будут связаны с темой нашей передачи — с «Картинками с выставки». Причем, я уверен, все наши слушатели, может быть не сразу но вспомнят, что речь идет о вещах, связанных с картинами. Это в первую очередь знаменитый «Вернисаж» на слова Ильи Резника, исполняет Лайма Вайкуле и Валерий Леонтьев.
(Музыка)
Соломон Волков: Другая песня, которая, по-моему, может претендовать на титул самой популярной советской песни последних лет СССР — это «Миллион алых роз» на слова Андрея Вознесенского.
Александр Генис: Когда-то я был в Японии, гостил у родителей своей переводчицы. Это очень милые японские люди с явными левыми увлечениями, мать была учительницей, любительницей Горького, Шолохова, по-моему, она была даже членом японской коммунистической партии. Так или иначе, когда она меня увидела, чтобы сделать мне приятное, она запела на русском языке эту песню: «Миррион, миррион арых роз».
Соломон Волков: Песня действительно замечательная. Кроме того отметим такое обстоятельство: она сделала и Паулса, и даже Вознесенского легальными советскими миллионерами. То есть песню играли такое бесконечное количество раз, что и Паулс, и Вознесенский разбогатели на ней. И когда мы слушаем эту песню, то мы в первую очередь, думаем о грандиозной фигуре Раймонда Паулса.
Раймонд Паулс для нас — музыкальная Рига.
(Музыка)
