Сто лет назад на карте Европы появилось Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, в 1929 году по воле своего монарха принявшее название Югославия. 1 декабря 1918 года представители Королевства Сербия и Государства Словенцев, Хорватов и Сербов, возникшего месяцем раньше после распада Австро-Венгрии, подписали в Белграде соответствующее соглашение об объединении.
Рождению нового государства предшествовали сложные и противоречивые, занявшие не одно десятилетие исторические процессы: постепенное вытеснение Османской империи с территории Западных Балкан, созревание концепций национального развития на южнославянских землях, взаимопроникновение и столкновение разных взглядов на вопросы государственности и национальной идентичности.
Сербия, в течение почти всего XIX века постепенно освобождавшаяся от зависимости от османов и в 1878 году получившая международное признание как самостоятельная страна, смогла накопить ценный опыт государственного строительства. Королевством правила "своя" монархическая династия, в Сербии существовали обученный управленческий аппарат, закаленная в боях армия, национальная система образования, сложилась система идеологических символов. В годы Первой мировой войны Сербия выступала на стороне Антанты и оказалась в числе стран-победительниц, завоевав высокую репутацию как стойкий боевой союзник. Поэтому объединение с "братскими народами" происходило во многом на сербских условиях.
Главой южнославянской монархии, к которой была в тот же период присоединена и Черногория, стал престарелый король Петр I Карагеоргиевич, уже тяжело больной и появившийся на публике в новом качестве только один раз – на церемонии провозглашения нового государства. Страной с первых дней ее существования правил принц-регент Александр, впоследствии король, в конце концов установивший в Югославии диктатуру, основанную на принципах корпоративизма и сербского национализма. Государство, пренебрегавшее правами некоторых живущих в нем народов и построенное на недемократических началах, не смогло пережить Вторую мировую войну, но было воссоздано в середине 1940-х годов под руководством другого сильного вождя – коммунистического маршала Иосипа Броз Тито. Под социалистическим лозунгом "братства и единства" Югославия смогла просуществовать еще четыре десятилетия.
Собеседник Радио Свобода – словенский антрополог и историк Божидар Езерник, автор только что опубликованной в Белграде книги "Югославия, страна снов", анализирующей балканские события столетней давности.
– Профессор Езерник, название вашей книги на южнославянских языках скрывает в себе двойной смысл. Югославия, о которой вы пишете, – это действительно страна снов, не имевших отношения к реальности, или страна мечты, которая хотя бы отчасти осуществилась?
– Это страна, о создании которой мечтали многие южные славяне, еще до того как в середине XIX века был введен в оборот сам термин "Югославия". Многим создание такого государства представлялось воплощением мечты – прежде всего мечты о модернизации и прогрессе, которые принесли бы лучшее будущее. Эти мечты оставались сладкими, пока дело не дошло до их претворения в жизнь. Проблема состояла в том, что отцы-основатели нового государства имели разное видение общего южнославянского будущего. В целом это видение родилось из представлений о прекрасном прошлом, причем такое представление было основано на национальных концепциях.
Национализм становится отрицательным фактором, если и когда он направлен против других народов
На первом заседании парламента объединенной Италии Массимо д’Адзельо провозгласил: "У нас есть Италия, теперь нам нужно создать итальянцев". Так вот когда возникло общее государство южных славян, никто не занимался созданием югославов. В этом и заключается проблема: Югославия основана как национальное государство одного народа – сербского. В принципе единственное, что может связать воедино многонациональное государство, – общая модель национализма, однако югославского национализма не получилось. Вместо него развивались концепции национализма каждого из живших в общей стране народов. А цель любого националиста – формирование собственного национального государства.
– Вы считаете национализм позитивным явлением? Бывает ли позитивный национализм?
– Для создания национального государства, конечно, необходим национализм. Я не считаю национализм чем-то обязательно плохим, это мощный фактор коллективной мобилизации, действий не только в собственных, но и в общих интересах. Это вдохновляющий фактор, позволяющий добиваться поразительных результатов. Национализм становится отрицательным явлением, если и когда он направлен против других народов. В южнославянском случае национализм мог бы выступать прежде всего как фактор модернизации и прогресса и (что, может быть, еще важнее) как фактор эмансипации. Ведь до основания собственных государств южнославянские народы жили в разных странах, в Османской и Австрийской (позже- Австро-Венгерской) империях.
- Почему же не сформировался югославский национализм?
- Такая возможность, на мой взгляд, существовала, однако среди создателей нового государства оказалось слишком много политиков старой формации, которые были не способны ответить на вызовы времени. Прежде всего я имею в виду сербского политика Николу Пашича, лидера самой влиятельной – Радикальной партии, неоднократно занимавшего в Белграде в конце XIX-го и в первые десятилетия прошлого века пост премьер-министра. Пашич – и такие, как Пашич, – не приняли идею югославского национализма, рассматривая новое государство как разновидность расширенной Сербии. Не случайно первым названием государства было "Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев", а не "Королевство Южных Славян". Когда государство оформилось, вместо работы над созданием южнославянского национализма и югославов стала проводиться работа по формированию нового сербского национализма и "новых сербов". В Хорватии озаботились теориями нового хорватства, в Словении – нового словенства. Словенские политики сказали: мы не собираемся ни сербизироваться, ни охорвачиваться – простите меня за такую терминологию. Если бы началась работа по формированию южных славян, то исход был бы другим.
– Почему вы вообще считаете, что существовала возможность формирования "нового югославского человека"? В СССР пытались вывести советского человека, чехи и словаки строили общее государство, руководствуясь концепцией чехословакизма, – но ничего не получилось. Может быть, такой конструкции вообще не существует в природе?
– Различия между южными славянами во всех отношениях были не бóльшими (а может быть, и меньшими), чем, например, различия между албанцами из разных субэтнических групп – а албанцы все еще заняты формированием единого народа. Различия между областями Италии, которые в 1870 году окончательно объединились в общее королевство, были значительно более резкими, чем в южнославянском случае, – в языке, в культуре, в уровне экономического развития. Я не говорю о Румынии и Молдавии – посмотрите, какое языковое сближение, а не отдаление, произошло там в последние годы! Те же процессы могли бы произойти и с южнославянскими народами, если бы политические лидеры, которые оказались у власти в решающий момент, вели себя по-другому. Самый блестящий пример формирования новой нации являют Соединенные Штаты – там собрались люди с разных краев света, и все они теперь американцы.
– Каждый из народов, упомянутых в названии возникшей в 1918 году страны, имел свои причины для участия в новом государственном союзе. Почему сербы, хорваты и словенцы объединились, чего они ждали от общей страны?
– Если бы не случилась Первая мировая война, то ситуация на юго-востоке Европы оказалась бы кардинально иной. Война дала сильный толчок национальному самоопределению. Это означало: каждый народ имеет право на свое национальное государство. Это право было признано и за южными славянами, из чистого политического расчета стран-победительниц, прежде всего Франции. Страны Западной Европы и США были заинтересованы в формировании санитарного кордона от Адриатического и Эгейского до Северного и Балтийского морей, который, с одной стороны, блокировал бы прорыв Германии на восток, а с другой – смягчал бы большевистский напор на запад.
Знак равенства поставили между сербами и югославами, а словенцы и хорваты оказывались проблемными народами
Но вот что нужно понимать: государство не возникло бы, если бы этого не хотели люди. Идею общей южнославянской государственности поддержало огромное большинство населения. Однако расчет создателей государства был другим: они намеревались создать нечто, похожее на Великобританию, которую в обиходе и теперь часто называют Англией, хотя в составе этой монархии находятся и Шотландия, и Северная Ирландия, и Уэльс. Точно так же Советский Союз для многих всегда оставался Россией. Сербские лидеры ожидали формирования Великой Сербии с несколько другим названием. Романтическая югославская концепция подразумевала другое: наднациональную идеологию, которая была бы одинаково близка и одинаково далека и сербам, и хорватам, и словенцам. Однако в реальности знак равенства поставили между сербами и югославами, а словенцы и хорваты оказывались какими-то проблемными, поскольку они не были сербами.
– С дистанции в столетие представляется, что почти каждый народ, волей или неволей ставший участником этого государственного эксперимента, что-то хорошее от него все же получил. Словенцы и хорваты, уже сформировавшие к началу XX века современные политические нации, получили защиту от сильных соседей и сохранили свои территории; черногорцы, македонцы, боснийские мусульмане доформировались по ходу дела как политические нации; даже косовские албанцы, которые считают югославский период эпохой сербской оккупации, пережили национальную эмансипацию, добились успехов в области культуры, экономики, образования. По вашему мнению, хорваты, словенцы, другие народы, жившие в Югославии, все же получили что-то хорошее от этого государственного объединения? Или только плохое?
– Знаете, когда вспоминают о распавшейся Австро-Венгрии, говорят, что она была "тюрьмой народов". Теперь то же самое модно говорить о Югославии. На самом деле и Австро-Венгерская империя, и Югославия были "инкубаторами народов". И для хорватской, и для словенской идентичности Югославия и тогда, и теперь очень важна во многих отношениях. Проблема в том, что эта идентичность чаще выстраивается на том, что негативно, а не на том, что позитивно.
Мой словенский коллега Йоже Пирьевец, автор монументальной монографии "Югославия. 1918–1992", считает, что словенцы принимали решение об участии в общем государстве с холодной головой, рационально, поскольку заботились о том, чтобы их территории после распада Австро-Венгрии не были поглощены Италией или Австрией, романским или германским мирами. Думаю, Пирьевец все-таки неправ: решение принималось сгоряча, на очень сильных эмоциях. Радостных ожиданий было столько, что позабыли: счастьем объединения невозможно жить, нужно много больше. Если бы тогдашние политики принимали решения взвешенно, предметами обсуждения оказались бы многие вопросы, которые потом вызвали конфликты.
Первая мировая принесла южнославянским народам, оказавшимся в разных воюющих лагерях, большие страдания. Теперешние территории Словении, Боснии, Сербии были разорены, Сербия потеряла в этой войне четверть населения (по другим данным, свыше 10 процентов населения - РС.). Значит, нужно было ставить вопрос: как наладить братские отношения между народами, представители которых еще вчера воевали друг против друга? Нужно было серьезно продумывать вопросы экономического развития, решать, как объединять страну. Когда объединялась Италия, Савойская монархическая династия не осталась в Турине, а перенесла свой двор в Рим, в центр страны. У нас даже дискуссии по этому вопросу не возникло: все органы государственной власти остались в Белграде. Уверен, что если бы Карагеоргиевичи перебрались в Загреб – все обернулось бы по-другому.
– Почему вы так считаете?
Вряд ли Белград был способен задавать европейский тон
– Потому что Загреб был самым большим городом на западе южнославянского королевства, а национализм – продукт западной цивилизации. Сербия в ту пору еще не была достаточно глубоко интегрирована в западную цивилизацию, чтобы успешно осуществить вестернизацию южнославянских крестьян, хотя многие представители сербской элиты получили французское или немецкое образование. Загребская элита была значительно лучше подготовлена к решению такой задачи, она эволюционировала, а не пришла к управлению государством революционным путем.
Столица – не только политический и экономический центр, но и центр культурной жизни. Вскоре после провозглашения объединенного королевства в Белграде организовали выставку работ скульпторов. Ну что могла сказать по поводу этой выставки белградская публика, если православная традиция не слишком чтит произведения скульпторов? А в Хорватии к тому времени существовала развитая традиция художественной скульптуры, одно имя Ивана Мештровича чего стоит! Вряд ли Белград был способен задавать европейский тон в проведении такого рода мероприятий. В общем, если бы столица королевства переместилась в Загреб, то лидеры нового государства больше мыслили бы по-южнославянски, чем по-сербски.
– "Первая Югославия" не выдержала испытания Второй мировой войной, но после ее окончания государство восстало из пепла. Коммунистическая федерация маршала Тито была организована по другим принципам?
Успешным югославский проект можно было бы счесть только в том случае, если бы сейчас существовала южнославянская нация, часть западноевропейского культурно-политического круга
– Во многом по другим, но думаю, что коммунистическая партия и похоронила Югославию. Сама коммунистическая идеология направлена была против того, чтобы выстроить Югославию как устойчивое межнациональное сообщество. Тито строил государство по принципу "от противного", меняя идеологические знаки всего того, что делал король Александр Карагеоргиевич. Идея самоопределения народов, фактически направленная на развал Югославии, в межвоенный период набирала все больший вес в коммунистических кругах. В 1925 году Сталин через Коминтерн поставил перед южнославянскими коммунистами задачу развала общей страны. Решали эту задачу политики, получившие партийное образование в Москве, такие как Тито или словенец Эдвард Кардель. В 1937 году были основаны отдельные компартии Словении и Хорватии, перед которыми поставили задачу бороться за национальное освобождение против так называемой сербской буржуазии. Если это – те основы, на которых организуется совместное государство, то понятно, что у страны нет шанса выжить.
Появление в федерации Тито македонцев, черногорцев, боснийских мусульман означало возникновение новых концепций национализма. Но в одной стране не найдется достаточно места для нескольких национализмов, оно есть только для одного!
Посмотрите, с какими проблемами сталкиваются сейчас Великобритания, Испания, Бельгия. Тито в Югославии играл роль верховного арбитра, который разрешал споры между республиками, стараясь держать их подальше друг от друга. Да, построили автостраду "Братство и единство" из Белграда в Загреб, но из Любляны в Сараево добираться было сложнее, чем до Мадрида или Парижа! "Вторая Югославия" была построена Тито с помощью концепции искусственного разделения ее территорий, примерно так в свое время была организована монархия Габсбургов.
Лояльность граждан должна была быть адресована не стране, а ее лидеру. Так было и в Австро-Венгрии, главным символом которой всегда оставался император. Умер Франц Иосиф – вскоре распалась Австро-Венгрия; умер Тито – вскоре распалась Югославия, потому что исчез главный скреплявший ее фактор. Не случайно английский историк Алан Тейлор, лучший биограф Австро-Венгрии, назвал Тито "последним Габсбургом".
Король Александр в сравнении с Тито был более современным правителем. Национальное государство - продукт нового времени, когда лояльность граждан постепенно передавалась от монарха, религии собственно идее государственности. В этом отличие от традиционного государства, для которого характерным и самым важным является преданность феодалу, королю, императору, маршалу-коммунисту. Александр в этом отношении представляет собой иной тип владетеля, и не случайно в историю вошли слова, якобы сказанные им в последние мгновения жизни, после покушения в Марселе: "Берегите Югославию!"
Все наши маленькие страны совершенно ничего не значат в современном мире, у них нет ни влияния, ни авторитета
Но в любом случае, успешным югославский проект можно было бы счесть только в том случае, если бы сейчас существовала южнославянская нация, часть западноевропейского культурно-политического круга. Но произошло иное: на этой территории возникло несколько новых народов, причем сами себя они определяют преимущественно в соотношении с соседями и обычно в негативном контексте: "Мы – не такие, как они, мы совсем другие". Набор этих различий составлен искусственно, но мифы живут своей жизнью, а стены непонимания становятся все выше. В результате мы не сотрудничаем друг с другом, а теряем контакты, теряем знания друг о друге. Молодые люди из разных республик бывшей Югославии, родившиеся после распада федерации, предпочитают говорить между собой на английском языке, а не на одном из южнославянских языков, и мне это категорически не нравится. Но понятное дело: если вы спросите об этом у хорватских или словенских националистов, они вам споют о том, что это очень положительный результат, поскольку "у нас есть свое государство". Но все наши маленькие страны совершенно ничего не значат в современном мире, у них нет ни влияния, ни авторитета, еще и потому, что все они в той или иной степени конфликтуют друг с другом.
– Сейчас новое объединение южнославянских народов кажется малореальным. Что должно произойти для того, чтобы ситуация в будущем изменилась?
– Южнославянская идея не может умереть просто так, как умирает человек. Эта идея разрабатывалась веками, да и сейчас ее по тем или иным причинам поддерживают многие люди в качестве общей концепции будущего развития. Для проведения модернизации, для прогресса необходимо региональное сотрудничество: лучше торговать друг с другом, чем друг против друга воевать. Это все понимают, но, к сожалению, сейчас мы живем в то время, когда стены в головах легко воздвигнуть, но трудно разрушить. Для политического объединения на Западе Балкан в обозримом будущем
нет совершенно никаких оснований, что, однако, не означает отсутствия возможностей для других способов и форм сотрудничества. И вот в день столетия Югославии я хотел бы пожелать, чтобы идея позитивного сотрудничества во многом близких народов пробила себе дорогу, – сказал в интервью Радио Свобода словенский антрополог и историк Божидар Езерник.
Распад Югославии в 1990-е годы сопровождался чередой шести военных конфликтов разной интенсивности, жертвами которых, по разным подсчетам, стали от 100 до 200 тысяч человек. Количество беженцев и перемещенных лиц оценивается в 4 миллиона человек. Сейчас на территории бывшей Социалистической Федеративной Республики Югославия расположены шесть самостоятельных и одно частично признанное государство.
Специальный проект Балканской службы Радио Свободная Европа/Радио Свобода - "Столетие Югославии"
