В Великобритании опубликована книга "Инакомыслящий шпион. Суперагент Сталина во Второй мировой войне" (Maverick Spy. Stalin’s Super-agent in World War II). Ее автор – британский издатель и журналист Хэмиш Макгиббон – рассказывает о своем отце Джеймсе Макгиббоне, британском коммунисте, работавшем на советскую разведку во время войны.

Читатель этой книги начинает понимать, почему советским спецслужбам было так легко в 30–40-е годы вербовать на Западе агентуру, почему чекистские сети шпионажа в то время опутывали практически всю Европу. Беспрецедентная и массированная пропаганда Коминтерна и советских СМИ принималась западной левой интеллигенцией за чистую монету. Знаменитая "Кембриджская пятерка" была лишь вершиной айсберга, и отец автора этой книги Джеймс Макгиббон вполне может быть назван ее шестым членом, хотя он и не подозревал о ее существовании. Макгиббон работал на советскую разведку под двумя кодовыми именами: Долли и Милорд и снабжал ее важнейшей сверхсекретной информацией. У него был доступ не только к британским секретным разведданным, но и к немецким, которые поступали во время Второй мировой войны в штаб верховного командования. Как известно, англичанам удалось расшифровать немецкие депеши, зашифрованные шифровальной машиной "Энигма", и они многое знали о немецких планах и передвижении германских войск. В армии у Джеймса Макгиббона был чин второго лейтенанта, он служил в штаб-квартире британской военной разведки и был завербован ГРУ в 1940 году. Еще одно место его службы – вашингтонский центр по подготовке высадки союзников в Нормандии. Это он передал резидентуре ГРУ в Вашингтоне в 1943 году бесценную информацию о расположении немецких танковых армий перед битвой на Курской дуге, за что был награжден орденом Ленина. Благодаря Джеймсу Макгиббону прибывший в ноябре 1943 года на Тегеранскую конференцию Сталин знал о дате высадки союзников в Нормандии за шесть месяцев до начала операции. До недавнего времени о Макгиббоне не было известно, поскольку англичанам так и не удалось его разоблачить, хотя подозрения были основательные, – за ним даже было установлено наружное наблюдение и налажена прослушка в его доме. Советские спецслужбы также молчали. Работавшему в архиве ГРУ российскому историку разведки Владимиру Лоте удалось выяснить, что в Англии у ГРУ был агент под кодовым именем Долли, правда, он не смог определить его пол из-за женского псевдонима. Однако самое поразительное в этой истории – это сам факт принятия в штат британской разведки открытого коммуниста. Макгиббон не скрывал членства в партии, и его руководство знало об этом. В разведку он попал главным образом из-за знания немецкого языка: некоторое время он жил в Германии. Он охотно пошел на вербовку, поскольку считал своим партийным долгом помочь СССР в борьбе с нацизмом. И он, и его сын – автор книги – оправдывают тайное сотрудничество Макгиббона с британским союзником в войне; сам он лишь незадолго до кончины в 2000 году в возрасте 88 лет признался, что был советским шпионом. Письменные показания "суперагента Сталина", как назвали его издатели книги, были оглашены лишь после его смерти. Читая книгу, трудно понять бездумную толерантность и прекраснодушие британской контрразведки МИ5, у которой были достаточно веские основания подозревать Макгиббона в шпионаже, но которая не только не арестовала его, но позволила продолжить работать в разведке с доступом к секретной информации. Смехотворной для российского читателя выглядит описываемая в книге процедура перевода Джеймса Макгиббона из действующей армии в разведку. Представитель британского разведывательного ведомства задал ему лишь два вопроса: "Вы коммунист?" – "Да", – ответил Макгиббон. – "Но вы за нас или за Сталина?" – "За нас, сэр". Самое поразительное, что так это и было, – в архивах сохранился протокол собеседования. В качестве приложения к книге публикуются рассекреченные документы на русском и английском языках из российских и британских архивов. В России Хэмишу Макгиббону помогала в архивных разысканиях историк разведки Светлана Червонная, которой удалось обнаружить до недавнего времени недоступные документы о работе Джеймса Макгиббона на советскую разведку. Автор книги считает, что его отец не вписывается в традиционный образ советского агента и что его представления о патриотизме и предательстве не соответствуют общепринятым, поэтому он называет его нестандартным, своеобычным, инакомыслящим шпионом.

В интервью Радио Свобода сын подробно описывает политические убеждения отца.

– Он был типичным коммунистом-выходцем из среднего класса. В партию он вступил, как и многие представители английской интеллигенции 30-х годов, главным образом под влиянием событий Испанской гражданской войны, когда британские либералы-идеалисты вербовались в интербригады. Они были зациклены на борьбе с фашизмом, а коммунизм в их представлении был его антиподом. Мои родители происходили из очень консервативных и состоятельных семей верхнего среднего класса. Еще в 1935 году и мать, и отец – в то время очень молодые люди, двадцати с небольшим лет – были участниками консервативного молодежного движения. Но когда началась Испанская гражданская война, они пытались расселить в Англии эвакуированных испанских детей из Барселоны. В то время европейские страны подписали соглашение о невмешательстве в испанские дела. Но в Англии борьба с фашизмом стала политическим поветрием. Родители безуспешно пытались заручиться помощью у британских либеральных партий, и лишь коммунисты отозвались на их призыв и помогли. Это и было для них главной мотивацией вступления в 1937 году в британскую компартию. Не нужно забывать, что в то время идеи коммунизма были очень популярны среди левой европейской интеллигенции, – конечно, прежде всего благодаря мощной советской пропаганде. Это тогда мой отец, которому было 24 года, стал коммунистом.

– Ваши отец и мать вступили в компартию в июне 1937 года, в разгар Большого террора в Советском Союзе. Был ли ваш отец убежденным коммунистом, подлинными марксистом-ленинцем или же попросту политическим идеалистом, подпавшими под влияние советской пропаганды?

– Я бы сказал, что он был политическим идеалистом. Не уверен, что он читал Маркса. Кроме Испанской гражданской войны, вступить в компартию моих родителей заставила и экономическая ситуация в самой Британии. В стране была массовая безработица, кругом – вопиющая нищета рабочего класса. Многим казалось, что капитализм не работает и что социалисты и коммунисты предлагают реальные рецепты для решения социальных проблем. В то время для многих левых идеалистов было еще далеко не очевидно, что их идеи окажутся утопией, миражом в пустыне. Родители ухватились за их идеи. Как ни странно, но к коммунизму моего отца подтолкнули и христианские ценности. Его отец был одним из духовных руководителей шотландской протестантской церкви и знакомил сына в Глазго с жизнью беднейших слоев города и с тем, как церковь помогает беднякам. Думаю, что это навсегда запечатлелось в его детской памяти. И не исключено, что впоследствии Советский Союз стал восприниматься им как своего рода светская Церковь, борющаяся с невзгодами капитализма. Отцу казалось, что компартия может реализовать эти христианские идеи.

– Вы пишете, что, когда ваш отец впервые посетил Германию в 1932 году, он "флиртовал с нацизмом". Однако, вернувшись в Британию, он вступил в коммунистическую партию, а не в фашистскую партию Освальда Мосли. Значит ли это, что идеологии нацизма и коммунизма казались вашему отцу в чем-то близкими?

– Думаю, что к тому времени, когда он покинул Германию, у него уже не было никаких иллюзий по поводу нацизма. Он пробыл в Германии всего полтора года. Работал в издательстве, куда его пригласил друг детства, с которым он учился в школе в Шотландии. В Германии у него были друзья-евреи, и он видел, что творили штурмовики. В то время ему было 20 лет, политически он был абсолютно наивен. И если поначалу у него были какие-то иллюзии по поводу нацизма, то очень быстро они испарились. Отец вернулся в Англию весной 1933 года. К тому времени Гитлер уже пришел к власти. Не думаю, что он мог со знанием дела судить о коммунистической идеологии, о которой имел смутное представление. Единственная польза от пребывания в Германии – немецкий язык, отец бегло говорил по-немецки, что впоследствии стало важной, если не главной, причиной перевода его в военную разведку, когда он ушел в армию в начале войны, в 1939 году. Никакого особого увлечения нацизмом не было, что бы там ни говорили.

– Вы бы согласились с тем, что мотив, по которому ваш отец добровольно пошел на сотрудничество с советской разведкой, ничем не отличался от мотивации участников "Кембриджской пятерки": Кима Филби, Гая Бёрджесса, Дональда Маклина и других шпионов, завербованных в Англии советской разведкой?

– Это очень важный вопрос. В книге я подробно отвечаю на него и пытаюсь доказать, что причины сотрудничество отца с советской разведкой нельзя сравнивать с побуждениями членов "Кембриджской пятерки". Все, чего хотел отец, – это помочь победить нацизм с минимальными потерями для союзников. Советский Союз был союзником Британии в войне. По сути дела Черчилль и британское правительство делали тогда то же самое – всячески помогали СССР. Информация, которую отец передавал русским, была очень важной и эффективно помогала сломить сопротивление Германии. И в этом смысле, в отличие от "Кембриджской пятерки", отца нельзя назвать предателем. Прежде всего он был патриотом. Поскольку отец работал в центральном штабе военной разведки, у него была возможность передавать русским расшифровки секретных немецких планов и других сообщений, зашифрованных немецкой "Энигмой". Эту помощь воюющему Советскому Союзу трудно переоценить. Что касается членов "Кембриджской пятерки", то они были завербованы еще до войны. Их деятельность я не постесняюсь назвать предательской, ведь они выдавали на расправу советской тайной полиции зарубежных британских агентов, часть из которых работала в России, тем самым обрекая этих людей на смерть. Важнейшая секретная информация, которую они передавали, наносила огромный ущерб британским национальным интересам. Их деятельность лишь усиливала сталинский репрессивный режим. Я бы не стал сравнивать работу отца на Советский Союз со шпионажем Кима Филби и компании. Он не имел с ними ничего общего.

– Но вы сами пишете, что у вашего отца были контакты с Гаем Берджессом и Дональдом Маклином, бежавшими впоследствии в Москву. Не возникали ли у британских властей подозрения, что ваш отец входил в шпионскую сеть "Кембриджской пятерки"?

– Я не нашел никаких упоминаний об этом в рассекреченных документах МИ5, к которым получил доступ, когда собирал материал для книги. Кроме того, подозрения по поводу отца и слежка за ним пришлись на конец 40-х годов, когда в МИ5 еще не подозревали о существовании "Кембриджской пятерки". До бегства Бёрджесса и Маклина в Москву в 1951 году о их сотрудничестве с советской разведкой не было известно. Филби сбежал еще позже – в 1963-м. У МИ5 не было никаких причин причислять отца к "Кембриджской пятерке". Да у него и не было связи ни с кем из "Пятерки". Он не входил ни в какие шпионские сети. Что касается Бёрджесса, то это было просто светское знакомство. Бёрджесс ничего не знал о его работе на ГРУ. Даже в коммунистической партии об этом не знали. В своих воспоминаниях и признаниях ни Бёрджесс, ни Маклин, ни Энтони Блант, ни Джон Кернкросс не упоминают о Джеймсе Макгиббоне. Он был абсолютно самостоятельной и не вписывающейся в традиционное представлении о советских шпионах фигурой. Именно поэтому я озаглавил свою книгу "Инакомыслящий шпион".

– Вы упоминаете, что жившая в Лондоне баронесса Будберг была приятельницей вашего отца. Мура Будберг ведь была не только любовницей Горького и Герберта Уэллса, но и агентом НКВД. Она сотрудничала и с британской контрразведкой и, как вы отмечаете в книге, писала на вашего отца доносы. Что его связывало с ней?

– Отец был связан с ней в качестве издателя. Сразу после войны его издательство публиковало ее переводы. Она переводила книги с нескольких языков. Я бы сказал, что в гораздо большей мере с ней была связана моя мать. Мои родители были очарованы Мурой Будберг. Это была харизматичная, незаурядная женщина. Она была старше моих родителей, но ее дочь Таня принадлежала к их поколению. Мура, как я впоследствии обнаружил, строчила доносы в МИ5 на многих людей, с которыми встречалась. Ее дочь, как и отец, была занята в издательском бизнесе. Так что профессия отца была здесь связующим звеном.

– Вы называете отца патриотом и отрицаете, что он был предателем. Но осознаете ли вы, что если бы его разоблачили во время войны, то по законам военного времени он был бы расстрелян как иностранный шпион? Британский историк разведки Чэпман Пинчер уверен, что в случае разоблачения Джеймс Макгиббон был бы казнен. Вы согласны?

– Не знаю, не могу ответить с уверенностью. Конечно, Чэпман Пинчер – человек сведущий, знавший отца и знакомый с его признаниями, сделанными в конце жизни. Ему виднее. Я общался с ним и много раз обменивался письмами в интернете. Он уверял меня, что отец был бы расстрелян при разоблачении. Тем не менее я в этом не уверен. Если бы это произошло, то отец был бы расстрелян за сотрудничество с военным союзником, которому помогало британское правительство. Мне все же кажется, что наказание не было бы столь суровым. Думаю, что отец отделался бы тюрьмой. Сам он наверняка задумывался об этом. Мне все же кажется, что в этом случае британское правосудие было бы смущено и обескуражено необходимостью лишить жизни человека, который помогал союзникам выиграть войну. Мне трудно ответить на этот вопрос.

– Получал ли ваш отец денежное вознаграждение за свою информацию от советских кураторов?

– Абсолютно уверен, что денег он не получал. Я не нашел никаких доказательств, что ему платили, ни в британских, ни в российских архивах. Да и сам он всегда это отрицал. Он сотрудничал с советской разведкой по идейным соображениям, как и многие западные коммунисты того времени. Лишь однажды после войны, в 1949 году, отец получил предложение от советского посольства безвозмездно инвестировать значительную сумму в его издательство, которое нуждалось в финансовом вливании, но отец отверг это предложение.

– Вы пишете, что в 1949 году у МИ5 были доказательства, что советское посольство предложило ему деньги и что это сразу же вызвало подозрение в сотрудничестве с советской разведкой во время войны. Почему он не был арестован? Почему британские власти были столь нерешительны?

– Причина была в том, что у них были лишь подозрения, но не было конкретных доказательств. Они не знали, какую информацию отец поставлял русским, но знали, что он это делал. А с косвенными уликами в британский суд не пойдешь. Дело в том, что МИ5 прослушивала все разговоры в штаб-квартире британской компартии, которая была нашпигована "жучками". Ей удалось подслушать и записать разговор двух партийных функционеров в комнате, которую коммунисты считали безопасной для конфиденциальных разговоров. Один из говоривших был другом моего отца, другой – одним из руководителей партии. Друг отца и тоже коммунист сообщил партийному начальнику, что отец сотрудничал с русскими во время войны, что они хотят продолжить сотрудничество и предложили отцу инвестировать в его издательство две или три тысячи фунтов – большие деньги по тем временам – и отец просил у него совета: брать или не брать. Друг сообщил, что посоветовал не брать. Распечатка этого разговора сохранилась в рассекреченных документах МИ5, и я ее читал. Это все, что было у МИ5 на отца.

– В сентябре 1950 года вашего отца дважды допрашивал сотрудник МИ5 Уильям Скардон, получивший известность как человек "расколовший" физика Клауса Фукса – советского супершпиона, передавшего СССР важнейшую информацию по англо-американским ядерным разработкам. Эта информация сыграла ключевую роль при создании советской атомной бомбы. Почему Скардону не удалось заставить вашего отца признаться в шпионаже?

– В этом случае у Скардона не было тех доказательств, которые у него были в случае с Фуксом. У МИ5 были доказательства, какую именно информацию Фукс передавал русским. Скардон, который был блестящим и очень опытным специалистом по допросам, – он перешел в свое время в МИ5 из уголовной полиции – допрашивал Фукса два месяца. Тот упорно не признавался. Наконец сломался и собственноручно написал подробнейший отчет о том, что и когда передавал советской разведке. Получил 14-летний тюремный срок; отсидел, правда, девять лет. Скардон, конечно, был асом допроса, мастером "раскалывать" иностранных агентов. При этом он никогда не применял жестких мер. С отцом у него не получилось прежде всего из-за убежденности отца в своей правоте, в том, что он совершал благое дело. До конца жизни никто не мог его убедить в том, что он предал свою страну, что совершил преступление. Не исключаю, что Уильям Скардон ему сочувствовал и не проявил того усердия и настойчивости, которые проявил в деле Фукса.

– Насколько достоверны утверждения, которые вы приводите в книге, что Джеймс Макгиббон был награжден орденом Ленина за работу на советскую разведку?

– Мне очень хотелось получить официальное подтверждение этого. Куда я только ни писал. В 2010 году написал даже президенту России. Тогда им был Дмитрий Медведев. Уверен, что в архивах ГРУ или КГБ должны быть наградные листы или какие-то документы на этот счет. Президент мне не ответил. Сколько ни писал – никакого ответа. Впрочем, это не удивительно: русские никогда не признавали своих агентов. Они и Фукса не признали официально своим шпионом. Моя сестра также писала и тоже безответно. Единственное, что мне известно, – это то, что курьера отца в Лондоне звали Наташа (конечно, псевдоним). Это через нее он передавал информацию своему куратору, офицеру ГРУ Ивану Козлову, работавшему под дипломатическим прикрытием в должности помощника военного атташе советского посольства в Лондоне генерала Ивана Склярова, по совместительству резидента ГРУ. А когда отца перевели в Вашингтон, в англо-американский центр по подготовке операции "Оверлорд", – это открытие второго фронта – он передал своему американскому куратору Льву Сергееву – офицеру ГРУ, служившему в советском посольстве в Вашингтоне шофером военного атташе полковника Ильи Сараева, – план расположения немецких танковых армий в районе Курска. Это очень помогло русским во время битвы на Курской дуге в 1943 году. Все это выяснил российский историк разведки Владимир Лота, получивший доступ к архивам ГРУ. Скорее всего, именно после битвы на Курской дуге отец был награжден. Сам он подтверждения так и не получил. По каким-то причинам русские не хотели раскрывать кодовое имя отца и признавать его своим агентом. Может быть, они надеялись на продолжение сотрудничества? Не знаю.

– Вы пишете, что Джеймс Макгиббон и после войны оставался членом британской компартии, чего не скрывал, и, находясь под наблюдением, встречался с ее руководителями, которые были известны МИ5 как советские агенты. В частности, вы рассказываете о его встречах после войны с теоретиком партии Эндрю Ротстейном, которого вы называете агентом Кремля, и публикуете распечатки их разговоров, перехваченных прослушкой МИ5. Вас это не наводит на мысль, что ваш отец и после войны мог работать на советскую разведку?

– Во время войны Россию воспринимали в Британии как героического союзника. В то время отец не прерывал членство в компартии. Об этом было известно и его начальству в военной разведке. И даже в эпоху холодной войны, он оставался в ее рядах. Моя мать была еще радикальнее отца. МИ5 удалось записать их домашние политические дебаты. Мать критиковала политику Москвы в Восточной Европе. Я тогда находился под ее влиянием. Мне было 14 лет, но и я участвовал в их спорах. Помню мать меня спросила, за кого бы я проголосовал, если бы у меня было право голоса, и я ответил, что за лейбористов или коммунистов. В конце концов я все же выбрал лейбористов. Период после ХХ съезда советской компартии и особенно после подавления Венгерского восстания в 1956 году стал для отца временем прощания с коммунистическими иллюзиями. Это был серьезный идеологический кризис. В конце концов отец вышел из компартии, вступил в лейбористскую партию и навсегда порвал с коммунистами.

– После войны ваш отец был владельцем издательства. Не могли ли советские спецслужбы использовать его издательство для печатания пропагандистских материалов или политически ангажированных книг?

– Никто не влиял на выбор литературы, которую отец издавал. Никаких пропагандистских материалов он не публиковал. Да, значительную часть его издательских планов составляли переводы русской литературы. У него всегда был интерес к России. Помню, что он издал биографию балерины Галины Улановой, приобрел права на перевод и публикацию некоторых произведений Солженицына, в частности "Одного дня Ивана Денисовича". Издал в переводе мемуары маршала Жукова. Я уже не говорю о русских классиках. Ничего политически ангажированного он не издавал, никаких заказов советского посольства не выполнял. Отец много сделал для популяризации русской культуры в Англии. Если он с кем-то и сотрудничал, то это были советские издательства.

– Ваш отец полстолетия скрывал, что был советским шпионом. Молчал и стойко держался на допросах, все отрицал. И вдруг незадолго до кончины решил признаться в работе на советские спецслужбы и даже собственноручно написал признание. Что побудило его признаться в шпионаже? Ведь в Британии нет срока давности для наказания за шпионаж и государственную измену.

– Отец постоянно размышлял о том, что совершил. И всегда оправдывал свою работу на русских во время войны. И конечно, он не предавал своей страны, потому что его информация помогла победить нацизм и выиграть войну. Если его называть предателем, то тогда и Черчилль – предатель, поскольку также помогал русским во время войны. Смысл моей книги – показать, что отец делал нужное и важное дело и не предавал свою страну. Он сам хотел написать книгу о своей работе во время войны. Он обратился за советом к юристам, и те сообщили, что в любом случае ему придется пройти через суд и что это может занять много времени и сил, и он не решился. Тем не менее он решил изложить свое признание в письменной форме. Оно носило конфиденциальный характер. Но его семья была с ним ознакомлена. Через десять лет после его смерти я опубликовал в 2010 году газете "Таймс" статью о работе отца во время войны. Надо сказать, что, когда мы с братом и сестрой прочли признание отца, мы одобрили его действия. Я был горд за него. Я и сейчас горжусь им.