Александр Генис: Уходящий год был очень важен для отечественной истории. Столетие Октябрьской, да и Февральской революции - так или иначе задело каждого, особенно - российских телезрителей, которые этой осенью следили за популярным и спорным сериалом “Троцкий”. Он-то и стал поводом для очередной беседы Бориса Парамонова в его авторской рубрике “История чтения”.

Борис Парамонов: Я эти сериалы не смотрел, так, заглянул раза два по две минуты. Этого было достаточно для того, чтобы понять, какую лапшу вешают на уши российским зрителям. Напал на сцену разговора Троцкого с Керенским: тот пытается втолковать большевикам, что ни к чему раскачивать лодку, а Троцкий в ответ: “революция только начинается, да я вас всех живыми в землю закопаю”. Вот ведь что главное, вот что акцентуируется в Троцком: сплошное Я, он видит и подаёт революцию как какой-то индивидуальный проект, не видит в революции ничего кроме инструмента реализации персональных амбиций.

Александр Генис: ​Да, об этом писали едва ли не все критики сериалов: что революция в них представлена как индивидуальный проект нескольких честолюбцев.

Борис Парамонов: И ещё как инспирация этих честолюбцев и авантюристов заграничными деньгами. Как правильно сказали критики, такая трактовка сто лет назад случившейся революции отвечает нынешним, буквально сиюминутным соображениям сегодняшних властителей: всякая революция - это интрига тёмных дельцов, поощряемых иностранными деньгами заграничных врагов России. Месседж примитивно понятный: вчера это был Троцкий, сегодня - Навальный. Власть российская решает сиюминутные свои задачи, ждать от неё правильной исторической ориентации бесполезно. Это агитка, а не история.

Александр Генис: ​Недаром так был скомкан и сведён на нет юбилей Октября. Нынешняя власть боится революций и не хочет вспоминать о них.

Борис Парамонов: Да, и вот такие фальшивые щиты выставляет, и за ними пытается спрятаться. Так вот, не говоря уже ничего больше об этих сериалах, поговорим о самом Троцком. О том, каким он был на деле, а не в пропагандистских фантазиях нынешних идеологов. А материалов для такого разговора больше чем достаточно. Троцкий ведь был очень плодовитым литератором, массу текстов написал, все они сейчас выставлены в сети, полное собрание сочинений: читай - не хочу! Я из многочисленных его книг для разговора в рамках нашей рубрики “История чтения” выбрал одну, написанную в конце тридцатых годов. Она называется “Преданная революция”. Это весьма выразительный итог всех расхождений Троцкого с тем руководством СССР.

Александр Генис: ​С теми, кто изгнал его изгнало из страны победившей - с его первостепенной помощью! - революции.

​Борис Парамонов: И вот первое, что необходимо сказать о Троцком ещё до любых подробностей его мировоззрения и его биографии: Троцкий совершенно не был типом политика, больше всего думающего о власти и стремящегося с ней. Таким политиком в революции был Сталин. А Троцкий не делал ни единой попытки захватить и удержать власть, когда она повисла в воздухе после болезни и смерти Ленина. Он даже, находясь на лечении в Кисловодске, не прервал его, чтобы приехать на похороны Ленина.

Александр Генис: ​И многие говорили тогда, да и потом, что это была роковая его ошибка.

Борис Парамонов: С точки зрения придворного интригана - конечно, да, ошибка. Но это вот и говорит убедительнейшим образом, что не был Троцкий ни интриганом, ни властолюбием. Ведь он мог очень легко сосредоточить власть в собственных руках во время паузы, вызванной болезнью Ленина: ведь за Троцким была армия, он был председателем Ревоенсовета всю Гражданскую войну и после, и в армии его любили. Во всяком случае доверяли ему и пошли бы за ним. Но не было у него интереса к власти. Другие у него интересы были.

Александр Генис: ​Какие же, Борис Михайлович?

Борис Парамонов: Он был по складу своему теоретик, идеолог. Он в этом отношении напоминает Ивана Карамазова, для которого главное - мысль разрешить. Хочется даже назвать его не просто теоретиком, а догматиком, - но этого делать не следует, потому что Троцкий дополнил марксистскую теорию, марксистскую догму, если угодно, очень интересный и смелым новшеством - идеей перманентной революции.

Александр Генис: ​ Надо бы напомнить нашим слушателям, что это такое.

Борис Парамонов: Тем более, что при этом случае называют не только Троцкого, но и Парвуса какподлинного автора этой идеи. Она родилась во время первой Русской революции 1905 года. Главным событием этой революции была всеобщая стачка, вырвавшая у царя парламентскую реформу, организацию Думы. Фон весьма выразительный: очень оживившейся либеральное движение, всякие банкетные кампании много шумели, но толком ничего не добились. А вот разразилась рабочая забастовка, причем всеобщая, - и сразу результат, причем громадный - созыв Думы, дарование Конституции.

Вот тогда Парвус /Гельфанд/ и смекнул: революция в России способна победить как рабочая революция, помимо и вне любого буржуазного движения. А коли так, то значит этой рабочей революции и незачем останавливаться на полпути, довольствуясь буржуазной парламентской демократией, а надо идти дальше, устанавливать социализм.

Александр Генис: ​Так все-таки значит Парвусу надо отдать приоритет?

Борис Парамонов: Это не важно, кто первый сказал - Добчинский или Бобчинский. Важно первостепенно то, что в первой революции был созван в Петербурге Совет рабочих депутатов, и Троцкий стал его фактическим главой. А Ленин в это время ближе Финляндии не добрался.

Александр Генис: ​Нет, известно, что он однажды выступил на Совете.

Борис Парамонов: Только однажды, и без всякого успеха, и снова свалил в Финляндию, а там и дальше. Совершенно ясно, что Ленин в 1905 году не понял всех возможностей Русской революции. Позднее понял, вернее в феврале 17-го вспомнил такой опыт пролетарского углубления революции, и с такими тезисами в апреле приехал в Россию. И Троцкий подоспел, и ознакомившись с апрельскими тезисами, тут же увидел в них своё, вот эту перманентную революцию, и вступил в союз с Лениным, а раньше в основном переругивались.

Александр Генис: ​Как же, помним: иудушка Троцкий. Но, Борис Михайлович, Вы обещали привлечь книгу Троцкого “Преданная революция”, а пока что речь идёт о предметах, знакомых - по крайней мере людям нашего поколения - без каких-либо ассоциаций с этой не дошедшей до нас тогда книги.

Борис Парамонов: Сейчас к этому перехожу. Книга “Преданная революция” - итоговая у Троцкого книга, здесь он свёл в единый текст все свои разногласия с советским руководством, со Сталиным в частности да и главным образом. Но есть в этой книге один тайный мотив - я бы сказал, мотивчик, - который ставит под сомнение весь путь Троцкого, и теорию его в том числе, вот эту самую перманентную революцию.

Но в общем ничего особенно нового Троцкий в “Преданной революции” не сказал. Здесь во всю силу звучит давний уже его мотив - о термидорианском перерождении революции. Этот термин употребляется для характеристики вождей победившей революции, которые удовлетворились ее результатами и собираются в дальнейшем пользоваться ими для собственного удовольствия. Так вот, об этом термидоре Троцкий говорил ещё в двадцатые годы, когда сам был у власти. Тогда же он борясь с перерождающимися партийцами, стал апеллировать к молодёжи, называл ее барометром партии.

Но в “Преданной революции” Троцкий дает характеристику послеоктябрьского Термидора в широком социологическом плане. Психологические его корни слишком понятны, попросту элементарны: бойцы революции расположились отдохнуть. Об этом писала вся тогдашняя художественная литература: хоть Булгаков в “Зойкинойй квартире”, хоть Алексей Толстой в “Гадюке”. Троцкий как истовый марксист объясняет это явление в объективном социологическом плане. Но тут-то он и проваливается незаметно в некую теоретическую яму.

Александр Генис: ​Объясните по порядку.

Борис Парамонов: Троцкий приводит такой простой и понятный пример. Если в магазине есть необходимый ассортимент доступных товаров, то и проблем не: заходи и покупай. Но если товара недостаточно, то выстраивается очередь. А если очередь большая и шумная, то вполне понятно тут же появляется вооружённый страж порядка.

Троцкий это к тому говорит, что согласно Ленину в его “Государстве и революции”, да и самим основоположникам, первая и необходимейшая черта социализма - это отмирание государства. Государство по определению есть аппарат насилия, орудие подчинения эксплуатируемых масс эксплуататорской прослойке. И вот тут Троцкий выдвигает главный полемический аргумент: как смеют нынешние вожди говорить, что социализм в СССР построен, коли происходит не отмирание, а усиление государства? Да, согласен Троцкий, в стране ликвидированы эксплуататорские классы, но одного этого далеко не хватает для социализма. И вот тут вспомним его пример с очередью: в СССР существует острое материальное неравенство, при котором люди, стоящие у рычагов распределения, себя, натурально, не обделят. Отсюда главным образом антагонизмы и недовольство масс в Советском Союзе, и вот для подавления этого недовольства, этого антагонизма существует и усиливается государство.

Александр Генис: ​ Но все это вполне понятно и в общем правильно. Где же тут та теоретическая ловушка, в котоую попал по-вашему Троцкий?

Борис Парамонов: У него оказывается скомпрометированной та самая теория перманентной революции, которую Троцкий, или там Парвус, или примкнувший к ним Ленин сочли оправдывающей социалистический переворот в преобладающе крестьянской стране. Большевикам именно переворот удалось сделать, но этого оказалось недостаточным для построения социализма: не хватало, категорически не хватало базиса, то есть достаточно выросших производительных сил. Отсюда и вечные нехватки - не только в двадцатые-тридцатые годы, когда писал Троцкий, но и позднее, во всю эпоху так называемой советской власти.

Александр Генис: ​ “Бедность наша превозмогла”, как писал Бабель.

Борис Парамонов: Или как писал он же: “Слонов не водится в нашей губернии, нам лошадку подавай на вечную муку”.

Александр Генис: ​Борис Михайлович, ну а теперь вернемся еще раз к телевизионному Троцкому. Как его подают: авантюрист Троцкий - или что-то иное?

Борис Парамонов: Можно, конечно, сказать, что сама теория перманентной революции была авантюрной. Но это не персональный авантюризм Троцкого, вполне бескорыстного человека, а теоретическая горячка революционера, попавшего в узкие рамки эволюционистской теории. Марксизм ведь - именно эволюционистская теория, как дарвинизм, скажем, и сюжет революции структурно с ним не соразмерен. Правильный марксист был Плеханов, вообще меньшевики и западные социал-демократы.

Александр Генис: ​ Но сегодня и последние отказались от марксизма. Как сказал как-то Фукуяма, марксизмы остались только в Пхеньяне и Гарварде.

Борис Парамонов: А все потому, что выяснилось главное: для удовлетворения нужд трудящихся масс совсем не обязательна экспроприация экспроприаторов или разрушение рыночной экономики.

И тогда тем более незачем было вспоминать Троцкого и его фальсифицированным образом затыкать сегодняшние Русские дырки.