Режиссер, актер, хореограф и сочинитель Олег Жуковский пять лет назад вернулся в родной для него город – Новосибирск. Он долго жил и работал в Европе. В 1999 году открыл в Дрездене театр La Pushkin. И с этим своим бродячим театром объездил 16 стран.

Еще Жуковский успел побывать актером и в труппе "Формального театра" Андрея Могучего, и у Антона Адасинского в театре DEREVO.

Как только La Pushkin обосновался в Новосибирске, он сразу стал заметным явлением. Непривычный и не очень понятный театр одних зрителей раздражал, другие им восхищались. Впрочем, немало оказалось и тех, кто раздражался и восхищался одновременно. Театр Олега Жуковского – это сплав клоунады, гротеска, серьезной авангардной музыки, абсурдистских текстов и много чего еще. "Станиславский создал театр переживания, а у нас театр проживания", – заявляет Жуковский.

"Калейдоскоп актерских выкрутасов" – так на афише обозначен жанр одного из спектаклей театра. Это определение подошло бы и к другим его постановкам. К примеру, "Колобок-рок" весь такой. Там есть эпизод, где Олег Жуковский читает нараспев свое стихотворение о заболевшей балерине. Она сидит у окна и смотрит на улицу:

Мимо проходит мужик
В яркой желтой жилетке.
С лопатой на плече.
Скрывается за углом.
Балерина задергивает штору, включает грустную музыку.
Не беда!
Скоро они познакомятся, полюбят друг друга
И проживут вместе долгую счастливую жизнь.
Они даже умрут в один день.
Их так и положат рядом:
Ее в балетной пачке,
Его – в яркой оранжевой жилетке с лопатой на плече.

Лысая голова, резкий клоунский грим, который превращает лицо в размалеванную маску. При этом исполнитель облачен в воздушную белую юбку балерины. Прочитав посвященное родным дедушке и бабушке стихотворение, Жуковский начинает танец, одновременно комичный и изысканный. Приемы площадного искусства в театре La Pushkin всегда огранены изощренной актерской пластикой. Нередко Олег Жуковский обращается к публике: "Братики и доченьки". Наверное, в ином театре это звучало бы нелепо. Здесь – органично.

Театр La Pushkin – независимый, негосударственный. Несколько лет ему удавалось самостоятельно сводить концы с концами, то есть оплачивать и аренду помещения, и труд приглашенных актеров и музыкантов. Кое-что давали сборы от продажи билетов. Главным же источником дохода были гонорары Жуковского, – прежде всего за психофизические тренинги "Танец тела". Мастер-классы он давал и людям театра, и далеким от искусства людям. Словом, всем желающим. Так продолжалось до ноября минувшего года, когда основатель La Pushkin внезапно объявил, что уезжает в неизвестном направлении. Что покидает "Сарай искусств" – переоборудованный под театрик павильон в Центральном парке.

Новосибирские власти предложили такой выход: мэрия возьмет помещение на содержание и превратит "Сарай" в городскую площадку новаторского искусства, то есть в место для экспериментов в выставочной, сценической и литературной деятельности. При этом La Pushkin там останется, но Олег Жуковский станет еще худруком новой лаборатории.

Вся местная пресса сообщила об этом. Почитатели театра вздохнули с облегчением. Сам Жуковский как будто тоже обрадовался. На своей странице в Фейсбуке он написал:

Мы собираем целый банк идей, начинаем их скрещивать и так и эдак. Отсюда звук, там линии, слова, здесь силуэты. Не думайте о том, чем все на выходе окажется – это лаборатория проектов. 1 апреля встретимся в "Сарае искусств", начнем колдовать!

План был хорош. Но что-то не заладилось. То ли достаточно желающих участвовать в лаборатории не нашлось, то ли Олег Жуковский вдруг почувствовал себя в Новосибирске неуютно. Сам он не слишком охотно говорит о причинах. Складывается впечатление, что просто настала пора пускаться в путь. Как бы то ни было, руководитель театра объявил, что вместе с женой – сценографом Авророй Жуковской переезжает в Петербург. В начале апреля La Pushkin провел прощальную гастроль в дружественном ему новосибирском драматическом театре "Старый дом". Кто-то из зрителей посетовал: вот ведь надо же было решить покинуть город, чтобы, наконец, все билеты оказались раскупленными.

Олег Жуковский говорит, что он легкий на подъем человек:

– Как бы мне иногда больно ни было покидать что-то, с чем я сросся, но ведь искусство впереди меня бежит, а я за ним. Пять лет я очень четко и осознанно провел в Новосибирске. Я понимал, что мне нужна такая плотная зона, где мне никто не мешает находиться в своей пустоте. Я собрал спектакли, которые были сделаны раньше в Европе. Вторую половину из того, что есть в репертуаре, доделал здесь. Дело в том, что у меня было достаточное количество планов, которые очень тяжело, просто невозможно выполнить непрерывно гастролирующему театру. Мне нужна была своя площадка, очень удобная, со сценической техникой, со всем оборудованием. Я ее построил, все задуманное сделал, и теперь вот поехал дальше.

– Вы столько сил вложили в "Сарай искусств". Что с ним будет после вашего отъезда?

– Вполне возможно, что он так и будет "Сараем искусств". Было бы это очень здорово. Это же второй театр я построил в Новосибирске. Первый построил: там теперь, вообще, не пойми чего.

– А это где?

– Лофт TRAVA. Это с другой стороны Центрального парка. Там был очень удобный для меня театр, самый удобный.

– И что?

– Никто не выдержал жесткой аренды. Мы хотели сделать такой культурный лофт. Но все со временем оттуда сбежали. И там уже такое убожество!

– Ну а "Сарай искусств"? Вот вы надеетесь, что он будет по-прежнему существовать. Но оставляете ли вы в городе подходящих людей, которые смогут продолжать там работу?

– Я думаю, там будут какие-нибудь традиционные кружки и художественная самодеятельность, что тоже очень важно.

– Да уж, конечно.

– Я был недавно в Барнауле. Показывал спектакли и проводил мастер-классы. Ко мне пришел заниматься парень такой невероятный! Я готов был его просто украсть с собой в Питер. И он по образованию режиссер. Но вот в Новосибирске как-то ни актеры не ходили ко мне на мастер-классы, ни студенты Театрального института. Представляете, за пять лет, что я провел здесь, у меня не было ни одного урока для новосибирских актеров! А ведь я преподавал как в академиях театра и кино Будапешта и Берлина, так и в огромном количестве европейских театров.

И в Питере, куда я за последние два месяца дважды приезжал на две недели, у меня было на мастер-классе 90 человек, с которыми я плотно занимался по несколько дней. Например, шесть дней по шесть часов.

– А здесь не приходили? А вы звали?

– Ну, конечно! Слушайте, я настолько на виду в этом городе! Редкая собака в профессии не знает, что я есть.

– Может быть, местные театральные деятели считают, что ваша эстетика им не близкая?

– Я же профессионал и всю жизнь работаю с профессионалами, которым совершенно наплевать на все эти эстетики. Если есть какие-то знания, которые мне нужны для профессии, я все бросал и, как пиявка, приставал, и со мной занимались. Так продолжается 30 лет. Я что, не был актером-студентом?! Да ты лезешь, как червяк, в любую дырку. Тебя выгоняют. Если билетов нет, я через крыши залезал, через подвалы залезал, через сцены перебегал. Если я знал, что в городе что-то есть, меня невозможно было остановить. А тут целый Театральный институт, 5 курсов – и кукольные, и такие, и сякие. Один раз кто-то привел на мои занятия двух студентов. Они посмотрели, удивились и больше не появлялись.

– Не поняли?

– Почему не поняли? Поняли. Только их поколение за поколением готовят к такому же формату, к этому кусочку хлеба. Закончил – у тебя есть шанс поступить в "Красный факел" или в "Глобус". Если ты какой-нибудь кривенький, поедешь в Барнаул. Но принадлежность твоя к мировой культуре просто ножницами вырезается

– Что вы будете делать в Петербурге?

– Знаете, я раньше часто летал во сне. И один сон раз от раза повторялся. Ты залетаешь очень высоко, ходишь по какому-то карнизу небоскреба, смотришь вниз и думаешь: "А вдруг сейчас не полечу? Что я тут буду делать?" И потом ты так отталкиваешься, чуть-чуть покружишь вокруг балкона, и взмыва-а-а-ешь! Я не хочу ничего планировать. Я в мае приезжаю и даже не очень представляю, что будет. У меня есть достаточное количество интересных предложений, которые сейчас рассматриваю. Какой импульс получу, то и будет происходить. Мне очень интересно.

– И все же вас приглашают в конкретный театр?

– Нет, никто меня не приглашает. Я уже в состоянии сам приглашать. Я знаю, что меня ждут в каких-то проектах, чтобы я вошел в них. Это и государственные компании, и негосударственные компании. У меня много там друзей из моего артистического прошлого. И все они, кто остался в профессии, сейчас очень интересные. Я знаю двух режиссеров, с которыми мне интересно было бы работать. Это очень много значит – быть заточенным на крупных режиссеров. В моей жизни было три очень крупных режиссера. Сначала это был Андрей Могучий, потом Антон Адасинский и потом еще Аттила Виднянский. С другой стороны, в Питере недавно вручалась премия "Прорыв". Я был в жюри, присуждал приз за лучшую женскую роль. И познакомился там с молодыми парнями-режиссерами. Может быть, попробую с ними поработать.

Я могу в любой момент открыть свой театр. Могу пойти в какие-то еще другие, потому что про свой театр я более-менее понятен.

– Олег, почему театр называется La Pushkin? Ладно, что не по-русски написано, он ведь не в России начинался. Но знатоки указывают, что здесь артикль неправильный. Что у вас Пушкин получается женского рода.

– Не могу сказать. Просто однажды я открыл театр La Pushkin. Я, в общем, ничего не придумываю. Слова сами приходят. Моя задача – себя подготовить и все записать. То, что приходит, ухитриться успеть зафиксировать. Однажды так стихи писал в гостинице в Красноярске. Я засыпал. И мне каждый раз по четыре строчки вылезало. Я уже спать хочу, не могу, уже второй час ночи. И я нашел такой канал в телевизоре, где нет ничего. Нажимаю на кнопку, возникает рябь, я что-то там вижу в отблеске, записываю четыре строчки, ложусь спать. И мне сразу вылетает еще четыре строчки. Уже прошу прекратить, я больше не могу, я устал! И опять, опять четыре строчки. Так было, наверное, раз 25. Вот что получилось:

Горсть монет раскатилась со звоном.
Одному гордость,
Другому пузо
Мешает нагнуться.

Старая женщина в кимоно, японка.
Молодая чешка.
Я посередине лысый.
Летим.

Детство детству рознь.
Мое без трусов, но с карманами.

Кирпич пригодился.
Время убил.
Дом построил.
Живу. С тобой.

Зачем искать грибы,
которые ты не терял?

Твой хлеб, мой стол – одна семья,
за стеной – другая.

А сейчас появилось новое:

Две звезды
На одном погоне.
На другом – три.
Не слишком ли?

– Спектакль "Станиславский" я бы назвала программным для вашего театра. Поначалу ты еще улавливаешь какие-то факты, связанные с реальной жизнью основоположников Художественного театра. Там и судьбоносная встреча в "Славянском базаре" присутствует, и знаменитое "Не верю!" обыгрывается, и дружба-вражда Константина Сергеевича и Владимира Ивановича. Затем начинается что-то совсем уж невероятное. По вашей воле два безбашенных персонажа имеют одну жену на двоих. Идут в лес на лыжах за грибами. Приезжают в Новосибирск, чтобы посетить театр La Pushkin. Поначалу оторопь берет, но вскоре ты принимаешь правила игры и несешься по волне этого абсурда. Вы сообщаете, что Немирович-Данченко все время молчал, а Станиславский все за ним записывал, ничего не пропускал, и так появилась книга "Работа актера над ролью". В конце концов объявляете:

Как известно, Константин Сергеевич любил кошек. Но он был наполовину корейцем, поэтому питался собачатиной. А Немирович-Данченко как истинный собачник в отместку жрал кошек.

Спектакль "Станиславский" если не высмеивает психологический драматический театр, то уж, во всяком случае, показывает его странным. Но вы, Олег, сами никогда не работали в русле традиционного театра?

– На самом деле традиционный театр – это я.

– Думаю, вы имеете в виду другую традицию…

– Вот это скоморошество гораздо древнее, чем то, что за 50 лет в нашем городе наплодили с драматическим театром. Это совершенно привозное. К Сибири никакого отношения не имеет. Здесь был шаманизм. Здесь люди разговаривали с духами. Это я – традиционный театр, традиционный сибирский театр. Я изучал эти традиции. Я и врачеванием занимаюсь. Я занимаюсь питанием – я очень хороший и повар, и диетолог. Я могу в Питер приехать и открыть ресторан благостной пищи. Стану этим заниматься с огромным удовольствием. Мы изучаем травки-ягодки. Мы занимаемся психофизикой и биомеханикой. Вот это подлинная традиция.

– Как проходят у вас на мастер-классы? Чему вы учите людей?

– Я их учу думать пространством, пользоваться своим телом, быть реактивным, быть вместе с партнером совершенно в других отношениях, принципиально в других отношениях, как в джунглях. Я всем занимаюсь – и восточными, и западными практиками, и той своей собственной, что я сам практикую ежедневно.

Я встретил в своей жизни двух людей, которые очень сильно на меня повлияли, но эти встречи были настолько короткими! Ты получаешь какой-то импульс, какую-то информацию, какие-то упражнения, какое-то мировоззрение. Дальше уже это твоя личная работа. Никто ни из кого ничего не сделает.

– Можете назвать этих двух?

– Даниэле Финци Паска, такой бродвейский человек, который очень много делал в "Цирке дю Солей". И удивительный наш земляк, из Новосибирска, Олег Киселев. Он работал на Таганке во время Высоцкого. Потом он открыл свой театр – театр Олега Киселева. По сути, это был первый русский физический театр. Он сразу взорвал всю Москву в 80-х и эмигрировал в Канаду. Больше он не был в Новосибирске. Вот он меня прямо патронировал. Первая встреча была 10 дней и вторая 10, а между ними два года. Но эти два года я практиковал осознанно то, что он мне дал, и добился результата, и пошел дальше.

Театральные вузы – это лишь начало, детские садики. Я ведь тоже заканчивал ГИТИС. Я специально пошел к такому мастеру гротеска, к клоуну Андрюше. Он профессор ГИТИСа, и у него своя мастерская. В ней я учился. Я счастлив, что он меня взял. А он как раз такого и искал.

– На прощальных показах в зрительном зале не было свободных мест. Ни одного. А прежде? Как посещался ваш театр в новосибирский период его существования?

– Наверное, я свалился в конце. Мы третий сезон закончили очень хорошо, когда, наконец, ты не думаешь про эти пресловутые 100 тысяч в месяц, где их взять на содержание театра. И еще мы сделали очень удачный уличный фестиваль артистов "Шляпа". А потом вдруг – бах! – мы сыграли пять спектаклей в пустых залах. Между тем спектакли шли в очень хорошей форме.

– Новосибирск более чем полуторамиллионный город. И что же, в нем не нашлось на ваш маленький театр достаточно зрителей?

– Наши зрители есть, но их небольшое количество. И прежде чем они наполнят твои залы, твои кости вороны растащат по Расточке (Расточка – неофициальное название криминогенного новосибирского микрорайона. – РС).

Я родился здесь. Когда подрос, у меня мысли не было, что я буду заниматься театром. Потому что я ходил в наши театры. Это неинтересно! Я занимался другими вещами: генетикой занимался. Но вот я узнал, что такое мировой театр. И он огромен! Это такая многоликость, проникающая друг в друга, где драматический театр – это осьмушка от торта. Да, какое там! Если представить все формы: танцевальные, клоунада…Одних видов кукольных театров такое безумное количество! Но почему-то в этом городе живут так, как будто мировой культуры, мирового искусства, мировой практики вообще не существует. И это нечестно по отношению к тем людям, которых я люблю: к моим землякам, которые по этим улицам ходят. Представляете, я здесь очень много сыграл спектаклей. Если приезжает сюда какой-нибудь крупный режиссер – Диденко или Федотов, к примеру, они обязательно идут в "Сарай искусств". Но наши местные небожители не идут.

Мне повезло, что я встретил Аврору. Мы три года вместе, и она – это прямо половина моего театра. Моя жена – не просто театральный художник. Мы и играем спектакли вдвоем, мы и занимаемся менеджментом. Она способна увлечь идеей и повести за собой такое количество людей, какое мне нужно на спектакле. За три года я приготовил себе партнера, у которого идеи ничуть не ниже моего уровня! Мы придумывали последний спектакль вместе. Вчера сделали новый эпизод. Я придумал первую половину, но я не понимал разрешения. Она сделала вторую. Раньше было так, что где я, там и театр. Теперь, где мы – там и театр.

К несчастью, театр не может жить на необитаемом острове. Иначе бы я жил на необитаемом острове. Аврора такой человек, с которым я могу жить. Мы с ней эпизодически живем в пустоте. Находим такие места, чтобы километров пять вокруг никого не было.

– Буквально?

– Да, это моя единственная возможность отдохнуть. Это мое условие отдыха. Палатка, котелок.

– В тайгу едете?

– Нет. Сопки. Я не могу отдыхать в лесу. Мне нужно, чтобы еще километров тридцать видимость была.

– В спектакле "Станиславский" вы играете на пару с еще одним актером. Это Владимир Кузнецов. Вы уезжаете, а с ним что будет?

– У него в Новосибирске тоже есть свой маленький театр и свои спектакли. Будет ездить, кататься с ними. У нас в настоящий момент играют он и его жена. Он в двух спектаклях играет и в двух играет его жена.

– То есть ваш театр La Pushkin принципиально рассчитан на небольшое количество исполнителей?

– Во-первых, он бродячий театр. Если я лечу на гастроли, со мной летят максимум два человека. И весь спектакль должен весить не больше 60 кг. Просто у меня нет денег оплачивать всех этих артистов. Во-вторых, я не только камерным театром занимаюсь. Вот четыре года назад поставил великолепную оперу – "Елизавету Бам" по Хармсу. Мы ее один раз сыграли, были на это деньги, и все.

– А где?

– В Новосибирске, на Международном фестивале современной музыки "Сибирские сезоны". Написал эту "хоровую оперу с движениями" наш новосибирский композитор Роман Столяр. Шикарно написал!

– И что, это было единственное исполнение?

– Да. Знаете, я хочу еще поработать с какими-то важными для меня людьми. Вышло так, что в Новосибирске я мастер, рядом с которым никого нет. Единственное – есть пианист Пыстин, с которым я выступаю, который мне в области искусства может какие-то очень интересные давать ходы, замечания, предложения. Так же, как и я ему. И все. А мне ведь нужно иметь возможность самому тянуться.

– А в Питере есть? Вот это окружение, которое вас подпитывает?

– В Питере – да. И мы уже были там на гастролях. Они очень успешно прошли, – говорит Олег Жуковский.