Президентская кампания в России еще не началась, однако часть претендентов на высший государственный пост уже заявили о своих намерениях участвовать в выборах. Некоторые кандидаты уже начали формулировать предвыборные обещания.

Слова еще даже не кандидатов, а лишь номинантов уже вызывают целую гамму эмоций – от одобрения и восхищения до возмущения и неприятия. Виталия Шклярова называют одним из авторов успеха оппозиционных кандидатов на недавних муниципальных выборах в Москве. Теперь он работает в команде пока самой молодой претендентки на пост президента России Ксении Собчак.

– Насколько внимательно должны выбирать слова политики, в частности кандидаты в президенты?

– На самом деле, карьера политика начинается и заканчивается, естественно, с самой личности кандидата и с того, что он или она говорит. Поэтому самый главный упор в этой работе, в этой профессии – на слова и на смыслы. Конечно, кроме разговоров ты должен еще сдержать обещания, и работать, и пытаться провести, отстоять свою позицию, выполнять обещания. Вот Ксения Собчак говорит, что она "против всех". Это не значит, что все остальные кандидаты плохие, "против всех" – в данном случае это метафора, чтобы показать масштаб кризиса, катастрофы, в которой страна находится, неправильность пути последних 18 лет. То есть "против всех" – это не только про политику, а про мирные реформы – против того, что нет нормальных, здоровых школ, много инфраструктурных проблем, против коррупции и против всех тех, кто довел страну до такого состояния.

​– Все-таки у слова "против" есть некий негативный оттенок. Люди больше расположены к предлогу "за", как к некоему предложению...

– И да, и нет. Когда я занимаюсь тренингом людей, замечаю, что более качественный результат может быть достигнут не только, когда ты учишь людей, как нужно делать, но и как не нужно делать, как не совершать ошибки, потому что каждый человек индивидуален, у каждого свой характер, своя жестикуляция и так далее. Поэтому "против всех" в данном случае это позитивная повестка за реформы, но она закодирована.

​– Вы работали в штабе Берни Сандерса, одного из номинантов от Демократической партии. Есть ли в американских командах кандидатов в президенты люди, которые занимаются именно лингвистическим тренингом?

– Обязательно, и не только в США. В России это тоже есть. Политик – нормальный человек, который стремится к тому, чтобы достойно выглядеть не только внешне, но и риторически. Поэтому здесь все важно.

– Недавно один из журналистов сказал, что Ксения Собчак, заявив, что Крым украинский, фактически проиграла выборы.

– Я думаю, что от рассуждений, чей Крым, что там с Сирией или с Америкой, не много пользы. Гораздо важнее сейчас не браться за внешнюю политику, а заняться внутренней. Мне кажется, это отсутствие фокуса на важном. И в такой ситуации никто никого не услышит, мы все так и будем находиться за пределами власти, за пределами систем, позволяющих реально влиять на жизнь страны. Верхушка условных единороссов будет рулить, а мы будем спорить – это проект Кремля или нет, это против Навального или за.

– Если оценивать с точки зрения политтехнолога риторику Владимира Путина, насколько точно он работает с аудиторией?

– Очень точно. Он трансформировался как политик за все эти годы, натренировался и вырос профессионально. Ту жесткую риторику, с которой он начал – "мочить в сортире", он неуклонно дальше тянет. И это то, что востребовано в нашей политической системе координат, особенно среди электората Путина, – жесткий и сильный царь-батюшка и плохие бояре, - считает Шкляров.

Метафоры, сравнения, гиперболы, эвфемизмы – вот далеко не полный набор того, что используют в своей речи политики. Яркая и эффектная речь обращает на себя внимание. Иногда не все и не сразу понимают, о чем идет речь. И чтобы в этом разобраться, одного даже академического словаря оказывается мало. Кандидат филологических наук, специалист по эвфемии Левон Саакян обращает внимание, что в политическом и околополитическом пространстве идет процесс актуализации лексики.

– Меня, с одной стороны, профессионально заинтересовало, а с другой стороны – удивило слово "крючить", которое было произнесено Путиным совсем недавно. Он сказал, что "мы будем относиться равно ко всем, нет никакого желания кого-то крючить, тащить во что-то..." . С одной стороны, это ведь слово будто из времен опричнины – дыбить, крючить... Но с другой стороны, слово-то, оказывается, в толковом словаре Ушакова прекрасно представлено и означает – вызывать корчи, судороги, судорожные гримасы. Абсолютно нейтральное словцо, сленговое, возможно, просторечное. А вот в словаре молодежного сленга у глагола "крючить" есть особое значение – это донимать кого-то, изводить приставаниями. И Путин как раз использует это слово в новом значении. То есть есть определенная установка на молодежный язык, на внедрение молодежного языка. Идет процесс актуализации или обновления лексики. И Путин – известный мастер актуализации или вытаскивания из каких-то закромов каких-то выражений и словечек, фразеологизмов из иной сферы.

​– Но, я думаю, выражение "довести до цугундера" по-настоящему понял лишь круг людей, обладающий определенными знаниями...

– Я не знаю, откуда он вытащил это съеденное молью выражение. Довести до цугундера – это царская армия, это сто ударов палками, и как в его сознании это актуализируется, я даже не знаю.

– Зато прозвучало эффектно и запомнилось.

– Безусловно. В этом, наверное, миссия таких политиков и состоит. Например, на языке ацтеков верховный правитель называется – "тот, кто умеет говорить". Прямо и просто, кто владеет языком, то есть смыслами. У нас есть информационная вертикаль, которая в обществе формирует определенное мнение. Но всегда информационной вертикали противодействовала, противостояла в народе некая фольклорная среда. В советские годы это был мощный слой противодействия – фольклор, всевозможные анекдоты, истории, которые нейтрализовали этот дубовый язык совершенно. Сейчас нет этого потенциала, пока нет, он перешел на уровень, который я называю карнавальной поэтизацией. Особых анекдотов ведь и нет, во всяком случае в том виде, в каком они существовали раньше, и в интернете этого нет. Интернет - технический способ нивелирования силы вот этой самой информационной вертикали.

– Политическая риторика, адресованная старшему поколению, часто непонятна молодежи и наоборот. Отцы и дети часто не понимают друг друга в прямом смысле слова. Кандидат в президенты или политик не может всем нравиться. Как здесь соблюсти баланс – найдя словесный ключ к избирателю и не утратив здравый смысл?

– Каждое поколение имеет свой язык, по большому счету не только лексика разнится, но и семантика, и даже синтаксис. И вполне может быть, что какой-нибудь Зюганов, если он специально не следит за этим, не тренирует смыслы, не тренирует себя в этом направлении, он, конечно, будет говорить старым суконным языком, тем самым, о котором Корней Чуковский еще говорил "канцелярит", а французы называли "деревянным языком", имея в виду язык социалистических стран. Этим языком сейчас тоже говорят довольно много чиновников. Правда, чиновники высшего уровня все же отличаются очень ярким и красочным языком. Я думаю, это их оружие, и они должны им владеть в совершенстве. Другое дело, как интерпретировать. У слова "крючить", если у нас политическая цель, мы будем актуализировать первое значение, о котором я говорил, в значении опричнины, дыбить, и отсюда уже такой трамплинчик, и можно делать выводы.​

– В России всегда популярно было некое иносказание и эвфемизмы. В кампании, которая еще по сути не началась, это уже тоже заметно.

– Да, конечно. Вот портал "Медуза" пишет, например: мы рассказываем, как прошел прямой эфир с Собчак, для тех, кто не в силах его смотреть. Вы чувствуете, какая принудительная эвфемизация – вам намекают, что то, что было, было ужасно... Здесь нет прямой эвфемии, но тем не менее, вся коммуникативная тактика здесь выстроена так, что за этой фразой стоит очень много отрицательных смыслов. Или передача Малахова с Собчак, там был эпизод, когда Малахов не назвал фамилию Навального, и это древнейший прием эвфемии – умолчание. Он известен еще со времен византийских императоров. Здесь не табуизация имени, потому что если бы на имя Навального было наложено табу, то язык выработал бы автоматически замену, то есть некий эвфемизм. Но имя Навального всего лишь либо опускается, либо просто подставляется "господин Н", привет Гоголю. В общем-то, все уже было, и в нашей литературе, и в нашем обществе. Мы выходим на особый уровень карнавализации политического процесса, – отмечает лингвист Левон Саакян.

Известный ученый, доктор филологических наук Гасан Гусейнов считает, что слова в современной политике не имеют решающего значения.​ Люди реагируют на действия и на резкие, грубые высказывания. Причем, по словам специалиста, в последнее время это происходит не только в России.

– Никакого отношения к выборам лингвистика сейчас не имеет. Мы убедились в этом еще в США. Непосредственные выступления, непосредственное участие, непосредственные вещи не оказывают на избирателей такого воздействия, как некоторые прямые действия, в том числе речевые, то, что называется перформативностью. Если в ситуации некризисной эта перформативность спокойная, то есть основная масса слушателей умеет читать между строк и понимает, что за спокойной речью, спокойными высказываниями на самом деле скрываются более серьезные последствия, то в нынешней ситуации это все не работает - как проявление слабости, как проявление политической неспособности принятия какого-то действенного решения. Наоборот, довольно большой части избирателей, не всем, но очень большой части нравится высказывание резкое, грубое, так называемая искренность и действия поверх ставшей привычной после Второй мировой войны риторики.

​Сейчас впервые за много десятилетий, я думаю, после острой фазы холодной войны наступил момент, когда значительная часть публики, людей, проснувшихся для голосования, собственно политическое высказывание не интересует. Интерес представляет резкое, острое, грубое высказывание, которое выдает в политике не политика. Чем меньше этот человек политик, чем больше он похож на рубаху-парня, на такого свойского мужика, тем выше шансы, что он победит в схватке с интеллектуалом, с политиком, за спиной у которого десятилетия честного, беспорочного служения и так далее. Поэтому тут нужно просто представлять себе, что современная среда такая, современное общество такое, и не только в России. Мы это наблюдаем и в Польше, и в Венгрии, и в США.

Это новый тренд, мы являемся его современниками, это страшно интересно, даже захватывающе в каком-то смысле, но это вербальное выражение такого глобального кризиса. Мы видели это в Германии, где традиционные, нормальные, ставшие нормой для послевоенной Германии политики какую-то часть избирательного спектра отдают совершеннейшим отморозкам и просто неонацистам – группе "Альтернатива для Германии", например. Этот новый тренд у нас дошел просто до какой-то очень высокой степени, и поэтому для нашей страны оказываются экзотическими люди интеллигентные. Это такая парадоксальная ситуация, но она очень интересна.

– Есть ли какие-то ключевые выражения и слова, которые на данный момент могут принести кандидату дополнительные очки или, наоборот, отобрать их?

– Есть, конечно, такие. Например, в том, что касается российской ситуации, это любое взвешенное аналитическое слово, любая попытка просто проанализировать ситуацию, например, последствия аннексии Крыма. Вот тот, кто скажет "аннексия Крыма", на него повесят всех собак и скажут, что он сомневается в целостности границ нашего великого государства, призывает к изменению границ, хотя сами изменили эти границы нелегитимным путем. Или тот, кто скажет что-то о борьбе с коррупцией. Слово "коррупция" вызывает только кривую ухмылку. Вам скажут, что это не специфика нашей страны и во всем мире эта коррупция есть. И такого рода слова могут помешать человеку, который хочет избраться. В этом, кстати, парадокс Навального, потому что у него Фонд борьбы с коррупцией, он борется с коррупцией, но население все время слышит, как с коррупцией борются то государство, то еще кто-то, и оно уже совершенно нечувствительно к этому.

– Можно сказать, что значение этого слова обесценилось?

– Это инфляция, но она касается собственно населения. Потому что для большей части российского населения вообще словесный фон выборов, словесное содержание политической борьбы не представляется сколько-нибудь интересным или важным. Люди вообще считают политику как таковую грязным или бессмысленным делом. За это люди будут наказаны, и они уже наказаны тем, что они политически просто нерелевантны, и что бы они ни делали, ни говорили, это не имеет никакого значения, поэтому они будут ворчать, бурчать, но никаких действий предпринимать не будут. Потому что они презирают саму политику. Можно по-разному относиться к Григорию Алексеевичу Явлинскому, к его программе, к его действиям, но это человек с очень высокой репутаций, с идеями политическими, с определенным десятилетиями заработанным образом, и у него какие-то ничтожные проценты или доли процентов. Люди просто не ценят того, что у них реально есть, а ценят какие-то фантасмагорические вещи и ценят действия, силовые, насильственные действия. Поэтому наш политический кризис – это политический кризис людей, которые, с одной стороны, совершенно недееспособны, потому что не могут участвовать в выборах, и то, что у нас называется выборы, это не выборы никакие. С другой стороны, они презирают высказывания, речь и, если угодно, разум. У них вместо разума – инстинкт самосохранения. И конечно, в этой ситуации очень трудно оперировать разумными, рациональными аргументами, взвешенно говорить о том, что из-за каких-то слов можно потерять или приобрести голоса. До тех пор, пока общество не осознает необходимость, не почувствует потребность в политических решениях, возможности вести диалог, вести политические дискуссии, а не мечтать об окончательной победе над всеми врагами, вот до этих пор у нас будет такая очень интересная для внешнего наблюдателя, но очень депрессивная для самих граждан ситуация.

– То есть знаменитое выражение Бисмарка о том, что никогда люди так не врут, как перед выборами, во время войны и после охоты, можно считать устаревшим?

– Это, простите меня, банальность. Люди занимаются очень многими вещами, после которых они привирают. Даже человек, который прожил долгую и интересную жизнь, часто готов ради красного словца приврать, мы это наблюдаем сплошь и рядом. Человек любит приврать, это его свойство. Слово – серебро, молчание – золото. Проблема состоит в том, и это действительно наша проблема, очень серьезная наша проблема, что размыты границы между наглой ложью и истиной. Огромная часть населения считает, что все безразлично, что любое высказывание – это ложь, что любой политик врет, что любой человек, дорвавшийся до власти, коррупционер, и на этом основании они считают необходимым поддерживать статус-кво, потому что это им кажется стабильностью. Вот это массовое слабоумие, конечно, представляет колоссальную угрозу, потому что оно приводит многих молодых людей к социально и политически депрессивному состоянию. И вот как найти выход после многолетней, уже двухдесятилетней привычки к этому – это огромный вопрос. И тот, кто найдет такое "петушиное слово", этот человек очень многое сможет изменить. Но это будет видно только потом. Предвидеть, предчувствовать, кто и как это скажет и что заставит общество шевелиться, очень трудно. Многие такие точки, пункты и слова нашел Алексей Навальный, и он их произносит. Интересно, что его опыт наработан в США, то есть это американская традиция в гораздо большей степени, чем российская, и за этой ситуацией интересно наблюдать, – отмечает филолог и культуролог Гасан Гусейнов.