Александр Генис: В новом выпуске "Театрального обозрения" ведущая этой рубрики Ирина Симаковская подводит итоги летнего сезона. Ира, что самое интересное вы видели этим летом?
Ирина Симаковская: Самым интересным был спектакль по сценарию фильма Лукино Висконти "Гибель богов", другое название – “Проклятые”. Его привез в Park Avenue Armory французский театр "Комеди Франсез".
Интересная история предшествует созданию этого спектакля. Иво ван Хове (Ivo van Hove), бельгийский режиссер, один из лучших современных режиссеров с собственным театром в Амстердаме – "Тонелгруп" (Toneelgroep), получил письмо от директора легендарного парижского театра "Комеди Франсез" (Comédie-Française). Письмо было написано ручкой на листе бумаге и послано в конверте по почте. Ван Хове обнаружил это письмо в своем почтовом ящике, что его очень удивило. Кто кроме "Комеди Франсез" нынче пишет письма? Тем не менее именно так к ван Хове пришло предложение поставить спектакль с труппой "Комеди Франсез" для главной сцены Авиньонского театрального фестиваля – Папского дворца.
Ни один из режиссеров мира не мог бы отказаться от такого предложения. Сможет ли он работать со старомодным "Комеди Франсез"? Это вопрос. И что ставить? В ответ на эти вопросы родился спектакль – на радость публике и артистам знаменитого, но давно отставшего от современного театрального процесса "Комеди Франсез". Репетировался он для широченной сцены Папского дворца под открытым небом, потому так вольготно дышалось ему в огромной нью-йоркской Армори на Парк Авеню. В Париже он тоже идет. Но как рассказал мне Лоик Корбери (Loic Corbery), прекрасный артист, исполнитель роли Герберта Тальмана в спектакле, там спектакль идет на традиционной сцене театра "Комеди Франсез" в Пале-Рояль, где ему очень тесно. В спектакле участвует еще один очень популярный французский артист Дэни Подалидес (Denis Podalydes). Надо сказать, все они были несказанно рады появлению Иво ван Хове на их горизонте.
Это не первый спектакль, поставленный ван Хове по фильму. До этого были уже перенесенные на сцену картины и Бергман, и Пазолини, и Антониони. Теперь – Висконти, и великий его фильм о нацизме. О распаде богатейшей и влиятельной семьи Эссенбеков, владевшей стальной индустрией в Германии в 1933 году.
Ван Хове утверждает, что никогда не пересматривает фильмы перед началом работы. Идет строго по сценарию. Получается нечто настолько самостоятельное, что даже в голову не приходит сравнивать с первоисточником.
Для меня это была бомба. Очередная бомба Иво ван Хове. Все сделано языком театра и сделано блистательно. Артисты выходят на первую сцену в обычной одежде, переодеваются у нас на глазах за гримерными столиками, то есть читай: всякий может оказаться на месте персонажей спектакля. Это происходит на левой стороне сцены. Справа – гробы, куда убитые покорно следуют вместе с похоронной процессией под сирену заводского гудка и сами ложатся в гроб. Так вот постепенно и перемещаются от гримерных столиков – к гробам. Убивают условно, в том числе просто выливают на героя красную жидкость из ведра. Невесту наряжают в белые перья, прилипшие к вымазанному черной смолой телу. На экран проецируют крупные планы и многое другое – и это настолько уместно, что сам экран становится частью действия. И если Висконти делал фильм о прошлом (в 1969 году), то ван Хове поставил спектакль – в рифму хотела было сказать о будущем, но очень уж не хочется, поэтому скажу – спектакль-предупреждение. О том, что, если нацизм пустить внутрь, он проникнет во все сферы человеческой жизни и разрушит все отношения. И если люди не будут ему противостоять, если пойдут на компромисс, говоря, как один из героев этого спектакля, "вы знаете, как я отношусь к Гитлеру, но, чтобы спасти мое производство, я должен подчиниться, у меня нет выбора". Выбор есть, нацизму нужно противостоять.
В финале фильма у Висконти происходит окончательное превращение главного героя в нациста: он медленно поднимает руку в нацистском приветствии. Это было важно в 1969-м, но в спектакле ван Хове по-другому. Тут главный герой посыпает себя пеплом уничтоженных не без его помощи родственников, поворачивается к залу лицом, берет в руки автомат и "от живота веером" расстреливает к этому моменту уже очень растревоженную публику. Чтоб знала, как будет.
Александр Генис: Когда фильм Висконти обрушился на зрителей, а он ведь обошел все экраны мира и вызвал огромную полемику, то картину называли так: трагедия Шекспира, которую мог бы поставить Вагнер. Опера – вот что приходило в голову в первую очередь. Еще фильм Висконти называли “кинофреской”.
Как со спектаклем?
Ирина Симаковская: У ван Хове получилось театральное монументальное произведение по сценарию "Гибели богов" Висконти.
(Звуковая цитата)
Александр Генис: Что еще вы видели этим летом?
Ирина Симаковская: Что обидно до смерти, так это то, что Нью-Йорк остался без театрального фестиваля, а то бы мы сейчас говорили о нем, конечно. Фестиваль в Линкольн-центре проглотила хищная руководительница музыкального фестиваля Mostly Mozart – Джейн Мосс. Поэтому поговорим об Эдинбургском фестивале, который, слава богу, был, есть и, надеюсь, будет.
Александр Генис: Это, по-моему, самый знаменитый летний театральный фестиваль во всем мире.
Ирина Симаковская: Во всяком случае, один из самых важных театральных фестивалей. Эдинбургский фестиваль в этом году посвящен Парижскому театру Питера Брука "Буфф дю Нор". Бруку исполнилось 93 года, он осенью приедет в Нью-Йорк со спектаклем "Узник", который как раз сейчас играют в официальной программе Эдинбургского фестиваля. Подождем нью-йоркской премьеры. Второй спектакль театра "Буфф дю Нор" в Эдинбурге – это "Смертельная болезнь" Маргарит Дюрас (la Maladie de la Mort).
"Смертельную болезнь" – так переведено название романа Дюрас на русский язык – поставил не Брук, а знаменитая англичанка Кэти Митчел (Katie Mitchel). Спектакль устроен так. На сцене нехитрая декорация: номер в гостинице с кроватью и душем, и коридор с дверью в этот номер. Над сценой – экран. Опять экран, как у ван Хове. Но экран совершенно другого свойства. Если в "Проклятых" экран был вписан в действие спектакля, здесь в "Смертельной болезни" он является главным действующим лицом, а сценического действия, рассчитанного на публику, нет совсем.
Александр Генис: Звучит пугающе, не так ли?
Ирина Симаковская: Звучит странно. На сцене – операторы с камерами, техник с длинным микрофоном, реквизиторы и костюмеры, готовящие артистов к следующей мизансцене. В полутьме, закрывая собой действие, они транслируют сцены на экран. Нет, если присмотреться, то можно разглядеть, как артисты быстро переодеваются и меняют мизансцены, как техники хаотично (уверена, режиссер дала им волю) топчутся на сцене, при этом правда быстро и четко выполняя каждый свою задачу, не обращая никакого внимания на публику. Весь театр, так сказать, на экране. То есть уже не театр, а кино, но снимаемое на глазах у изумленной публики в реальном времени. Правда с перебивками записанных заранее кадров и голосом от автора – надо же успеть хоть и быстро, но переодеться и поменять внутреннее состояние. Голос от автора – еще одна часть декорации – тесная звуковая будка. В ней текст от автора читает Ирен Жакоб (Irene Jacob), известная французская артистка, игравшая в фильмах Кесьлевского и Антониони.
О чем кино? О неумении любить, о невозможности научиться, если жалеешь только себя, о так называемой болезни "смерть", которой болен герой. Героев там всего два: мужчина и женщина. Он пытается впервые в жизни полюбить, используя все известные ему уродливые средства. Она приходит к нему за деньги и выполняет все его желания. Очень откровенно. У него ничего не выходит, она получает зарплату, и в тепле и уюте своей любви к сыну сидит на берегу моря, любуясь водой и ребенком. Такая вот история. Сыграна в общем хорошо. Получился из нее театр? Наверное, нет. Это совсем уже другой жанр.
(Звуковая цитата)
Ирина Симаковская: Еще в программе Эдинбургского фестиваля был спектакль ирландского театра "Друид" по пьесе Беккета "В ожидании Годо". Спектакль поставлен художественной руководительницей театра Гарри Хайнс (Garry Hynes), поставлен в традиционной манере, но наполнен огромным смыслом. Очень часто "В ожидании Годо" ставят как клоунаду и не особо думают о том, какой колоссальный философский смысл заложен в этой пьесе. Она поставила его тоже как клоунаду, но в этой клоунаде было понятно, о чем идет речь в великой пьесе Беккета. Спектакль поэтому имеет огромное значение. Он приедет в этом году в Нью-Йорк, его будут играть в Линкольн-центре на фестивале White Light.
Александр Генис: Тут я вам ужасно завидую, потому что вы побывали на Эдинбургском фестивале, а я нет. То, что этот спектакль приедет в Нью-Йорк, меня немножко утешает, потому что я стараюсь смотреть все пьесы Беккета и все спектакли, до которых могу добраться. Мне повезло, я видел все его главные произведения в лучших постановках, например, “Эндшпиль” в дублинском театре "Гейт", который лучше всех ставит драматические работы Беккета. Я видел самую первую постановку Беккета "В ожидании Годо" Питера Холла, которая возобновилась в Лондоне, я умудрился на нее попасть. Я видел "Счастливые дни" в том же самом нью-йоркском театре, где состоялась премьера. Будучи рьяным поклонником, я бы сказал, паломником Беккета, я к каждой постановке отношусь трепетно.
Критики говорят, что постановка, которая была показана на Эдинбургском фестивале, – лучшая за последние 25 лет. Вы сказали, что это традиционная постановка. Но другой быть не может, потому что наследники Беккета тщательно следят за тем, чтобы вся драматургия Беккета, все указания были выполнены, никакой модернизации Беккета быть не может, никаких перемен не должно быть, все зафиксировано так, как у него написано в пьесе. А, как известно, ремарок в пьесе Беккета столько же, сколько слов, поэтому каждая постановка – это партитура, это все равно что играть Моцарта, нельзя добавить свои ноты. Но при этом все постановки разные. Я помню, в Нью-Йорке видел спектакль, где Поццо играл замечательный актер Джон Гудман, незабываемое впечатление. И вообще каждый раз это проверка для актеров. Вы говорите – комедия. Ведь Беккет ориентировался на варьете, на низкий жанр, на что-то такое, что было в дешевых театриках где-нибудь на пошловатых британских курортах. Именно поэтому такой контраст между формой и содержанием. Он говорит: нет ничего смешнее горя. И действительно, в зале всегда смеются. Я не знаю ни одной пьесы, которая бы так повлияла на современный театр. Будем ждать нью-йоркской премьеры.
Ирина Симаковская: Могу добавить только, что требование выполнять с точностью все ремарки, заложенные в пьесах, обычно являются смертельными для театра. Выполнять все ремарки, когда время поменялось, прошло бог знает сколько лет с момента написания пьесы, мне кажется, совершенно не нужно. То, что наследники великих авторов следят за этим, ужасно. Я помню, как переводила пьесу Олби "Коза, или Кто такая Сильвия". Олби (он еще был жив) следил за каждым этапом работы, он заставлял меня переводить дословно тексты с моего русского на английский, в том числе и ремарки. И когда он утверждал сценографическое решение этого спектакля, то требовал, чтобы все ремарки были соблюдены. Это сковывает режиссера, не дает ему возможности отнестись к давно написанному материалу с современных позиций или с позиций собственного взгляда на мир.
Александр Генис: Как в случае с Беккетом в Эдинбурге, помогло или помешало?
Ирина Симаковская: Случай с Беккетом, чью пьесу я видела в Эдинбурге, – исключение из правил: спектаклю это не помешало.
