Памяти Елены Греминой и Михаила Угарова, основателей Театра.doc.
Ко второй годовщине ухода драматурга и сценариста Елены Греминой Театр.doc начинает публикацию записей ее спектаклей и пьес на разных платформах.
Первые записи - легендарный спектакль о разрушении Константинополя "150 причин не защищать родину" и "Война близко" по дневникам жителя Луганска, пьесе Марка Равенхилла и документам процесса Олега Сенцова.
Пьеса "Оюб" в текстовом варианте посвящена правозащитнику, главе чеченского "Мемориала" Оюбу Титиеву.
Гражданская смелость или представление о человеческой норме? Является ли Театр.doc политическим театром? Дом для актеров и друзей, раздражитель для власти. Дело Магнитского как начало политической ангажированности Театр.doc.
Женский голос драматурга и режиссера Елены Греминой. Артистизм и мудрость, историческое чутье, изобразительный и пластический талант.
Фрагменты спектаклей по пьесам Елены Греминой и в ее постановке: “ЧАС 18”, “Болотное дело”, “Двое в твоем доме”, “Война близко”, “150 причин не защищать Родину”, “Новая Антигона”.
Режиссеры Театра.doc Анастасия Патлай и Зарема Заудинова, театральный критик Антон Хитров.
Ведет программу Елена Фанайлова
Елена Фанайлова: Мы в Театре.doc, в его черном зале. Театр, в котором не играют, театр, в котором живут. Мы посвящаем разговор прежде всего фигуре Елены Анатольевны Греминой. Что же такое Театр.doc?
Зарема Заудинова: Я не знаю насчет политического театра, потому что категория политического сегодня – это категория повсеместного покрытия. Документальное – это политическое, фикшн – это тоже политическое. Это дом, который построили Елена Анатольевна и Михаил Юрьевич, оставили нам, и он остается домом.
Елена Фанайлова: Антон, как вы чувствуете этот театр, с которым вы долгое время дружите?
Антон Хитров: Дом – это громкое слово, но это так, потому что это единственный театр, куда я могу прийти, и здесь, скорее всего, будет открыто, тут будет кто-то, кого я знаю, могу зайти в зал со стаканом чая. Стоит сюда прийти три-четыре раза – и ты тут уже свой. Дело даже не в том, что ты можешь быть чем-то полезен или как-то участвуешь в жизни театра. Я просто тут тусовался, мне здесь было хорошо. Что касается политики: Малый театр – это тоже политический театр. Вышел спектакль "Смута" по роману "Стена" министра культуры Владимира Мединского. Это спектакль о защите крепости, когда Смоленск осажден поляками, я в рецензии это все время сравнивал со спектаклем "150 причин не защищать родину" – как надо писать исторические сюжеты и как не надо их писать.
Елена Фанайлова: "150 причин…" – это спектакль о разрушении Константинополя, дело происходит в XVI веке, его создала Гремина на основе документов того времени.
Антон Хитров: Спектакль "Смута" – это политический театр? Конечно, потому что авторам нет никакого дела до смоленской крепости, кто там живет, что это были за люди, как они представляли себе мир. Это история о том, как мы, Российская Федерация, в окопе, а вокруг Запад, враги, которые покушаются на наши ценности. У любого театрального высказывания всегда будет политическое измерение, даже если там не будет слов, а будут одни картинки.
Елена Фанайлова: Михаил Юрьевич Угаров, наверное, с вами поспорил бы, поскольку он после спектакля "ЧАС 18" настаивал на том, что это настоящий политический театр, которого в России очень мало.
Одна из миссий хорошего театра – это поменять что-то в картине мира зрителей, и в этом смысле Театр.doc политический
Анастасия Патлай: Я рассматриваю политику в более широком и не спекулятивном, не в ругательном ключе, и не в том смысле, что мы являемся частью каких-либо политических сил, партий, политической борьбы. Одна из миссий хорошего театра – это поменять что-то в картине мира зрителей, и в этом смысле Театр.doc политический.
Елена Фанайлова: Спектакль "ЧАС 18", возможно, стал первым для самого Театра.doc сюжетом, когда произносится то, что "мы – политический театр". Этот спектакль создавался на основе разговоров со свидетелями, с матерью Магнитского, с очевидцами событий. Опрашивали ли вы следователей, судей или это делалось на основе их выступлений в суде?
Анастасия Патлай: Мы разговаривали даже не столько со свидетелями, сколько с людьми, которые расследовали дело Магнитского. Это в первую очередь Валерий Борщев, который тогда возглавлял ОНК, Евгения Альбац, журналист Зоя Светова, она была членом ОНК, Дмитрий Муратов. Мы сделали одну попытку – послали в Тверской суд запрос на встречу с судьей Еленой Сташиной, и потом Угаров с Греминой поняли, что с ними встречаться нет смысла. И дальше Елена Анатольевна реконструировала ситуации по рассказам журналистов и наблюдателей, например, она использовала форум тюремных врачей, где очень активно обсуждался кейс Магнитского.
Елена Фанайлова: У спектакля такое название, потому что Магнитскому час восемнадцать минут не оказывалась помощь.
Анастасия Патлай: Да. Эта пьеса Елены Анатольевны – документ, там использовано интервью матери Магнитского радио "Эхо Москвы", где она произносит обвинительную речь в адрес совершенно конкретных представителей правоохранительных и прокурорских органов. "ЧАС 18" стал первым примером, когда Угаров принципиально сказал, что мы отходим от ноль-позиции. И в этом смысле это прямое политическое высказывание. Потому что мы не можем быть на стороне тех людей или как-то их оправдывать, которые довели человека до смерти. Но при этом спектакль ведь построен как их оправдательные речи на высшем суде. И возникал интересный эффект. У нас второй частью спектакля всегда были обсуждения, и были два потрясающих случая. Один из них – с медсестрой, фельдшером из "Матросской тишины", которая была коллегой того фельдшера, который был представлен в спектакле, и свидетельствовала о нем из зала. Второй случай – с двумя выпускниками юридической академии, которые буквально уже завтра прокуроры, и они прямо в обсуждении повторяли те риторические приемы, которые актеры только что применяли со сцены.
Зарема Заудинова: Они не принимают, что это убийство.
Антон Хитров: Но зачем же они тогда выступают? У них есть потребность оправдаться!
Зарема Заудинова: Да, но здесь работает риторический прием: если я оправдываю, то я не виноват.
Елена Фанайлова: Интересно, что они пришли. Документальный театр вызывает к жизни людей, которые не могли принимать участие в театре до такого спектакля.
Антон Хитров: Документальная пьеса никогда не заканчивается. В ней можно волевым усилием поставить точку, но она будет очень условной. Спектакль "Болотное дело" перестали играть после того, как его последний герой вышел на свободу.
Елена Фанайлова: Полихович и Гаскаров были звездами этого спектакля. И последний раз спектакль сыграли в ноябре 2016 года. Чем "Болотное дело" отличалось от "ЧАСА 18"?
Антон Хитров: Для меня это было невероятное зрелище! Театр только-только обустроился на новом месте, это был первый переезд, когда отстроили из руин здание на Разгуляе, помогала куча волонтеров…
Елена Фанайлова: Театр.doc – дом для людей еще и потому, что они его строили своими руками.
Антон Хитров: Гремина говорит: "А мы сейчас поставим спектакль про "болотников"…" Зачем сейчас? Люди же только все построили. "А если мы не поставим, то нафига мы все это строили?" Я помню премьеру "Болотного дела", когда мы с коллегой подходим к театру, он был во дворике, а на дороге уже стоит полицейская машина, следователи с песиками ходят по театру, и непонятно, досмотрим мы спектакль до конца или нас всех опять выведут, как с Трехпрудного. Через пару месяцев собирают чемоданы и переезжают уже сюда. Позиция Греминой была такая: если мы делаем театр, мы делаем Театр.doc; если мы не делаем "Болотное дело", то мы не делаем Театр.doc, а делаем что-то другое.
Зарема Заудинова: Когда появился "ЧАС 18", когда появилось "Болотное дело", это Россия, и это две совершенно разных страны. Когда создавали "ЧАС 18", началось обсуждение тюремной реформы, очень живое и горячее, и все верили, что она будет. А "Болотное" – это 2015 год, ребята уже сидят, и никто не верит, что будет тюремная реформа, что будет лучше.
Елена Фанайлова: По вашим ощущениям, она была смелая? Она была слишком смелая? Это была политическая ангажированность или это свойство можно назвать как-то еще?
Антон Хитров: Это была тотальная бескомпромиссность.
Это ни в коем случае не политическая, а человеческая ангажированность
Елена Фанайлова: При этом она же была всеобщая хозяйка, мать, Женщина с большой буквы. Как это все в ней уживалось?
Анастасия Патлай: Это ни в коем случае не политическая, а человеческая ангажированность. Она, как мать, ничего не могла сделать со своим сочувствием к этим родителям болотников, к самим этим ребятам.
Зарема Заудинова: Гремина, как и Угаров, – это люди с пониманием нормы. Есть норма, что невиновных сажать нельзя, что нельзя пытать. Я монтировала дневник Греминой, там есть очень важный текст. Она говорила: "Да, возможно, это неправильно, что я, как драматург, как автор, заняла чью-то позицию, но я очень сознательно заняла позицию обездоленных, тех, кого пытают, сажают в тюрьму просто так, потому что я не могу по-другому". Кто-то говорил, что это позиция XX века, и Елена Анатольевна полемизировала: "Пусть XX, но пусть в XXI веке современный драматург напишет, как эфэсбэшник рассказывает о том, что он такой весь сложный, ты подключаешься, понимаешь и оправдываешь его. Но это буду не я".
Елена Фанайлова: В этом вся Гремина. Они оба – люди с глубочайшим культурным бэкграундом. Говорят, что Театр.doc – это политический театр, и Гремина и Угаров – это были бескомпромиссные политические борцы. Я против этого не то чтобы протестую, но хочу, чтобы понимали, что это люди высочайшей культуры, прекрасно образованные. Возможно поэтому репертуар Театра.doc столь разнообразен. Он же не фиксирован только на политических или острых социальных вещах. Настя, меня интересует ваш герой в спектакле "150 причин не защищать родину".
Анастасия Патлай: Это исторический персонаж – военачальник Лука Нотарас.
Елена Фанайлова: Как вам играть человека, который то ли предал, то ли не предал Константинополь, и который в конечном итоге потерял все, из-за чего он шел на такие страшные компромиссы и уступки?
Анастасия Патлай: Стратегия его была: мы согласимся и пойдем на условия султана Мехмеда, по крайней мере, они оставят нам нашу веру. Потом он согласился на предложение Мехмеда стать губернатором Стамбула, это довольно распространенное оправдание конформизма. Для меня это еще и про то, что никто из нас не знает, как мы себя поведем в той или иной ситуации.
Елена Фанайлова: Для меня было откровением, что пьеса и написана, и поставлена до событий 2014 года, и появилась как предчувствие большой войны и морального выбора, который делает каждый человек, изобретая 150 причин для своего предательства, слабости, компромисса.
Анастасия Патлай: В 2013 году Елена Анатольевна загорается сюжетом про падение Константинополя. Мне кажется, она преодолевала даже внутреннее сопротивление Михаила Юрьевича, который с осторожностью относился к этой идее. Это ее режиссерский дебют, и это тоже очень важно – до этого она была драматургом, тьютором, директором, – и успешный дебют. Исторические темы получили свое место в Театре.doc, начиная со "150 причин". Потом Елена Анатольевна сделала уникальный спектакль "Безумное путешествие за святыми дарами" про старообрядцев. Она находила в монографиях "Житие протопопа Аввакума" и что-то еще, и это был спектакль-стояние, зрители на этом спектакле стояли час, молитвенное даже в чем-то стояние. На мой взгляд, это был очень глубокий спектакль.
Елена Фанайлова: Зарема, вы продолжили тему "Болотного дела" уже как режиссер…
Зарема Заудинова: Да, спектакль называется "Подельники", и это было высказывание ровесников, плюс-минус тридцатилетних. Нам было важно собрать тех, кто отсидел, кто вышел на эту площадь, кого там не было. Это высказывание с разных сторон. Мы ввели журналистку Маргариту Журавлеву, и это еще один взгляд. Самое важное в "Подельниках" – как они живут после того, как отсидели. Они выходят в современную Россию, которая гораздо хуже, гораздо жестче, они не могут найти работу, их бросили девушки, у них сложные отношения с родителями, их перелопатила во многом тюрьма, потому что она перелопатит каждого, каким бы сильным ты ни был, и они с этим учатся заново жить. Если "Болотное дело-1" – это было про тех, кто их ждет, то "Болотное дело-2" ("Подельники") – это про них самих, и мы ввели самих политзэков, на сцене – Леша Полихович и Андрей Барабанов, и они рассказывают про себя. И Марго Журавлева тоже говорит от себя. В какой-то момент ты понимаешь, что они играют на сцене гораздо мощнее актеров. У нас там в самом финале есть актерский монолог, он не встроен в саму конструкцию спектакля, потому что актер проигрывает на этом фоне. Это свидетельский спектакль, причем мы его перенесли в бар, Барабанов готовит тюремный торт, потому что они эту тюрьму продолжают носить в себе. Это столкновение двух миров – благополучного, когда мы пришли в бар, мы свободные люди, мы можем выпить, а тут хоп – и ты сталкиваешься с этим. Как и ребята, которые до этого жили спокойно, молодые люди, 20–21 год, кто-то учился, кто-то только собирался поступать, хоп – и они в "Матроске".
Елена Фанайлова: "Двое в комнате" – тоже знаменитый политический спектакль Театра.doc, сделанный до 2012 года. Это судьба белорусского оппозиционера Владимира Некляева и его жены, которая оказывается вынуждена проводить время в собственной квартире вместе с двумя балбесами из белорусского КГБ. И главным мотором этой истории оказывается женщина – жена Некляева, которая управляется не только со своим мужем, приводит его в порядок после заключения, но и выстраивает этих "прекрасных людей".
Зарема Заудинова: Елена Анатольевна приходила в полный восторг, что вот она, сила государства, власти, а вот фиг – "почему ты ободок от унитаза не поставил на место, ко мне в комнату вы не зайдете, вы будете стучатся в мою дверь, это мой дом!" Ты ничего не сможешь с этим сделать, тебе придется стучать в дверь, аккуратно обращаться с ободком от унитаза и все остальное. Этот спектакль во многом построен на импровизациях, и актеры, по словам Михаила Юрьевича, приходили в неистовый восторг, когда они разыгрывали сцену, как жена Некляева шпыняет кагэбэшников. Когда мужчины уходят на войну, умирают на войне, об этом рассказывают женщины. Когда твой муж вышел из тюрьмы, перелопаченный этой тюрьмой, когда она вторгается еще и в твое пространство, с ней будет бороться женщина. Это борьба опять же не в политическом смысле, а за норму. Это нормально, когда кагэбэшники не живут у тебя дома! И это нормально – случаться в дверь, кагэбэшник ты или нет. Это личное пространство, как и личное пространство – страна, в которой не должно быть пыток и всего остального.
Никто не может этого делать, значит, я буду делать!
Анастасия Патлай: Для Елены Анатольевны еще было важно то, что методов сопротивления много, и не обязательно идти с дубиной и строить баррикады. Когда Театр.doc был вынужден переезжать из Трехпрудного, у нас не было площадки, Елена Анатольевна придумала такое явление – Театр.doc на гастролях в Москве. И тогда Гоголь-центр, Центр Мейерхольда и другие театры дали возможность играть какие-то спектакли у них.
Елена Фанайлова: Вы, Зарема, говорили, что она была еще эмоционально захвачена историей "Руси сидящей", Ольгой Романовой как фигурой, тем, что собираются женщины и борются за своих мужчин, которые попали в тюрьму.
Зарема Заудинова: Она была в полном восторге просто от того, что "русские бабоньки объединились и делают дело". Они не обвиняют кого-то, а собирают посылки тем, кто сидит, двигают тюремную реформу. Как с этим театром, директором которого она стала: никто не может этого делать, значит, я буду делать!
Елена Фанайлова: Спектакль "Когда мы пришли к власти" имеет отношение к связям с "Русью сидящей"? Я предполагаю, что этот спектакль можно смотреть как антиутопию, потому что там все руководящие посты на местах силовиков занимают люди, которые известны своими демократическими убеждениями. Например, там Анна Ставицкая – главный судья в России, Зоя Светова – омбудсмен, и так далее.
Зарема Заудинова: Когда мы это все собирали, подумали: что-то у нас выходит матриархат. Поэтому в министры образования добавили одного мужчину, чтобы не обижать. Это собиралось как антиутопия, но понятно, что жанр утопии и антиутопии – это один жанр. Но самое важное, что это был спектакль-дискуссия, каждому человеку, чью программу зачитывают актеры, зрители задают вопросы в режиме реального времени. Плюс ко всему мы туда ввели подростка – девочку Полину Волину, ей тогда было 14 лет, сейчас 15, потому что в России сейчас детей не считают за людей, поэтому они будут говорить у нас. Полине мы дали все эти программы идеального мира: "Полина, а что ты хочешь сказать?" Полина – молодой поэт, и она написала треки, мы ввели виолончель и барабаны, и у нас не только зрители говорят, задают вопросы к программам, а у нас этот подросток задает очень важные вопросы идеальным министрам.
Елена Фанайлова: "Новая Антигона" – это спектакль, которым Гремина, как мне кажется, ужасно дорожила, ходила на все репетиции, показы. Лена Костюченко, журналист "Новой газеты", собирала для него материал. Это история бесланских женщин, которые в сентябре 2016 года выходят на известный митинг памяти жертв Беслана, у которых погибли дети, и они выходят в футболках с надписью: "Путин – палач Беслана". И дальше происходит ужасная история с их задержанием, судом над ними, с тем, что мужчины их не защищают. Осетинские милиционеры становятся противниками этих женщин, они их репрессируют. И все это действие спектакля устроено как судебный процесс.
Антон Хитров: Действие устроено довольно хитро. Есть зрители, которым приходится читать довольно много текста. Это был, по-моему, чуть ли ни единственный спектакль Театра.doc, где пространство сильно поменялось. Обычно мы смотрим на спектакли сверху вниз, а "Новую Антигону" люди смотрели снизу вверх, и там была иерархия, три уровня. На самом верху стоял трон судьи, была растянута красная ткань, и с одной стороны, это была эта властная вертикаль, а с другой стороны, эта структура пространства отражала структуру спектакля. Потому что был нижний этаж, где находились обычные зрители и два зрителя, которым пришлось читать текст наряду с актерами, и находилась Зарема, у которой роль называлась "Человек от театра". А этажом выше были актеры, которые играли как актеры в театре, у которых были персонажи и так далее. Там была очень интересная штука с речью. Костюченко делала большие паузы в логичных местах, и был персонаж – судья, который быстро говорил и тоже делал большие паузы, но в абсолютно нелогичных местах, там, где заканчивается строчка на бумаге, которую он читает. Совершенно очевидно, там была так построена речь, что человек вообще не думает о смысле слов, которые он произносит, а просто как радио включили, и он читает. Там еще была замечательная актерская работа.
Анастасия Патлай: Да, это Сергей Букреев.
Антон Хитров: Я никогда не был в суде, но я уверен, что там именно так, настолько убедительно он это делал.
Елена Фанайлова: Зарема, а что там делает "человек театра"?
Зарема Заудинова: Человек театра читает текст самих женщин, их показания на суде. Основа-то – это расшифровка заседаний суда, которые Костюченко привезла в своем диктофоне, получив ушиб мозга, потому что на нее напали. Гремина определила роль, когда я не должна играть. Я, в общем-то, и не актер, и я просто зачитываю текст. И я помню, как Елена Костюченко с Еленой Анатольевной репетировали эти паузы, и Костюченко говорила: "Я не понимаю, зачем!" – "Давайте сделаем – и вы поймете". Сделали и поняли. В этом тексте работает синтаксис, именно он выстраивает драматургию. Потому что показания женщин – это белый стих. И судья не думает, а просто на одном дыхании что-то читает. Вставки у Костюченко – это рассказ Лены о каждой из этих женщин, которые она отправила Елене Анатольевне, и Елена Анатольевна тоже синтаксисом выстроила все, все эти паузы. Гремина была фанатом музыкальности речи.
Елена Фанайлова: Это правда. И в спектакле "150 причин…" музыка играет огромную роль, там фантастический музыкальный ряд.
Зарема Заудинова: Она постоянно говорила про музыкальность, за ней тянулась. И еще Елена Анатольевна обожала поэзию, и она всегда говорила: "Пойду полечусь стихами". Когда ей было плохо, она сидела и читала поэзию. Очень любила Пушкина и Байрона.
Елена Фанайлова: Она сама перевела стихи Мехмеда с английского подстрочника.
Зарема Заудинова: И "Война близко", текст Равенхилла, и она тоже сделала это белым стихом.
Антон Хитров: У нее еще был спектакль про шотландского предка Лермонтова. Его фамилия – Лермонт, и это смешно. Он попадает в плен к королеве эльфов, и ему его потомок из будущего надиктовывает свои стихи.
Елена Фанайлова: Спектакль "Война близко" состоит из трех частей, и первая – это дневник некоего человека из Луганска, который переживает события весны 2013 года с захватом Крым и превращением города в ЛНР, и он меняет свое отношение ко всем этим политическим вещам. И вторая часть – короткая пьеса Равенхилла про пропаганду вокруг Сирии. И третья часть касается истории Сенцова. Я считаю, это огромное историческое чутье Елены Анатольевны, это способность выбирать материал.
Анастасия Патлай: Первую читку этой пьесы, которая сначала называлась "Помолвка", я делала в Киеве с киевскими ребятами осенью 2015 года. Хотели играть на квартире, как будто это помолвка.
Елена Фанайлова: Что вы берете в следующий сезон?
Зарема Заудинова: Репертуар сейчас стабилен. Вопрос, что будет появляться новое, и что-то нужно будет закрывать исключительно потому, что у каждого спектакля есть своя жизнь и ее продолжительность.
Антон Хитров: Театр.doc – это единственное место в Москве, где давно и стабильно работают с документальным, с феноменом документального. Есть масса интересных штук, которые еще можно найти, но они сезонные, временные, гастрольные. Но что постоянно и непрерывно – у нас есть Театр.doc. Очень любопытно наблюдать, как по-разному в театре работают с реальностью. Это тоже документ, только это документ-человек, а не документ-текст.
