Петербургский историк, кандидат исторических наук, сотрудник мемориально-просветительского историко-культурного центра "Белое дело" Кирилл Александров лишен степени доктора наук.

Его диссертация, защищенная 1 марта 2016 года, посвящена кадровому составу власовской армии. Целью многолетнего исследования было разобраться, к каким социальным группам принадлежали люди, примкнувшие во время Второй мировой войны к армии Власова, и почему они решили обратить оружие против Советского Союза.

Накал страстей во время защиты диссертации был высок – здание Института истории РАН пикетировали коммунисты, на заседание пришли активисты патриотических и ветеранских организаций, которые обвинили Кирилла Александрова в апологии предателей родины, один из участников движения "Народный собор" написал жалобу в прокуратуру. Сторонники ученого отстаивают право науки оставаться вне политики и право исследователей касаться любых тем.

В октябре стало известно, что Минобрнауки отменило решение Института истории о присвоении Кириллу Александрову ученой степени. О том, свободна ли российская историческая наука от политической конъюнктуры, а также о том, почему и сегодня нам важно знать, кто такие власовцы, мы говорим с историком Кириллом Александровым.

– Кирилл, я так понимаю, что мы сегодня будем обсуждать два предмета: работу ВАК – Высшей аттестационной комиссии, точнее, ее экспертного совета по истории, и тему вашей докторской диссертации – кто и по каким причинам служил в армии Власова. Давайте начнем с первого пункта: лишение вас докторской степени явилось для вас неожиданностью?

– Нет, хотя я относительно недавно узнал, что на экспертном совете было голосование 8:11. Я бы хотел поблагодарить всех членов экспертного совета, которые, несмотря ни на какое давление, исходили из здравого смысла, а не из тех нелепых претензий, которые мне были предъявлены. Например, там была справка из Центрального архива ФСБ о том, что я никогда в этом архиве не работал. Но я указал сроки своей работы с точностью до месяцев. В первый раз я работал с архивно-следственным делом Андрея Власова и осужденного вместе с ним подельника летом 1994 года. Работал я прямо на Лубянке, заходил с четвертого подъезда.

Я был консультантом фильма "Власов, дважды проклятый генерал", мою работу курировал сотрудник-архивист службы контрразведки Юрий Разбоев. Самое главное – у меня на руках остались архивные тетради, я их предъявил; в них же все видно: почерк, желтизна бумаги, объем записей и их давность, ссылки на архивные листы и документы. В ответ мне сказали замечательную фразу: "Ну, это вы переписали у других исследователей". И тут я понял, что когда тебе серьезный человек в высоком звании, с докторской степенью говорит в лицо такую ложь, то вопрос решен.

Одна из претензий состояла в том, почему у меня нет ссылок на трехтомник документов о Власове 2015 года. Я объяснил, что, во-первых, значительная часть документов оттуда мне знакома – я ее читал в архивно-следственном деле. А во-вторых, когда этот трехтомник вышел, у меня как раз прошло обсуждение готовой диссертации. И когда я спросил, нужно ли мне из-за этого трехтомника переделывать диссертацию, отодвигая защиту еще на полгода или год, мне сказали: нет, просто оговорите этот вопрос в предисловии.

– А как называется ваша диссертация?

– "Генералитет и офицерские кадры вооруженных формирований Комитета освобождения народов России 1943–1946 гг." Я там выяснил, что генералов там было 35, а генералов и офицеров вместе – больше 4000, 2200 я установил поименно, 185 биографий подверг сплошному анализу от момента рождения до момента смерти. Я спрашивал, как этот трехтомник мог повлиять на выводы моей диссертации, в ответ – молчание: никак. Ведь люди, предъявившие эту претензию, – не специалисты по этой теме, они плохо читали мою диссертацию, и соотнести ее содержание с трехтомником документов они не в состоянии.

Еще говорилось, что в моей работе недостаточно теоретических обобщений. Ну, это я оставляю без комментариев – как выяснилось, в работе господина Мединского таких обобщений более чем достаточно, я даже думаю, что она вся состоит из теоретических обобщений.

Моими оппонентами были три профессиональных историка, доктора наук Никита Ломагин, Антон Посадский, Дмитрий Комаров. Все они специалисты в этой области. В подготовке отзыва на мою работу ведущей организации – Крымского федерального университета имени Вернадского – участвовал один из крупнейших специалистов по этой теме не только в России, но и в мире, доктор исторических наук Олег Романько. И эти люди более чем компетентны для того, чтобы отличить плохую работу от хорошей. Все они сделали серьезные замечания, но в итоге дали положительное заключение. Ни в экспертном совете, ни в президиуме ВАК, я уверен, не было ни одного такого специалиста в тот момент, когда принималось решение о лишении меня докторской степени, поэтому мне было удивительно их слушать.

И еще я вам расскажу историю, которую пока никому не рассказывал. В начале марта этого года у меня в кафе из рюкзака украли три тетради – именно те, на которых было написано "Центральный архив Министерства обороны", – видимо, чтобы я не мог подтвердить свои слова. Остальные тетради, которые были в рюкзаке, никто не тронул.

– Но эти украденные тетради кто-то видел?

– Да, их видели. Все это выглядело мерзко, нелепо и смешно. Я ответил на все вопросы. У меня не было трех подмененных рефератов и измененных оппонентов, и конечно, я считаю, что решение лишить меня докторской степени было не научным, а репрессивно-политическим. Я получил более 150 писем и звонков от коллег со всего мира со словами поддержки – независимо от их отношения к моим взглядам и к персонажам, о которых я пишу. Все же я занимаюсь этим 25 лет, и эта история не закончилась, теперь я собираюсь все это издать, мне поступило несколько предложений, в том числе от чешских коллег.

– Кирилл, у всякого процесса есть спусковой крючок – кто же запустил процесс лишения вас докторской степени?

– Это все закулисные игры. Давление на петербургский Институт истории началось в конце января 2016 года. Были телефонные звонки, вызовы для разговора: откажитесь, пересмотрите, сделайте что-нибудь… Одному из авторов официальных отзывов за несколько дней до защиты сказали забрать свой отзыв под угрозой увольнения. Он отказался, и все обошлось, но этот административный ресурс не имеет никакого отношения к науке.

А вообще, мне очень повезло: я был в докторантуре в петербургском Институте истории РАН, и моя диссертация обсуждалась несколько лет, не целиком, а по главам, за что я очень благодарен коллегам – это было для меня лучшей школой. Почти никто из коллег не разделяет моих взглядов на людей, бывших предметом моего исследования, но наши взгляды остались за рамками академической науки. С директором института Николаем Николаевичем Смирновым мы часто полемизируем на темы российской истории первой половины ХХ века, периода революции и Гражданской войны. Но он поставил честь и достоинство института, академической науки выше любых политических оценок и разногласий, четко разделил науку и политику: политика нас не интересует. Вот такие люди и должны быть в экспертных советах.

– Что было предметом вашего исследования?

– Моя диссертация посвящена профессиональной группе – офицерским кадрам войск "Комитета освобождения народов России". У нас часто путают Русскую освободительную армию и власовскую армию. На самом деле никакой власовской армии до конца осени 1944 года не существовало – только отдельные русские подразделения, частично интегрированные в состав германских вооруженных сил. Власов получил возможность создать свою армию только 14 ноября 1944 года, и создателем ее был не он, а его начальник штаба и заместитель по военным делам генерал-майор Федор Трухин, потомственный дворянин, бывший прапорщик императорской армии, в годы Гражданской войны – военспец, беспартийный генерал-майор Красной армии. Как личность он интереснее Власова – в силу воспитания, образования, свойственной ему рефлексии и прочего.

Трухин и ближайший круг его офицеров и приступили к созданию армии. В ней был свой офицерский корпус – вот я и хотел понять, сколько их было, как они туда попадали, какая у них была служба в Красной армии, какова была доля русских эмигрантов, белогвардейцев и их детей – а она была велика: например, из 35 генералов власовской армии 18 – участники белого движения. Среди подполковников, полковников и войсковых старшин было больше четверти бывших белых офицеров. Из 51 командира 28 были бывшие белые.

И все же главную роль играли советские граждане, в основном бывшие кадровые командиры Красной армии. Моя задача была установить круг этих людей, проанализировать их биографии, посмотреть, какие у них были награды, кто был участником военных преступлений на оккупированных территориях. Ну, и надо было понять, что с ними произошло, ведь после капитуляции Германии офицерский корпус власовской армии никуда не делся. Он существовал еще и в американской оккупационной зоне, долгое время сохранялись такие крупные формирования, как Русский корпус полковника Анатолия Рогожина.

– И каков же ваш главный вывод?

– Я установил численность офицерского корпуса, установил влияние бывших белых офицеров и их детей, установил, что круг мотивов, по которым люди туда попадали, был самым широким, об этом и шла речь на защите. Нельзя свести все к тому, что вот – все приспособленцы, или все – противники Сталина, или все стали его противниками в плену. Нет, есть разные судьбы и разные мотивации. Целый ряд власовских командиров в 1941–42 годах активно сражались в рядах Красной армии. Например, гвардии майор Вячеслав Артемьев был командиром гвардейского кавалерийского полка, посмертно награжден орденом. Были у Власова двое или трое летчиков – героев Советского Союза. А были и перебежчики, сознательно перешедшие на сторону противника, такие как генерал-майор Михаил Шаповалов и майор Иван Кононов. Были в армии Власова приспособленцы, которые просто хотели выжить, а были обиженные советской властью, репрессированные до войны, но в целом доля репрессированных до войны генералов и офицеров была очень невелика – думаю, процентов 10–15. Так что главный мой вывод состоит в том, что мотивация попадания офицеров во власовскую армию была многофакторной.

Это, кстати, вызвало самую горячую дискуссию и политические обвинения. Но я не вижу тут никакого криминала. Основная часть офицеров власовской армии принадлежала к тем социальным группам, которые в 20–30-е годы подвергались особым репрессиям. Это, в первую очередь, выходцы из крестьян. Например, Сергей Буниченко, бывший полковник Красной армии, генерал-майор, повешенный вместе с Власовым, чья дивизия оказала неоценимую поддержку повстанцам в Праге, – он был исключен из партии до войны за критику коллективизации и колхозного строя, и таких примеров можно привести много.

Кроме того, были выходцы из непролетарских социальных групп – бывшие купцы, дворяне, дети духовенства. На этом основании я сделал вывод, что сам факт существования офицерского корпуса власовской армии по персональному составу можно рассматривать как социальный протест против сталинской репрессивной политики.

– Это, наверное, больше всего возмутило ваших противников?

– Да, хотя я не вижу тут ничего страшного. Таких примеров много – в годы Первой мировой войны десятки тысяч военнослужащих австро-венгерской императорской армии, дававших присягу своему императору, переходили на сторону русской армии в знак протеста против национальной политики Австро-Венгрии. Государственная измена остается государственной изменой, но задача историка – констатировать факты, а не давать морально-нравственные оценки – об этом тоже говорили на защите. С какими бы оценками ни подходить к моим персонажам: гнусные предатели, беззаветные патриоты, несчастные люди, жертвы исторических обстоятельств, – это никак не влияет на содержание моей диссертации и на те выводы, к которым я пришел.

– А чего от вас ждали – подтверждения советской концепции, что все власовцы – собаки и предатели?

– Да, что это кучка пьяниц и дебоширов, изменников родины, за миску супа пошедших служить нацистам. Но ведь мы знаем роман Аркадия Васильева о Власове, написанный в 70-е годы: "В час дня, Ваше превосходительство", и есть намного меньше известная его статья в журнале "Вопросы литературы", где он пишет, что предательство Власова – это логическое продолжение Ярославского восстания 1918 года, Кронштадтского восстания 1921 года, это все звенья одной цепи – российской контрреволюции. Даже тогда было понятно, что дело не в кучке предателей, пьяниц и дебоширов.

Мне удалось оживить эту проблему; в 90-е годы, когда я начал ею заниматься, это было серое пятно, ни с какими именами оно не ассоциировалось, а ведь там были люди, их семьи, поступки, грехи, жизненный путь. Меня спрашивали, в чем польза от моей работы. А мне удалось помочь некоторым родственникам найти сведения об их дедушках и прадедушках, о которых они по 50–60 лет ничего не знали, и этот человеческий, гуманитарный аспект для меня очень важен. Сейчас для нас вообще важна тема человека на войне, и в отношении армии Власова этой темой никто не занимался.

– Были ли какие-то открытия: факты, судьбы, поразившие вас во время работы?

– За 25 лет такого было очень много. В одном американском архиве я нашел уникальные документы – подробные списки офицеров и рядовых власовской армии, находившихся в американском плену. И там есть первичные установочные сведения, то есть можно искать документы в других архивах. Для меня это было открытие. Несколько лет назад я опубликовал документ о том, как немцами был пленен генерал-лейтенант Власов. Этот немецкий отчет я нашел в Гуверовском архиве Стэнфордского университета, из него ясно, что Власов никогда сам в плен не сдавался, а был выдан русскими крестьянами, получившими за это вознаграждение.

– То есть его сдали свои же?

– Да, он попал в плен, будучи лояльным к советской власти. А в плену с ним разговаривал и убеждал его русский немец, уроженец Риги, проведший молодость в Петербурге, участник Первой мировой войны, а потом белого движения, капитан Северо-западной армии, а потом вермахта Вильфрид Штрик-Штрикфельдт. Без него, наверное, вообще не было бы никакого власовского движения. И я нашел подлинный приказ за подписью Юденича о производстве Штрик-Штрикфельдта в капитаны за отличия по службе. Мне помогали десятки людей, это был уникальный человеческий, а не только научный процесс.

– Какие судьбы вас особенно тронули?

– Есть два человека, судьба которых меня очень занимает. Один из них – майор Иван Теников, татарин по национальности, родом из Бийска. В 1942 году он служил в 337-м истребительном авиационном полку, в 287-й истребительной авиационной дивизии 8-й воздушной армии. 15 сентября 1942 года Теников таранил над Сталинградом немецкий "мессершмитт 110". Он его сбил и выбросился с парашютом, то есть совершил настоящий подвиг. Через год он был сбит в воздушном бою, попал в плен, а в 1944 году под влиянием власовской пропаганды подал рапорт в РОА, потом служил во власовской армии в чине майора. Правда, по состоянию здоровья после ранения летать он уже не мог.

И потом он исчез. Его считали погибшим, он упоминается в советских книжках 70-х годов – воздушный таран, Сталинградская битва. За свой таран он должен был получить как минимум орден, а то и героя Советского Союза, но его наградной карточки нет. И куда его перевели, тоже непонятно, где он провел целый год. Сведений о том, что он был заочно приговорен к какому-то наказанию, нет, как и отметок о возвращении в Советский Союз и судимости. Я предполагаю, что ему удалось остаться на Западе, по неким косвенным данным, он мог оказаться в Канаде, где после войны было много власовцев. Но это только предположение.

Еще один интересный персонаж – полковник власовской авиации Александр Ванюшин. В его карточке написано, что он был осужден военным трибуналом и казнен, так и я думал до 2010-го или 2011 года, а на самом деле его нелегально вывезла из Европы в США американская разведка, он там сменил фамилию и прожил довольно долго.

Еще одна уникальная личность – майор Борис Пивенштейн, который участвовал в спасении челюскинцев, за что получил орден, а в 1943 году был сбит и попал в плен к немцам. Как еврей он был обречен, но его вытащили из плена, и после войны он тоже исчез. Есть оперативные данные МГБ, что в 1952 году он выехал из американской оккупационной зоны Германии на Запад, и есть совсем уж экзотическая версия о том, что в 1956 году он участвовал в войне на стороне Израиля в качестве летчика израильских ВВС. Но я подчеркиваю, что это непроверенная информация.

Я уже упоминал Кононова – это единственный генерал-майор власовской армии из числа советских граждан, который избежал репатриации, все остальные генералы, советские граждане, были выданы, расстреляны или повешены. Кононову удалось спрятаться, и в 1950 году он приехал в Австралию. Кроме ордена Красной Звезды за финскую войну у него еще около 15 наград вермахта, это совершенно неуемная личность. В 1950 году он предлагал правительству Австралии сформировать русский полк и отправить его в Корею воевать на стороне сил ОНН. Австралийцы, наверное, испугались таких предложений, а Кононов, наверное, без проблем набрал бы две тысячи человек, так что потом можно было бы делать блокбастер на этой основе. Но его идею не поддержали. Он умер в 1967-м в Австралии от разрыва сердца.

Какой-то части власовских офицеров разными путями удалось спастись. Там была трагическая история. Человек, командовавший кадрами власовской армии в американском плену, – это был участник Первой мировой, кавалер ордена Святой Анны за храбрость, штабс-капитан старой русской армии, потом полковник Красной армии Михаил Меандров, сын московского священника, репрессированного большевиками. Даже американцы в Баварии говорили им: разбегайтесь! А Меандров считал – нет, мы офицеры, мы не можем бежать, не можем бросать солдат, мы не просто пленные, мы – политическая оппозиция Сталину, американцы обязательно дадут нам политическое убежище. Там был запутанный скрининг, просеивание, анкетирование, и какой-то части действительно удалось спастись. Но в целом все кончилось плохо: большую часть этих людей зимой 1946 года выдали, хотя какая-то часть все же сбежала и оказалась в США, Канаде, Южной Америке, Австралии. Сейчас, по моим подсчетам, в мире осталось еще пять-шесть живых офицеров власовской армии.

-– Кирилл, вы собираетесь дальше заниматься этой темой?

– У меня широкий круг интересов, я занимаюсь первой половиной ХХ века, но все равно все, что связано историей власовской армии, останется для меня важнейшей темой, а что касается отдаленных планов, то я хотел бы написать историю всего власовского движения как социально-политического явления. База у меня есть, но надо еще поработать в архивах. В США мне удалось познакомиться с документами на эту тему, которые еще никто не видел.

– Как вы считаете, настанут времена, когда вам вернут, по всей видимости, несправедливо отнятую у вас ученую степень?

– Дело не в моей степени, а том, чтобы ученые в России могли спокойно работать, не завися ни от каких политических обстоятельств, ни от какого давления. Оценки и выводы могут быть любые, главное, чтобы к науке не примешивалась политика. Если бы я написал то, что от меня ждали, я, наверное, был бы уже профессором, академиком, кем угодно, но у меня нет цели стать доктором исторических наук такой ценой. Для меня было очень важно, что те люди, которые со мной спорили, поддерживали меня, были включены в процесс обсуждения моей работы, подавали мне руку. Так вот, я хочу, чтобы все они продолжали подавать мне ее и дальше, – сказал в интервью Радио Свобода историк Кирилл Александров.