Александр Генис: В эфире - Нью-йоркский альманах, в котором мы с музыковедом и культурологом Соломоном Волковым обсуждаем новости культурной жизни, какими они видятся из Нью-Йорка.

Сегодняшний выпуск «Альманаха» откроет наша любимая рубрика «Премьера».

Дело в том, что в эти дни в Сан-Францисской опере проходит премьера нашего с вами, Соломон, любимого американского композитора. Это мировая премьера, но впереди постановки в самых разных оперных театрах.

Соломон Волков: Я впервые об этой опере услышал от самого Адамса, а именно в нью-йоркском сабвее, когда мы возвращались с концерта, о котором мы рассказывали нашим слушателям. Я назвал его «концертом века». Век у нас еще молодой, поэтому я имел основания так обозначить это событие. Это был юбилей фирмы звукозаписи американской «Нонсач», которая выпускает самую разнообразную музыку, от Баха до Офенбаха, включая и рок, и джаз, фолк-музыку. Джон Адамс один из главных композиторов, представленных на этом лейбле. Он любимый автор фирмы «Нонсач». Возвращаясь с этого концерта, который был придуман и организован Джоном Адамсом, он еще ведь общественный человек кроме того, что он замечательный композитор, мы разговорились. Я спросил Джона, над чем он сейчас работает, он сказал, что заканчивает работу над оперой о калифорнийских золотоискателях, знаменитой американской«золотой лихорадке» XIX века. Тут я вспомнил и рассказал ему, он этого не знал, историю о том, что Эйзенштейн, когда он приехал по приглашению студии «Парамаунт» в Голливуд в 1930-е годы, написал сценарий по «Американской трагедии» Драйзера, который был отвергнут. Тогда он сочинил сценарий под названием «Золото Зуттера» именно об этой истории, о «золотой лихорадке». Она ведь сыграла огромную роль в формировании американского мифа.

Александр Генис: «Золотая лихорадка» - архетипическое событие для становления американской идентичности. Это очень важно, потому что «золотая лихорадка» - это и есть американская мечта. Приехать в дикую пустыню и обрести там богатство, счастье, создать из этого богатства порядок, город, культуру, цивилизацию. Это и есть мифическая история Америки. На чистом листе Нового света пишет свою судьбу человеческая инициатива, воля, характер. В этом отношении «золотая лихорадка» - рудник смыслов. В нем Адамс и добывает музыку для своей оперы.

Соломон Волков: Адамс здесь нашел параллель к своему собственному существованию как композитора. Сам он из Новой Англии, его отец там жил. Но он давно, еще в 70-е годы переселился в Калифорнию, у него там летний домик.

Александр Генис: Хижина в горах.

Соломон Волков: Причем, недалеко от тех самых мест, где эта «золотая лихорадка» и происходила. Там течет речка, в которой первые пионеры находили крупные самородки. Но и по сию пору, говорил Джон, можно найти там маленькие крупинки золота, люди до сих пор моют песок в этой самой речке. Так вот Адамс себя сравнил с нынешними золотоискателями. Он говорил: когда-то текла река музыки, из нее можно было выловить крупные самородки, они достались таким оперным композиторам, как Вагнер, а он уже вынужден...

Александр Генис: ... золотым песком пробавляться...

Соломон Волков: ... или какие-то маленькие осколочки.

Александр Генис: “Поэзия та же добычи ради”.

Соломон Волков: Адамс говорит, что надеется на то, что ему повезет, и он хоть что-то сможет намыть.

Он к себе относится со значительной дозой юмора. Адамс - человек, не зазнавшийся, хотя его в общем-то довольно единодушно американская музыкальная критика произвела в самые значительные американские композиторы, и уж точно его считают самым значительным американским оперным композитором.

Александр Генис: Еще бы! Три его оперы Метрополитен поставила Адамса.

Соломон Волков: Это беспрецедентный рекорд.

​Александр Генис: В этом году Адамсу - 70 лет. Его юбилей отметили во всех музыкальных центрах мира.

Соломон Волков: Должен сказать, что мы с вами оба весьма скептически относимся к новейшим операм, прежде всего потому, что эти оперы в основном мучают слух. Но этого никак нельзя сказать про Адамса. Его оперы одновременно доступные и очень смелые, потому что оперы Адамса касаются сравнительно недавних событий, таких, как визит Никсона в Китай, об этом сейчас уже классическая опера «Никсон в Китае», и опера, о которой мы недавно говорили, под названием «Смерть Клингхоффера», тоже сравнительно недавнее трагическое событие, связанное с атакой террористов.

Александр Генис: По этому поводу Адамса спросили: вы же пишете оперы вслед газетным новостям, а тут у вас действие происходит в XIX веке. На это он ответил: «Это еще как сказать насчет XIX века. Сначала золотоискатели, пока находились крупные самородки, все были благородными, но когда золота осталось мало, они стали озлобленными расистами, чем напоминают мне избирателей Трампа”. Кроме этого Адамс сказал, что его опера посвящена проблемам отношения к женщине, а уж это самая что ни на есть актуальная тема в сегодняшней американском дискурсе.

Но пора сказать, о чем новая опера.

Соломон Волков: Это опера под названием «Девушки Золотого Запад». Здесь аллюзия, конечно же, к может быть не самой знаменитой, но достаточно известной опере Пуччини под названием «Девушка с Запада», которую он написал в 1910 году, то есть уже более ста лет тому назад и которая была основана на пьесе американского драматурга Беласко, в тот момент очень популярного. Это - типичная мелодрама. Пуччини ее замечательно озвучил. Но там ничего особо американского нет.

Александр Генис: Кроме индейцев, которые поют ровно одно слово, а именно - «Угх».

Соломон Волков: Сейчас это, конечно, скорее забавно, чем аутентично. «Тоска» или «Богема» всегда будет популярнее, чем «Девушка с Запада», такова уж судьба в данном случае этого произведения Пуччини. Причем, что интересно, Адамс, который, безусловно, неслучайно назвал свою оперу «Девушки с Золотого Запада», признался, что оперу Пуччини он не слушал.

Опера, как всегда, получилась у Адамса очень “слушабельная”. Он ведь начинал как минималист, но впоследствии оставил его позади, как, по его словам, Пикассо оставил позади свой кубизм.

Александр Генис: Хорошее сравнение.

Соломон Волков: Сейчас музыка Адамса — бульон, составленный из разнообразных элементов, там есть бахианский хор, как мы знаем по «Смерти Клингхоффера», там можно услышать эхо Вагнера, очень повлиявшего на Адамса, там есть и джаз, и рок, там используются синтезаторы.

Александр Генис: В этой опере особенно большая роль у песен, набор арий, которые создают мелодическую структуру, характерную именно для традиционной оперы.

Соломон Волков: Филип Гласс, один из ведущих американских минималистов, сказал: «Я композитор образов, а Адамс композитор слов». И Адамс согласен с этим определением. Он говорит: «Да, какие бы слова ни взял Гласс, это все равно будет музыка, которая отображает некий обобщенный образ».

Но Адамс как раз отталкивается от конкретных слов. Часто это - документы. Питер Селларс, замечательный американский театральный режиссер, много занимающийся оперой, стал в последнее время постоянным либреттистом Адамса. Он составляет для него коллажи из документов, как. например, в опере про Опенгеймера «Доктор Атомик», про создателя американской атомной бомбы.

Александр Генис: И на этот раз в основе оперы лежит дневник одной женщины, жившей на дальнем Западе.

Соломон Волков: Она была докторшей.

Александр Генис: Докторшей, в смысле женой врача в старом понимании этого слова.

Соломон Волков: Центральный эпизод и кульминация оперы — это суд Линча над мексиканкой, которая убила одного из золотоискателей, когда он к ней ломился в дверь. До сегодняшнего дня полной ясности в этом эпизоде нет. Почему она убила этого золотоискателя? ломился ли он к ней с намерением ее изнасиловать? Короче говоря, она всадила в него нож. Когда ее вешали, она сказала, что повторила бы это убийство еще раз, если бы такая ситуация повторилась.

Александр Генис: Мы никогда не узнаем правды. Это был настоящий суд Линча на тогда еще диком Западе. Все происходило за один день: ее схватили, осудили и повесили. На мосту, где это произошло, до сих пор есть табличка в память об этом событии с последними словами несчастной женщины, которые вы привели.

Соломон Волков: Опера эта - еще один важный вклад Джона Адамса в создание американской оперы, которая имеет шансы на то, чтобы звучать не только сегодня, а постоянно. Вероятно, она будет постоянно возобновляться, как это происходит с его первыми операми. А мы покажем нашим слушателям небольшой отрывок: это - танец Лолы Монтес, известной шансоньетки той эпохи, очень эффектный номер.

Александр Генис: Он называется «Паучий танец».

Соломон Волков: Итак, «Паучий танец» Лолы Монтес из новой оперы Джона Адамса «Девушки с Золотого Запада».

(Музыка)

Александр Генис: В Карнеги-Холл состоялся ряд важных концертов, где звучала русская, я бы сказал, очень русская музыка.

​Соломон Волков: Концерты эти были оркестра Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева. Солистами выступили два замечательных современных русских пианиста Денис Мацуев, постарше, и Даниил Трифонов, помоложе. Причем Даниил Трифонов, что очень необычно и привлекло внимание критики, выступил с собственным фортепианным концертом, который он написал, когда ему было 23 года, по заказу Кливлендского института музыки, где он в то время учился.

Александр Генис: По-моему, это очень редкий случай, когда пианисты, исполнители сочиняют собственную музыку в наши дни.

Соломон Волков: Это уникально редкий случай. . Хотя в былые времена это считалось само собой разумеющимся, что виртуоз, солист, сразу, конечно, приходит на ум Лист, концертирующий виртуоз, сочиняет собственную музыку.

Александр Генис: Для собственных же концертов.

Соломон Волков: Это была необходимая часть выступления. Но в наше время это, конечно, большая редкость. Я должен сказать, что вообще не могу припомнить такого случая. Нет, вспомнил — Родион Щедрин, я слушал несколько фортепианных концертов в его исполнении. Он, кстати, великолепный пианист, и написал несколько замечательных фортепианных концертов. Но за исключением Родиона Щедрина, который все-таки больше известен как композитор, чем пианист, хотя у него блестящая школа, он учился у Якова Флиера — это уже само по себе замечательная рекомендация, в современной ситуации, я такого вообще не могу вспомнить.

Александр Генис: В рецензии на этот концерт Томмазини, главный музыкальный критик «Нью-Йорк Таймс», написал, довольно странный отзыв: это хороший концерт, если его играет Трифонов. Потом добавил: «Я расцениваю эту фразу как комплимент».

Соломон Волков: Он отметил, что в этом концерте видна любовь Трифонова к творчеству трех титанических создателей русской фортепианной музыки, то есть к музыке Рахманинова, Скрябина и Прокофьева.

В отношениях между собой их отношения были очень непростые. Рахманинов и Скрябин рассматривались современниками как прямые антиподы. Когда после смерти Скрябина Рахманинов выступил с серией концертов памяти Скрябина, то - Прокофьев это зафиксировал, он был в этом концерте в Петербурге - интерпретация Скрябина Рахманиновым была столь непривычной и столь неприемлемой для скрябинофилов, что один из последних, знаменитый тенор Алчевский, рвался побить Рахманинова прямо за кулисами.

Александр Генис: Тем не менее, для западного во всяком случае слушателя вся эта музыка носит отчетливый привкус русскости — это русская музыка.

Соломон Волков: Это синтез всего русского в музыке. Чего Трифонов и добился, так это синтеза, казалось бы, противоположных традиций. Для Рахманинова Прокофьев не был соперником, но Прокофьев постоянно ощущал присутствие Рахманинова и в творческом плане, как бы это ни казалось парадоксальным, в том числе и в пианистическом отношении, потому что Прокофьев был замечательным пианистом, исполнителем своей музыки. Рихтер впервые в своих высказываниях обратил мое внимание на то, что тень Рахманинова висела над Прокофьевым всю его жизнь. Прокофьев всю свою жизнь соревновался с Рахманиновым, пытаясь, и он в значительной степени, конечно, в этом преуспел, создать собственный фортепианный язык.

Трифонов, повторю, создал очень любопытный синтез трех абсолютно разных фигур. Я вообще считаю, что уже за одно то, что знаменитый на сегодняшний день пианист, востребованный абсолютно всюду, написал свою музыку - замечательно.

Александр Генис: Напомним, что в прошлом году мы выбрали его музыкантом года.

Соломон Волков: Конечно. У него есть желание, умение, профессиональные навыки...

Александр Генис: ... и амбиции

Соломон Волков: ... сочинять музыку. Уже за это одно можно ему повесить любую медаль на грудь. И второе, можно выражать скептицизм, как некоторые рецензенты сделали, жалуясь, что в этом концерте нет самобытного лица автора, мол, нельзя сказать, что этот концерт открывает какие-то новые дороги, новые пути в жанре фортепианного концерта. Но я предпочитаю такой искренний, умелый, эмоциональный оммаж нашей замечательной троице: Рахманинову, Скрябину, Прокофьеву. Это лучше, чем если бы Трифонов вышел и стал бы щипать струны, ударять по клавишам кулаком, употребляя весь ненавистный мне, скажу я вам, арсенал музыкального сочинительства последний десятилетий.

Александр Генис: Соломон, вы были на этом концерте, как публика принимала новую музыку?

Соломон Волков: Восторженно.

Александр Генис: Потому что она понятна?

Соломон Волков: Посудите сами. Выходит замечательный пианист, я не хочу разбрасываться словами - великий, гениальный и так далее, это за нас потом решат потомки, но пианист своего поколения номер один, безусловно, к тому же, внешне невероятно обаятельный, он сейчас себе еще такую бородку красивую отрастил, грива развивается, он очень выразителен за инструментом. Видно, что человек живет в этой музыке, тем более. что она собственного сочинения. Впрочем, он живет в любой музыке.

Александр Генис: Критики говорят, что ему подвластен любой репертуар.

Соломон Волков: Да, мне Трифонова интересно слушать в любом репертуаре, потому что он всегда находит свой индивидуальный подход, он никогда не едет по наезженной дорожке, он никогда никого не копирует. Он делает, всякий раз какие-то неожиданные повороты - интерпретаторские я имею в виду, потому что Трифонов придерживается, что называется, буквы текста, там никаких вольностей нет, но интерпретация его всегда неожиданная, свежая, оригинальная, слушать его одно удовольствие.

Он нашел, конечно, достойного партнера в лице оркестра Мариинского театра под управлением Гергиева, который очень любит Трифонова, очень тактично, с любовью сопровождает это его сочинение. Он не подходит к этому снисходительно.

Александр Генис: Не сверху вниз.

Соломон Волков: Абсолютно нет. Гергиев провез Трифонова сейчас по всем значительным американским концертным залам, былы премьеры в и в Калифорнии, и в Чикаго, и в Нью-Йорке. Сам оркестр, должен сказать, находится в изумительной форме. Он весь составлен из молодых музыкантов. Причем, когда оркестр вышел на сцену, первое, что меня поразило — это количество молодых девушек, которые в нем играют. Я сосчитал, взял на себя такой труд: в оркестре 40 совсем молоденьких девушек прекрасно играющих. Когда ты думаешь о том, что сравнительно недавно в таких знаменитых оркестрах, как Берлинский или Венский, принципиально не было ни одной женщины, а здесь группа вторых скрипок вышла такая, что ее можно было бы назвать женским оркестром. Оркестр играет легко, воздушно и одновременно, когда нужно, с эмоциональной глубиной. Критики в восторге были и калифорнийские, и чикагские, они писали о “святящихся струнных”, о “звонких медных”, о “деликатных деревянных”. Они отмечали, что звучание оркестра богатое, но одновременно изысканное.

И это тоже очень важно, потому что на сегодняшний момент все труднее стало отличать один оркестр от другого, все-таки глобализация проникла и в эту сферу, звучание оркестров становится гомогенным, похоже одно на другое. Знаменитое русское звучание, глубокие темные басы, оно постепенно стало испаряться из русских оркестров. Гергиев, когда он только начинал разъезжать со своим оркестром, как раз обращали внимание на эти темные очень выразительные басы. Сейчас все это гораздо легче, светлее, он требует от оркестра других вещей. На будущий год Гергиеву исполняется 65 лет, это уже достаточно, я бы сказал, зрелый возраст, хотя для дирижера, сам Гергиев это всегда подчеркивает, это еще, только начало, потому что дирижеры созревают всегда позднее, чем исполнители-виртуозы, солисты.

Александр Генис: И творческая жизнь у них длиннее, чем у солистов.

Соломон Волков: Есть такое прозаическое объяснение — они хорошей зарядкой занимаются во время исполнения.

Александр Генис: Особенно Гергиев, который иногда темпераментно дирижирует зубочисткой.

Соломон Волков: Часто он дирижирует вообще без чего бы то ни было в руках. И критика специально американская отмечала его, как они выражались, “порхающие пальцы и острые точные жесты”. Я прослушал на двух концертах 9 симфонию Шостаковича, Третью симфонию Скрябина под названием «Божественная поэма» и не так часть звучащую Шестую симфонию Прокофьева. Прокофьев, можно сказать, любимый композитор Гергиева, ему нравится много разной музыки, он выступает то, что мы называем здесь в Америке чемпионом, то есть пропагандистом самых разных композиторов, например, Римского-Корсакова, если наугад, но Прокофьев — это главная любовь его жизни. Шестую Прокофьева я слушал и думал: с чем сравнить эту симфонию? Только одно приходит на ум — с «Войной и миром» Толстого. Это грандиозное эпическое и философское полотно. Вся критика единодушно отмечала исполнение Шестой симфонии как кульминацию нынешних гастролей.

Александр Генис: А как вам Мацуев? Дело в том, что я помню Мацуева еще совсем юным.

Соломон Волков: Помните, он на премии «Либерти» играл?

Александр Генис: Конечно, это было очень много лет назад. Я помню, что мы сидели полночи в российском консульстве. Это было еще в старые времена, когда мы были “соотечественниками за рубежом”, а не “колбасной эмиграцией”, и нас приглашали в консульство, где Мацуев полночи играл джаз. Он великолепный исполнитель джазовых импровизаций. Тогда у меня с ним был интересный разговор. Я сказал: «Вы знаете, какого композитора не хватает Америке? Скрябина». И Мацуев мне сказал: «Исправим». И исправил. Он действительно много играет Скрябина.

Соломон Волков: Как Трифонов ведущий пианист своего поколения, он помоложе Мацуева, так Мацуев - ведущий пианист своего поколения. И опять-таки, это интересно, он эволюционирует. Я всегда вспоминаю фразу из моего любимого, я даже не хочу сказать искусствоведа, а писателя об искусстве Абрама Эфроса, он в одном из своих очерков, описывая реакцию одного художника, говорит: «Он так, вкусно поводя пальцем, сказал: «Он растет». Так вот Мацуев растет. Он начинал как стальная машина со стальными мускулами.

Александр Генис: Скорее как сибирский медведь.

Соломон Волков: Это был ураган, а сейчас ему подвластна и лирика, и все, что угодно. При том, что он феноменально сыграл токкату из Седьмой сонаты Прокофьева на бис, зал вскочил на ноги, он может играть и лирику очень проникновенно и интересно. Интерпретации Мацуева тоже никогда не идут по накатанному, ты слышишь что-то совершенно необычное, свое. Это никогда не бывает скучным.

Так Гергиев представил Америке двух замечательных пианистов и показал свой новый, созданный за последние несколько лет оркестр. Вот такой праздник русской музыки состоялся в Нью-Йорке. А мы покажем нашим слушателям отрывок из фортепианного концерта Даниила Трифонова в его исполнении.

(Музыка)