Жанна Слонёвская. Дом с витражом /Перевод Мадины Алексеевой. – Иностранная литература, 2017, №9.
"Бледным канделябром слез" назвал свой родной город Львов Збигнев Херберт, написав о нем напрямую лишь в предсмертном сборнике 1998 года (стихотворение "Высокий Замок"), хотя косвенно упоминал его и прежде на протяжении сорока с лишним лет писательской карьеры.
Львов больше, чем город, – это небольшая страна
Новые поколения спешат: Жанна Слонёвская родилась во Львове в 1978 году, а дебютный роман свой опубликовала в 2015-м. Львов не просто место действия рассказанной ею истории. Он больше, чем город, – это небольшая страна: "Моя национальность – львовянин".
Львов зиждется на смердящем трупе речки Полтвы, замурованной в каменный корсет, сам же он будто одушевлен и в конце 1990-х годов устает расти вверх и начинает оседать, обрушивая балконы на головы жителей. Тем не менее, город вечен, как и всё, в чем обнаруживается божественное участие:
"Хромой мужчина в белом задувал стоящие на алтаре свечи, у его ног крутилась кошка с выпирающими ребрами. Из неосвещенного алтаря до самых небес росли стебли длинных витражей. Мы проходили мимо дремлющих в боковых нефах давно умерших мужчин в рыцарских доспехах".
Львов – отнюдь не покрытое паутиной захолустье, но перекресток народов и империй, и едва ли не каждый его закоулок хранит память о трагическом столетии. Независимая история Львова начинается с попытки создания Западно-Украинской народной республики и польско-украинской войны 1918–19 гг., закончившейся вполне традиционно: "В день, когда бои за Львов завершились, еврейские улицы были объяты пламенем".
Социализм во Львове – это страх, притаившийся за дверью
Позже город, вместе со всей Восточной Европой, поневоле становится участником социалистического эксперимента: памятник Ленину мнет в руках и так уже мятую кепку, а после его низвержения выясняется, что пьедестал был сложен из надгробий с городского кладбища.
Социализм во Львове – это страх, притаившийся за дверью, белизна которой напоминает о снежных равнинах Сибири и долгих каторжных этапах.
Социализм во Львове – это царство подневольного равенства: "Женщины вызывали отвращение: они тащили сумки с покупками и ноющих детей, истекали потом и рявкали друг на друга. Мужчины были чище и тише, ходили тяжелой поступью, носили одинаковые серые пальто и шляпы".
Социализм во Львове – это непрестанно тлеющая и всегда готовая воспламениться борьба за свободу: девочка разбрасывает листовки, красавица падает, сраженная чекистской пулей, и ничто не заставит умолкнуть несгибаемого Черновола.
История Львова последнего столетия рассказана автором через биографии четырех женщин – четырех поколений одной семьи. Чопорная нимфоманка в велюровом пальто с приколотой янтарной бабочкой; тяжелое и неуклюжее тело, исколотое болезнью, точно сотнями иголок; цветущая ветка, до срока срезанная с дерева, и просто плохая девчонка, – как известно, все женщины немного колдуньи, но героини романа – несомненные ведьмы. Мужчины в этой маленькой вселенной если и появляются, то окруженные жертвенным ореолом: "Аба нарисовала портрет Иисуса в терновом венце: она придумала кровь и зеленые волосы, а еще приоткрытые губы, за которыми виднелась щель между передними зубами".
Мирок романических женщин составлен из магических любовных треугольников и подчиняется лишь прихотливым законам Венеры: "Благодаря силе любви прадеда в Ленинграде на целых тридцать суток наступила полярная ночь". Противоположностью любви является ненависть, и героини поселяют ее во всех комнатах, взращивают в каждом предмете, подают с каждым блюдом, пропитывают ею каждое слово.
Мифологические аллюзии органично вписываются во львовскую литературную традицию, просто обращения Слонёвской носят отвлеченный характер, тогда как, например, упоминавшийся уже Херберт ревизовал конкретные античные мифы.
Название романа – "Дом с витражом" – характеризует его основное место действия: героини живут в многоквартирном доме, парадную лестницу и фасад которого украшает витраж эпохи модерна. Изображение на витраже исполнено аллегории: "Мы жили на втором этаже и достаточно было открыть дверь, чтобы увидеть его центральную часть: остатки бронзово-огненного подземелья, из которого вырастал длинный одинокий ствол дерева, рассекающий пополам бирюзовое озеро".
Мысль неизвестного автора витража была устремлена ввысь и к лучшему, но само произведение искусства неуклонно разрушается, его перемалывают медленные челюсти времени, истории и людей.
Герой добровольного изгнанника Джойса говорил, что нельзя поменять родину, но можно изменить сюжет. Юная героиня-рассказчица Слонёвской с детства впитывает чувство ностальгии: она вспоминает очередь в кинотеатр на одноименный фильм Тарковского. Автор "Дома с витражом" покинула Львов в 24 года, занимается виртуальной и устной историей родного города, но на расстоянии.
Збигнев Херберт, твердо считавший отчизну местом, "где заступом звенящим выроют яму для мечты", почти не осмеливался писать о малой родине:
"Я бы хотел написать о задвижке калитки этого дома
о шершавом ее пожатье и дружелюбном скрипе
и хотя знаю о ней так много
повторяю лишь беспощадно банальный перечень слов".
Жанна Слонёвская, судя по всему, не испытывает подобных эстетических сомнений, и у нее своя правда и резоны: "История всегда лезла в нашу жизнь через двери и окна". И она оставляет свою героиню – "плохую девочку" на родине в самый важный час, подобно тому, как остался на родине в 1981 году Херберт.
Роман заканчивается на Майдане, сценой сражения с черными дикобразами из "Беркута" и появлением ростков новой и лучшей жизни:
"Врач с красным крестом на футболке, натянутой поверх пальто, то ли целовал, то ли откачивал лежащего на земле мужчину".
